Я вошла к Михаилу. Белая комната. Ненавижу белые комнаты. Как и я несколько месяцев назад, Михаил лежал на койке под белым одеялом, скованный ремнями за запястья. Закрыв глаза, он тяжело дышал и стискивал зубы, чтобы не поддаваться боли, но получалось с трудом, и в дыхании сквозили еле сдерживаемые стоны. Мое сердце болезненно ныло, когда я смотрела на все это, и я успела уже несколько раз пожалеть, что пришла. Я прекрасно понимала, что он чувствует, и ничем не могла ему помочь. Ненавижу бессилие больше всего на свете.

Я присела на койку рядом с Михаилом и сдвинула светлые волосы со лба, коснувшись его. Холодный, влажный. Парень устало приоткрыл глаза. Это зрелище я уже видела: черные венки прорезали белки глаз, сходясь к черной радужке. Когда-то его глаза были рыже-коричневые. Я запомнила их цвет, потому что он отлично сочетался с цветом его волос. Михаил вымученно улыбнулся мне, и я его понимала, мне тоже было тяжело улыбаться в те дни.

— Вероника…

Его рука шевельнулась в попытке подняться, но звяканье цепочки напомнило о наручниках. Тогда он просто приподнял пальцы и положил мне на колено поверх темно-синих штанов — стандартной формы агента Отдела. Его глаза успокоенно закрылись:

— Не уходи, Ника. Пожалуйста. Рядом с тобой хорошо.

Никой я позволяла себя называть только брату, но сейчас все возражения застряли в горле.

— Я здесь, здесь, — поспешила успокоить его я и положила ладонь ему на лоб.

Он тихо глубоко вздохнул и окончательно расслабился. Но он не умер, я касалась его и ощущала, что он жив, просто уснул. В этот момент в комнату ворвалось три человека: два охранника и один из наших химиков.

— Госпожа Князева! — начал химик с порога. — Что вы себе позволяете?

Его взгляд упал на спящего Михаила, и он смягчился, решив, что Михаил мертв.

— Госпожа Князева, он был вам близок, полагаю. Но негоже сейчас…

— Он не был, — перебила я его. — Он жив, просто уснул.

— У вас шок, — начал заговаривать зубы химик, пока охранники медленно обходили меня с обеих сторон. — Послушайте меня. Свой здравый смысл послушайте.

Их мысли и опасения в головах были настолько явными, что даже если бы химик вслух приказал им окружить меня, я бы обратила на это меньше внимания. Я резко встала, и для охранников это послужило сигналом к действию. Они бросились на меня и быстро схватили под плечи и за запястья. Это было ошибкой: они коснулись моей кожи.

— Выведите ее отсюда! — повысил голос химик.

— Замрите! — рявкнула я вслух, отправляя приказ в их головы, а затем обратилась к химику. — Я вам серьезно говорю, он не мертв, проверьте пульс.

Химик как-то заторможенно посмотрел на меня, а затем моргнул и произнес:

— Не уходи, Ника.

Я обалдело уставилась на него, затем бросила быстрый взгляд через плечо на Михаила, но тот лежал в прежнем положении. Химик сделал шаг в мою сторону, но его ноги заплелись, и он упал носом в ковер, потеряв сознание.

— Помогите ему, — сказала я тем двоим, что держали меня, и позволила им шевелиться.

Не зная, что делать, они в нерешительности замерли на секунду, а потом отпрянули от меня в стороны.

— Ну что встали! — разозлилась я. — Поднимите человека. Никуда я не сбегу и ничего вам не сделаю.

Один из них все-таки бросился на помощь химику, подавая пример второму, а я повернулась к Михаилу и села назад на койку, положила ему руку на лоб.

— Все хорошо. Я не ухожу.





Михаил в итоге выжил. Он получил дар управлять своим духом, покидать свое тело и вселяться в чужие. Кроме того, все случившееся натолкнуло наших ученых на интересные рассуждения. Когда мы с Владом оказались вместе в белой комнате, наша боль тоже утихла. Тогда химики сошлись на том, что это совпадение, просто у нас закончился болезненный период перестройки организма. Но сейчас, в ситуации с Михаилом, вопрос возник снова. Я могла уменьшить страдания агентов? Помочь справиться с последствиями инъекции?

Меня пробовали отправлять к другим агентам. Меня просили, умоляли повторить это, и я честно пыталась. Я даже пробовала залезать в их головы, что заставляло меня снова и снова переживать эту боль, но ничего не выходило. В конце концов Влад выдвинул теорию о том, что дары агентов с черной кровью могут влиять друг на друга, и предложил дать возможность людям из белых комнат встретиться. Основным признаком сочетания даров предполагалось исчезновение болезненных ощущений, возникающих после инъекции. Выбора, кроме как проверить его теорию, не было, и это сработало, но к сожалению, не для всех. Погибло в среднем четыре человека из пяти, и в живых в итоге осталась лишь дюжина агентов, распределившихся в группы по два-три человека по признаку совместимости даров. Так Михаил оказался в нашей с Владом команде, а мой брат получил личную благодарность государя.


СЕЙЧАС. Я так хочу сына…


Я сидела в домашнем халате на кровати в нашей с мужем спальне, поджав под себя ноги. На улице вечерело, и в доме царил полумрак. В прихожей открылась дверь, это Николай вернулся с работы. Я сидела с пяльцами: решила расшить бисером один из наших носовых платков, чтобы занять чем-то руки и голову и не сидеть часами, глядя в одну точку. Я уже неделю не выходила из дома безо всякого желания встречаться с подругами. У меня больше нет подруг. И знать, что там кто обо мне говорит теперь, тоже не хочу. А идти на теннис я попросту боялась. Никита погружал меня в воспоминания о Михаиле, об Отделе, и это больно. Эта рана затянулась, не хочу ее бередить. И вот я сижу и вышиваю из бисера морду лошади на носовом платке. Он, конечно, после этого станет непригодным для своего основного назначения, зато будет красивым. Мелькнула тень воспоминания: Влад никогда не тренировал свое умение рисовать на животных или растениях, обычно только на мне. В его комнате и подвале дома было полно моих картин.

— Дорогая, я вернулся! — раздался голос Николая из прихожей.

— Я в спальне! — привычно отозвалась я.

— Почему сидишь в темноте? — обеспокоенно спросил он, заходя и включая свет.

— Заработалась и не заметила, что уже вечер. Вот, смотри, — я улыбнулась, как обычно, скрывая свое душевное состояние, и протянула ему пяльцы. — Почти закончила.

— Я всегда говорил, что у тебя хорошо получается, — он бросил взгляд на мою работу и стал расстегивать жилетку. — А у меня хорошие новости. На этот раз дело, кажется, все-таки выгорит. Я нашел возможность вытащить своего клиента из той пропасти, в которую он себя загнал.

— Молодец, — машинально ответила я, опуская взгляд обратно к пяльцам. — Я всегда знала, что ты хороший адвокат.

Муж сел рядом со мной на кровать, расстегивая рубашку. Помолчал какое-то время, изредка косясь на меня. Знаю я этот взгляд. Сейчас опять о детях ныть начнет. Ну не могу я иметь детей! Не могу! Черная кровь изменила меня! Только знать тебе об этом нельзя.

— Дорогая… — начал он еще жалобнее, чем обычно, и попытался заглянуть мне в глаза.

Каждый раз по одной и той же схеме. Я мысленно вздохнула, но снова включилась в эту игру, в которую мы играли каждую неделю, и, подчиняясь уже привычным правилам, наивно подняла на него глаза, словно не знала, о чем он сейчас спросит:

— Да? Что-то случилось? — каждый раз почти одни и те же слова.

— Может, мы сегодня снова попробуем?

Ему всегда было неловко в этот момент, и я не собиралась упрощать ему жизнь. Меня раздражало однообразие, и это было моей маленькой местью.

— Ну, ты понимаешь, я так хочу сына… — промямлил он.

— Конечно попробуем, — я снова натянула на губы улыбку. — Не переживай, однажды мы сможем.

— Конечно сможем! — он целомудренно поцеловал меня в лоб.

Николай нерешительно поднялся с кровати, будто не знал, что делать с женщиной, которая согласна разделить с ним ложе. Он всегда вел себя так, словно был крайне неопытен. Возможно, кому-то это понравилось бы, но с учетом моего прошлого с мужем было настолько скучно, что хотелось выть и лезть на стенку. Я могла бы прямо сейчас отложить пяльцы и снять этот халатик с себя так, чтобы он забыл обо всем на свете, кроме того, как сильно хочет меня поиметь. Но тогда у него сразу возникли бы вопросы, откуда я все это знаю и умею.