— И когда ты мне собиралась сказать? — сглатываю я. Когда Стелла слишком долго молчит и виновато смотрит на меня, то я, кажется, начинаю понимать, в чем дело. — Ты не собиралась мне говорить, так? — горько ухмыляюсь я.

— Я не знаю, — отвечает она. — Я просто не знала, что делать и как поступить.

— И поэтому было лучше порвать со мной, наговорив мне всяких глупостей? — не унимаюсь я, потому что меня душит горечь, обида, злость и тысячи разновидностей ярости, существующих на белом свете.

— Я не знала о беременности, когда порвала с тобой. Узнала совсем недавно. Когда решила тебе все рассказать, то не могла до тебя достучаться, — всхлипывает она, быстрыми движениями вытирая слезы.

— А почему решила сказать? — мне и правда это важно знать, дело не в простом интересе. Это, в конце — концов, мой ребенок тоже.

— Потому что я хочу этого ребенка. Нашего ребенка, — начинает она еще громче всхлипывать. — Прости, Николас, я такая дура, — зарывается она лицом в свои руки, пряча от меня свои слезы.

У меня сердце разрывается от этого.

Она хочет нашего ребенка.

Значит, она его хочет оставить. Но что же будет с нами? Что мне делать?

Я быстро подхожу к Стелле и опускаюсь на корточки перед ней, убирая руки с ее лица.

— Не плачь, — успокаиваю я ее, вытираю слезы с лица. — Тебе нельзя волноваться.

Она смотрит на меня мокрыми от слез глазами, между ее бровей пролегла морщинка, которую я раньше никогда не замечал. Наверное, просто раньше я никогда не видел ее в таком удрученном состоянии.

— Знаешь, — говорю я, прижавшись ладонями к ее щекам. — Ты такая сумасшедшая, что слов нет.

— Я знаю, — закрывает она глаза, облизывая свои губы, к которым я так хочу прижаться и ощутить их тепло и влажность. Я так давно не целовал ее, что хочу вспомнить и больше никогда не забывать вкус ее губ.

— Мне так стыдно, Николас, — шепчет она. — За все, что я тебе наговорила. Я так не думаю, правда! Ты когда — нибудь простишь меня? — ее глаза умоляют и умирают от боли одновременно. Я не хочу, чтобы она мучилась. Я не могу видеть ее в таком состоянии, мне это не под силу.

Я приподнимаю край ее кофты и кладу руку ей на живот.

— Только ради него! — говорю я спокойно, и Стелла тут же бросается мне в объятия, плача навзрыд еще сильнее, чем прежде.

— Перестань! — успокаиваю я ее, гладя рукой по спине. — Не надо, все будет хорошо. Я обещаю.

Она тут же замирает, услышав мои слова. Так мы молчим несколько минут, которые кажутся мне вечностью, и не размыкаем наших объятий. В эти долгие минуты столько мыслей посещает мою голову, что я даже не мог вообразить, что все в моей жизни может поменяться однажды, с появлением женщины, которую я полюблю, а потом буду так люто ненавидеть. Кажется, я так сильно еще никогда не любил и не ненавидел одновременно. Это словно пробовать на вкус соль и сахар, пытаясь принять факт их совместного существования. Но, однажды распробовав такое уникальное сочетание, больше не захочешь с ним расставаться. Никогда.

Стелла, отодвигается от меня, прервав мои размышления. Я поднимаюсь на ноги, она тоже встает, и мы смотрим пристально друг другу в глаза, не решаясь что-то сказать или сделать. Это словно молчаливое признание.

— Я люблю тебя, Николас! Я так тебя люблю!

Мне кажется, что я никогда не видел Стеллу настолько искренней. Мне кажется, что это лучшая фраза, которую я когда-либо слышал в своей жизни.

— А ну-ка повтори! — улыбаясь, говорю я. Ох, как же я люблю бросать вызовы.

— Я люблю тебя! — улыбается она в ответ, освещая своей улыбкой весь этот пасмурный день и каждую секунду моей жизни.

— Райли хочет, чтобы мы с тобой были вместе, — вдруг сказала она.

— Вот как? — я не ожидал это услышать, хотя она мне дорога не меньше Стеллы. — А ты? Чего хочешь ты? — пытаюсь разговорить ее. Она подняла и опустила плечи, перебирая в руках край своего удлиненного кардигана горчичного цвета. Этот цвет делал ее глаза еще зеленее и ярче.

— Она просто озвучила мои мысли вслух. Открыла мне глаза на то, что давно жило внутри меня, а я боялась признаться в своих чувствах к себе. — Она говорит робко, даже возможно чересчур неуверенно.

Я не знаю, то ли мне смеяться, то ли плакать. Почти два месяца назад она мне дала отворот — поворот, я буквально бегал за ней — все тщетно. А теперь пришла сама, и просит прощения.

— С самого первого дня ты свалилась на меня, как снег на голову и отключила мой мозг, — прижимаю ее к себе и целую в волосы. Они пахнут просто замечательно. Они пахнут моей Стеллой.

— Прости меня, Николас, — шепчет она мне в грудь. — Я не смогу дальше жить, не обретя твоего прощения.

— Я постараюсь, милая, — шепчу ей в волосы, прижимая еще сильнее к себе.

— Знаю, что это непросто — простить меня после всего, что я натворила. Но я не тороплю тебя, — она продолжает меня удивлять. — Просто дай мне знать, когда сможешь простить, ладно? — смотрит она снизу вверх на меня, таким смиренным взглядом исцелившегося человека.

— Нет! — отвечаю я ей, она удивленно вздымает брови, и ее лицо искажается от боли.

— Почему? — шепчет она сквозь слезы, которыми вновь заполняются ее прекрасные зеленые глаза.

— Потому что я больше тебя никуда не отпущу, Стелла! — заявляю безапелляционно и, не дав ей возможности ответить, закрываю ей рот поцелуем.

Боже, как давно я мечтал поцеловать ее — мою любимую женщину, а теперь и будущую мать моего ребенка.

Пока мы целовались, я упивался от боли произошедшего и счастья от сладостного будущего. Мне казалось, что все это происходит не со мной, и жизнь, которую я живу, тоже не моя, иллюзорная.

Но в данный момент я понимаю, что все настолько реально и осязаемо, что все годы стоили того, чтобы оказаться здесь и сейчас, прямо в этом моменте.

Вместе с ней.

Навсегда.


Эпилог

Николас


— Папа, папа! — зовет меня детский голос. — Смотри, что я нашла! — голос звонко восклицает и его обладательница бежит ко мне со всех ног, зажав что-то в сложенных домиком ладонях. Но меня поражает совсем не это. Меня никто и никогда не называл папой, потому что Джонатан еще слишком мал, а Райли, не смотря на наши идеальные отношения, никогда меня так не называла. Я остолбенел.

— Почему ты так меня назвала? — Райли непосредственно пожимает плечами.

— Потому что ты мой папа, — говорит она, как ни в чем не бывало. Будто это самая банальная вещь в ее жизни.

Я знаю, что настоящие мужчины не плачут. Но также я знаю, что если ты настоящий, то должен испытывать все чувства, присущие человеку на земле, в том числе и пролить слезу, хотя бы раз в жизни. И неважно, это слеза горести или неизмеримого счастья, как в данный момент.

— Что там у тебя? — меняю тему, смахивая слезы. Райли открывает свои ладони и показывает мне божью коровку, которая ползает по ее ладошке. Райли широко улыбается и начинает смеяться во весь голос. Я начинаю смеяться вместе с ней, радуясь каждой секунде этой жизни, проведенной вместе с моей семьей.

Мы редко задумываемся над тем, что жизнь каждого человека уникальна и не похожа на жизнь другого обитателя Земли. У каждого из нас свои трагедии, проблемы, горести и радости, минуты счастья и слабости. У каждого из нас жизнь нелегка, каждый несчастлив или счастлив по — своему!

Жизнь отчасти игра, и у каждого игрока порой свои правила.

Но важно понять одно — возможно вновь обрести веру, которую ты когда — то потерял, если встретить своего человека. Ты сначала начинаешь доверять ему, а потом это доверие и вера остаются в тебе. Ты живешь с ними и уже не желаешь отпускать ни в коем случае. Никогда.

Именно так произошло со мной.


Стелла


Николас сделал мне предложение сразу после того, как я родила Джонатана. Не знаю, самый ли это удачный момент, потому что я была уставшая и измученная после длительных и очень тяжелых родов.

Я сказала ему «да», ни минуты не сомневаясь. Но у нас не было пышной свадьбы, эта была обычная регистрация, хотя Николас настаивал на церемонии, бравируя тем, что желает увидеть меня в прекрасном подвенечном платье. Я просто не захотела, а он не стал со мной спорить. Взамен этого мы устроили вечеринку для наших друзей во дворе нашего дома в Коутсвилле. Как раз на дворе стоял теплый октябрь, согревший наше счастье своими теплыми лучами.