Зоя Солнечная - Не оставляй меня одну

Я стояла спиной к дверям своего дома, повернувшись к Леониду. Я ожидала от него приятного прощания, поцелуя, ведь мы уже почти муж и жена. Леонид сделал шаг ближе, приобнял за пояс. Сердце бешено заколотилось в приступе восторга. В такие моменты я всегда ощущала все более остро, замечала даже мельчайшие детали. Его пальцы напряглись на моей талии. Лицо приблизилось. Дыхание скользнуло по губам. Теплые губы коснулись моих. Радостно чирикали птицы. Сердце колотилось в ребра. Его пальцы скользнули мне за спину, прошуршали по одежде. Ощущения от поцелуя почти как с братом, но все же брат целовался лучше. Скользнуло воспоминание, как я прошу его научить меня целоваться, а он смеется надо мной, за что получает обиженную пощечину. Это ж надо было мне так нахамить. Но потом он извинился и научил. И благодаря ему я не ощущала себя неумехой, что не могло не радовать. Но конечно же я никому и никогда не расскажу об этом маленьком интимном кусочке своей жизни.

Леонид отстранился, провел мне по плечам:

— Я зайду завтра? Провожу до занятий.

— Заходи, — я разулыбалась так, что готова была затмить солнце.

Он кивнул и пошел прочь, а я быстро нырнула в дом и только после этого, прислонившись к двери спиной, схватилась за пылающие щеки. Он любит меня! Нет, правда! Любит! Нет ничего более прекрасного, чем взаимная любовь! От счастья хотелось петь и танцевать.

Брат вышел из комнаты, остановился в гостиной и окинул меня внимательным взглядом:

— Выглядишь так, будто влюбилась.

— А может и влюбилась, тебе что? — я смутилась, глупая улыбка не желала уходить.

— Мы картину вчера не закончили.

— Завтра, — отказалась я и, не дожидаясь новых комментариев, шмыгнула в комнату.

Следующее утро прошло в тумане удовольствия. Я сияла от счастья и гордости, пока Леонид меня сопровождал. Я входила в учебное заведение под руку с ним, ощущая себя королевой. На занятия нам пришлось разойтись по разным помещениям, но эйфория счастья все равно витала со мной. В какой момент ко мне подсела однокурсница, я не заметила, но это было и не важно. Несмотря на наши далеко не лучшие взаимоотношения, сегодня мне не было до нее дела.

— Вероника, добрый день, — произнесла она противным приторным голосом. — Смотрю, ты очень довольна.

— Пришла побрызгать ядом? Так сегодня, моя дорогая змейка, у тебя ничего не выйдет. Я люблю весь мир, и даже тебя, — я улыбнулась ей не менее ехидно, чем она мне, и подалась в ее сторону, снижая громкость голоса и с трудом сдерживая злорадное ликование. — Я знаю, ты давно пыталась наложить лапу на Леонида, да он все нос воротил, и знаешь, есть от чего. Одним словом, завидуй молча, будь добра. Он мой.

— О, позволяю тебе витать в твоих грезах, слепая курица. Днем он делал вид, что твой, а ночью снова пришел в мою постель. Леонид любит развлекаться с простушками вроде тебя, девственницы — его хобби. Да вот только возвращается он всегда ко мне. Так что, дорогая моя, твой первый мужчина тебя попросту поимел и теперь выбросит на помойку, где тебе самое место.

Я уставилась на нее. Нет, не может такого быть! Он же встречается со мной! Мы почти помолвлены! Он мой!

— Мда, с фантазией у тебя сложности, — я отвернулась от нее, с трудом сохраняя самообладание. — Хочешь задеть меня — придумай ложь поубедительнее.

— Больнее всего задевает правда, — она усмехнулась. — Впрочем, не хочешь верить — твое дело. Вот только враги обычно честнее друзей.

Этим же вечером я проследила за ним. Больно было видеть, как он идет к дому этой шлюхи. Как целует ее прямо на пороге. Как прижимает к стене. Как они оба вваливаются внутрь, когда их страсть разгорается все сильнее и сильнее. Дальше смотреть не стала. Достаточно. И тогда в моей голове родился план. Крысиный яд.

На ближайшем празднике через неделю я засыпала эту отраву в ее любимую фляжку с ромом, которую она прятала в своей сумке. И она, не заметив привкуса в крепком спиртном, выпила все. На следующее утро ее отправили в больницу с отравлением. С Леонидом к тому моменту я конечно уже рассталась.

Спустя пару дней я сидела на подоконнике боком к стеклу, обняв ноги. Щека — на коленке, взгляд направлен в никуда. К этому моменту боль и обида поутихли, и мне стало стыдно, что я отравила ее. В ней столько яда, что она и без меня вполне спокойно захлебнется им.

Брат сосредоточенно рисовал. Эта картина была особенно сложной, поскольку она должна была быть в сумерках, но сумерки — время, которое очень быстро превращается темноту ночи, поэтому Влад корпел над ней далеко не один вечер.

— Что с тобой? — спросил он, продолжая наносить штрихи. — Ты в последние дни слишком тихая. А ведь всего пару недель назад ходила радостная. Дела в учебе под откос пошли?

— Я ее чуть не убила… — я нервно прикусила нижнюю губу.

— Кого? Ты с кем-то подралась? — он уточнил это так спокойно, словно я каждый день сообщаю такие новости.

— Однокурсница, — я покусала нижнюю губу, и только потом продолжила. — Я ей крысиного яда подсыпала, и она чуть не умерла.

Услышав это, Влад перестал рисовать, опустил кисть и внимательно посмотрел на меня. Я подняла на него глаза и сразу опустила. Было стыдно так искренне желать чьей-то смерти. Никто не знал, что это сделала я, и тяжесть вины давила. Было жизненно необходимо поделиться этим, и теперь, когда я это сделала, стало легче. И уже неважно, как он теперь поступит и что скажет: отругает, осудит, сдаст Отделу как преступницу — лучше так, чем молчать или лгать. Я снова подняла на брата глаза в ожидании приговора.

— За что? — спросил он.

— За Леонида…

Я снова прикусила губу и опустила взгляд. Обида и боль были все еще свежи в памяти, и я чуть не разревелась. Выговориться хотелось, да и брату мне еще нужно было кое-что рассказать. Ох, что сейчас будет…

— Мы переспали… — я покосилась на Влада, но тот молчал, продолжая внимательно слушать. — Леонид днем делил постель со мной, обещал быть только моим, а потом каждую ночь проводил с ней, и она смела тыкать мне этим в лицо. Я не стала терпеть обиду и отомстила.

— Хорошо, — ответил Влад и снова вернул взгляд и внимание к мольберту.

— Хорошо? И это все, что ты скажешь? — моему удивлению не было предела.

— Да. И опусти щеку обратно на коленку, я рисую, — он сделал еще пару мазков, вздохнул и опустил кисть. — Ладно, к черту. Солнце уже почти село. Ложись спать.

— Спать? Время детское, — возмутилась я.

— Потому и говорю, иди спать, — брат шутил с абсолютно серьезным лицом.

— Дразнишься! — я спрыгнула с подоконника. — Сейчас подушкой в тебя запущу!

Он усмехнулся, складывая мольберт и краски:

— Лучше положи ее себе под голову. Это будет полезнее. И да, сегодня ночью меня не будет.

— Опять по чужим постелям шататься пойдешь? — я уселась на кровать и усмехнулась, как обычно делал он.

— Мала еще про такие вещи думать, — в шутку хмыкнул Влад. — Спокойной ночи.

С этими словами он привычно потрепал меня по голове и ушел. Братец у меня знатный ловелас, так и норовит побольше дамочек в постель затащить. И у него получается! Не понимаю, что они все в нем находят.

Как он вернулся, я услышала лишь под утро. Негромко хлопнула дверь, и я не посчитала нужным просыпаться. В конце концов, Влад уже закончил обучение, и сейчас пара месяцев передышки, прежде чем его официально примут в Отдел, а мне еще два года учиться и потому рано вставать. Но все же это показалось странным, обычно он не возвращался так рано. Причину я поняла лишь днем, когда за ним явились люди из Отдела:

— Владислав Князев, вы обвиняетесь в нападении на студента Леонида Карамазова и нанесении ему тяжких телесных повреждений, которые могли повлечь летальный исход…

Следующие три дня я провела в одиночестве, пережевывая свою обиду и коря жизнь за несправедливость. Все подруги на меня обиделись: одна — за предложение отравить ее мужа, остальные две — за то, что не поддержала их бойкот в отношении третьей. Елена и Кристина были неправы в отношении Светланы, просто не знали об этом. Светлане же я от чистого сердца предложила решение ее проблем, а в итоге оказалась крайней везде. Моими единственными занятиями стали чтение книг и вышивание, и на третий вечер я поняла, что вот-вот свихнусь, и с этим надо что-то делать. Например, помириться с подругами, и плевать на гордость.