Высокие деревья на зеленых пологих холмах, так же аккуратно подстриженные, как те, что окружали поле для гольфа, которое я видела по телевизору, установленному в моей больничной палате, росли по обе стороны дороги, ведущей к нашему дому. Когда мы проезжали по высокому участку дороги, я увидела группу небольших, уютно выглядевших домов.
Однако наш… «Бентли» проехал мимо.
«А они богатые», — мелькнула у меня мысль. Тошнотворно богатые. Забавно, почему я не подумала, что «Бентли» краденый, ведь я же знала, как выглядят деньги.
Я снова принялась поглаживать ладонью эластичную кожу обшивки. Машина явно была новой, хотя бы потому, что в салоне стоял тот самый запах, который отличает только что выпущенные автомобили.
И тут я увидела наш дом. Ничего себе… Он был размером с небольшой отель. Непонятный архитектурный стиль с мощной мраморной колоннадой на фасаде: четыре, а то и пять этажей, расположенный слева от дома гараж был размером с те дома, мимо которых мы только что проехали.
— А это и правда наш дом? — спросила я, когда машина объезжала фонтан — увитый зеленью образец безвкусицы и установленный прямо посередине подъездной дорожки.
Мама оглянулась назад и с деланой улыбкой ответила;
— Ну конечно, наш, дорогая ты моя. Ведь ты прожила в нем всю свою жизнь. Да и я тоже. Это был дом моих родителей.
— Был? — озадаченно спросила я.
— Они переехали в Коралл-Гейблс.[2] — Она на мгновение замолчала и едва заметно перевела дыхание. — Сейчас, моя дорогая, они живут во Флориде. А это их родовое имение.
Имение. Слово какое-то старомодное. Я снова перевела взгляд на отца и вдруг озадачилась тем, что мама сказала их, а не наше — как будто этот дом принадлежал не моему отцу, а ее семье.
Отогнав от себя эту мысль, я глубоко вздохнула и затем снова прильнула лицом к окну. Милостивый боже, я жила в этом доме. Когда-то я входила в этот роскошный вестибюль и смотрела на эту хрустальную люстру, которая наверняка стоила дороже, чем моя жизнь. Вдруг я словно приросла ногами к месту, на котором стояла. Повсюду были дорогие вещи. На полу перед ступенями главной лестницы лежал мягкий ковер. На стенах кремового цвета висели пейзажи известных мастеров. И в холл выходило множество дверей, а значит, в доме было множество комнат.
Мое дыхание стало прерывистым, выдохи были такими, словно в горле у меня периодически происходили слабые взрывы.
Папа положил руку мне на плечо, чуть-чуть сжал его.
— Все нормально, Саманта, только не волнуйся.
Я вгляделась в его лицо, лицо человека, которого я должна была знать. В его темные глаза, приятную располагающую улыбку, крепкую челюсть… Но ничего не почувствовала. Мой отец оставался для меня незнакомцем.
— А где моя комната?
Он снял руку с моего плеча.
— Джоанна, может, ты проводишь ее наверх?
Мама подошла ко мне медленным размеренным шагом и своей холодной ладонью взяла меня за локоть. Она повела меня наверх, рассказывая о том, кто помогал искать меня. Сам мэр принимал в этом участие, что, похоже, имело для нее большое значение: а губернатор сообщил нашей семье о том, что молится за нас.
— Губернатор? — переспросила я шепотом.
Она кивнула, и ее губы растянулись в еле заметной улыбке.
— Твой прапрадедушка был сенатором. Губернатор Андерсон — друг нашей семьи.
Я не представляла, что сказать в ответ.
Моя спальня оказалась на третьем этаже, в конце длинного коридора, освещенного несколькими бра. Мама остановилась перед дверью с наклеенным листком бумаги, на котором было написано «ОСТОРОЖНО, ЗЛАЯ СОБАКА».
Это вызвало у меня невольную улыбку, но мама, открыв дверь, отошла в сторону. Осторожно ступая, я вошла в эту незнакомую мне комнату, в которой пахло персиками, и, сделав несколько шагов, остановилась.
— Я оставлю тебя на несколько минут, — сказала мама, откашлявшись. — Я велела Скотту разложить несколько твоих ежегодников.[3] Когда ты захочешь их посмотреть, они на твоем письменном столе. Доктор Уэстон сказал, что это может помочь.
Помочь в поисках моего файла памяти. Я согласно кивнула, сжав губы и продолжая осматривать комнату. Она была большая. Примерно раз в двадцать больше, чем моя палата в больнице. Посередине комнаты стояла кровать. Стеганое одеяло на белой подкладке аккуратно заправлено. Поверх него в изголовье лежали несколько подушек, обшитых по швам золотой тесьмой, а на них восседал коричневый медвежонок, который в этой современной спальне был явно не к месту.
Мама снова кашлянула. Я забыла о ней. Повернувшись к маме, я ждала. Ее улыбка показалась мне полной боли и в то же время неловкой.
— Если что, я буду внизу.
— Хорошо.
Коротко кивнув, мама вышла, а я принялась обследовать комнату. Ежегодники лежали на моем письменном столе, но я прошла мимо. Я была еще не совсем готова к этой странной прогулке по местам, память о которых стерлась в моем сознании. На столе стоял ноутбук известной фирмы и еще несколько электронных устройств меньшего размера, одним из которых, насколько я поняла, был айпод. На стене рядом с письменным столом висела телевизионная панель. Я вспомнила, что рядом с ноутбуком видела пульт дистанционного управления.
Подойдя к гардеробной, я распахнула ее двустворчатые двери. Но ее содержимое меня почти не заинтересовало. Я никогда не испытывала слабости к шмоткам. И знала это. Немного погодя я обратила внимание на полки в глубине гардеробной и чуть не завизжала.
Обувь и сумочки — вот что я считаю главным.
Было ли это частью прежней меня? Или дело просто в том, что я девушка? Водя пальцами по платьям, я так и не решила, в чем причина. Но платья были хороши.
Вернувшись в спальню, я обнаружила, что в ней есть еще и балкон, а также моя собственная ванная комната, наполненная такими вещами, которые мне не терпелось попробовать. Возле кровати оказалась пробковая доска, сплошь покрытая прикрепленными к ней фотографиями. Вот это да! У меня была масса подруг, и они были… одеты, как я. Нахмурившись, я принялась подробно рассматривать этот фотоколлаж.
На одном фото красовались пять девушек. Я была в центре, и все мы были одеты в платья одинакового фасона, но разных цветов. О, милостивый боже. Одинаковые платья? Я озадаченно рассматривала фотографии на доске. С одной из них я улыбалась, стоя с двумя другими девушками на поле для гольфа. На следующей фотографии была та же группа, что и на первом фото, но теперь все девочки стояли на какой-то пристани, позируя в весьма откровенных купальниках на фоне судна под названием «Ангел». На мне был купальник черного цвета. Я, как мне показалось, начинала видеть тенденцию.
Я провела руками по своим бедрам и животу; приятно было осознать, что тело на этой фотографии действительно мое. Еще несколько снимков были сделаны в школе: вот наша компания склонилась над планшетом с огромным дисплеем, а нас окружают мальчишки.
Я всегда получалась на фотографиях улыбающейся, но эта улыбка… была какая-то не такая, она напоминала мне о том, как мне улыбались в больнице. Неискренно, поддельно, кукольно. А моя улыбка на этом фото была еще и холодной. Расчетливой.
И на каждой фотографии рядом со мной оказывалась одна и та же девушка, мы обнимали друг друга или кривлялись, глядя в камеру. На всех фотографиях она была в красном — это цвет свежей крови.
Улыбка девушки была похожа на мою, и на фотографии, которую помощник шерифа показывал мне в больнице, была она. Я почувствовала острое жжение в желудке. Ревность? Неужели я испытывала к ней ревность? Да нет, этого не могло быть. Она же моя подруга. Моя лучшая подруга, если мне сказали правду.
Мне хотелось узнать о ней больше.
Действуя со всей осторожностью, я отцепила от доски одну нашу с ней фотографию и поднесла ее ближе к глазам. Ее улыбка вызвала у меня дрожь, а мой взгляд непроизвольно скользнул от фотографии вверх. Ярко-красный цвет поблек от комнатного света, сменившись унылыми оттенками серого. Я вся покрылась гусиной кожей.
Холодно. Как здесь холодно, и темно, и только шум в ушах… сильнее — тише, сильнее — тише…
Закрыв глаза, я затрясла головой, надеясь избавиться от этого мрачного чувства, вдруг возникшего неизвестно откуда. Я заставила себя открыть глаза, и комната снова наполнилась яркими живыми красками. Мой взгляд снова остановился на фотографиях, приколотых к доске. Изображение было размытым, снимали со вспышкой — просто мимолетное видение: какая-то высокая светловолосая девочка в мягкой красной шляпе, широко улыбаясь, протягивает ко мне руки.