Катя кивнула. Сама она у входа в салон перетрусила. Но потом решилась и вошла, даже без Яны, которой позвонил брат и которая осталась болтать с ним на улице у входа.
Мастер наклонил голову над Катиной лодыжкой. Виски и затылок у него были выбриты, а на макушке красовался пучок из косичек-дредов. Татуировок на открытых местах у Романа было не так много: на шее, на запястье одной руки и на бицепсе другой. И везде паровые машины и какие-то детали. Катя, честно говоря, ожидала, что мастер будет ходячей рекламой своей работы.
— Это быстро, — сказал Роман. — За пару часов управимся. Скидка как Янкиной подружке. Ма-а-аленький дракончик. Летом в открытой обуви видно будет, зимой — под носок уйдет. Скромно. Душевно. Ты как насчет боли? Терпишь? Сначала будет очень больно, потом привыкнешь. Поехали?
Было больно. Катя терпела. Напрашивался вопрос: зачем?
— Это высвобождение, — словно услышав ее мысли, сказал Роман, не поднимая головы. — Тем более, если дракон. Годик походишь, потом поймешь, нужно тебе это или не нужно. Я думаю, тебе не так уж и надо, но ведь не попробуешь — не узнаешь, так?
Катя с мастером согласилась. Смысл не в татуировке — дело в ней самой. Что-то все время просится… да, освободиться. Она ведь… спит, вернее, спала все это время, со времени той отвратительной ссоры с Никитиными. Спала в собственной оболочке. Сомнамбула. Двигалась, ела, даже смеялась иногда. И все со сне. Была в той, сонной жизни, разная боль, но только эта, от иглы мастера ее… разбудила, отрезвила, заставила дышать.
Даже шум улицы стал другим. Катя сидела и мечтала, что выйдет на улицу иным человеком. Теперь будет смотреть — видеть, а не ждать, когда день закончиться и можно заснуть, отключив на время этот вакуум внутри, хотя… есть же сны, а в них за отрешением не спрячешься. Если бы Яна не предложила этот вариант, с тату, Катя нашла бы что-то другое. Просто время пришло. И нужно быть готовой. К встрече. С ним. Нельзя предугадать, как это случится. Нельзя, чтобы он почувствовал ее слабость.
— Мы все тут… психологи-самоучки, — продолжил свои философские рассуждения Роман, которому, видимо, было скучно и хотелось поговорить. — Наобщаешься с людьми — хоть книгу пиши. Многое понятно по тому, что человек выбирает. Какую зверушку или узор.
— По мне понятно? — спросила Катя.
— Не очень, — признался мастер. — Дракон — это популярно. Ну… это сила., мудрость, подпитка духа. У тебя дракон свернулся — это скрытая сила. Многие люди бьют драгов, когда им нужно на что-то решиться. Или наоборот, что-то уничтожить в себе. Огнем и мощью.
— И криком, — добавила Катя.
— Не без этого, — согласился Роман, но понял ее по-своему. — У нас тут место специальное есть. Так и называется: Скала Криков. Янка покажет, если захочешь. Залезть, проораться — и словно заново родился. Иногда так все за… — Роман поперхнулся и продолжил: — … заколебает, что только это и спасает. Сходи — прокричись.
— Схожу, — серьезно пообещала Катя.
…Через несколько дней Катя и Яна залезли на Скалу Криков и «проорались» от души, даже слегка охрипли. Стыдно потом было перед преподавательницей по фонетике, которая подумала, что Катя перетрудила горло из-за сложных упражнений на постановку английских звуков. От них у Катиных одногруппников действительно болел язык и ныли челюсти.
— Нормально, все нормально! — приговаривала Татьяна Максимовна. — Так и должно быть! Это чужой язык, с другой артикуляцией. Вот, Самарская — вам в пример. Старается так, что свистит. Екатерина, на этом звуке свистеть не надо. Это сонант. Не вытягиваем губы на гласных! Кто вас так учил?
Катя смущалась и старалась изо всех сил. Впрочем, ей было легко: многое из того, что давалось на первых парах, она проходила с Майклом, общение и занятия с которым возобновились еще в прошлом году, сразу после выздоровления. А уж преподаватель по грамматике, приятная, но немного строгая Инга Петровна, не могла на нее нарадоваться и все время спрашивала:
— Самарская, вы точно в российской школе учились?
Катя и Яна попали в разные группы, но много общались на переменах и дома, в блоке. Яну одногруппники приняли, как и ожидалось, настороженно. А у Кати в ее сто тринадцатой все были какие-то… равнодушные, каждый сам в себе. Группа разбилась на маленькие кучки-кланы, которые кроме как на парах нигде больше не пересекались. Это Катю полностью устраивало.
Пока в блоке шел ремонт, а погода радовала теплом и солнцем, Катя и Яна, взяв с собой бутерброды, уходили учиться в парк рядом со Скалой Криков. Туда поднимался маленький горный трамвайчик. Весь город был виден как на ладони, яркий, в чудесном осеннем наряде.
С Дарьяной Кате было вполне комфортно, хотя характер у соседки по блоку был нелегкий. Яна могла замолчать на полуслове, уйти в себя и перестать реагировать. Но ее поведение не было агрессивным, и к унылым депрессиям Дарьяна, к счастью, склонна не была, а это нервировало бы Катю куда больше.
Катя все понимала. Ее больше удивляло, что брат и сестра Юдины смогли «выйти в люди» — скорее вопреки обстоятельствам, а не благодаря. Наверное, Яне и Арсению повезло, что их село было небольшим: в нем все друг друга знали, и в жизни младших Юдиных активно участвовали соседи и учителя школы. Мать-алкоголичка не тратила на детей свое «ценное» внимание, ее куда больше интересовали вопросы «бухла».
И еще кое-что донельзя Катю изумляло: брат и сестра держались друг за друга, несмотря ни на что. Арсений звонил каждый день, а Яна отчитывалась перед ним, как ребенок: она хорошо поела, выспалась, делает уроки, приходили рабочие, скоро закончат. Дарьяна обещала познакомить Катю с братом на концерте в День Университета.
Этот день наступил быстро. Две недели учебы пролетели как один миг. Отменились пары, студенты начали собираться в актовом зале. Катя и Яна заняли места и пошли перекусить в буфет, и вернувшись первой, Катя не сразу смогла разглядеть свой рюкзак.
— Чего стоишь? — удивленно спросила Яна, подойдя ближе. — Мы вон там сидим, между той дылдой и тем парнем. Да что там, Кэт?
Тем парнем был Глеб. Катя узнала бы его по единственному непокорному вихру на затылке. Он сидел, расслабленно закинув руки на спинку сиденья — в своей любимой позе — и оглядывался по сторонам.
Внутри все всколыхнулось, жарко забилось сердце. Значит, она напрасно надеялась: он не перевелся. Учится здесь, в Каратове. Второкурсник.
— Что? — напряженно спросила Яна, заглядывая в лицо. — Ты его знаешь?
— Да.
— Бывший твой?
— Почти. Одноклассник.
— Урод? Вы на ножах?
— Все сложно. Можешь забрать мою сумку?
— Блин, Кэт, мы места потеряем! — возмутилась Юдина.
— Тогда иди сама. Я не смогу… там… сидеть… весь концерт.
— Ладно, — Яна прищурилась. — Понимаю. Я бы со своим бывшим тоже на одном гектаре не села. Сейчас что-нибудь придумаем.
Яна не нашла другие места — все было занято, она просто уселась на затянутую красным ковром ступеньку между верхними рядами. Катя присела рядом, не отрывая взгляда от затылка Глеба. Она почти ничего не слышала, а когда вслушивалась — не понимала. Кажется, концерт получился хорошим. По крайней мере, зал реагировал искренне — подпевал и хлопал. Многие студенты знали песни «Сёклз» наизусть.
Яна уже показывала на мобильнике сайт группы, и Кате понравилось. Арсения было плохо видно, на всех снимках он опускал голову к гитаре. Яна сказала, что брат не любит фотографироваться.
Вживую голос у Юдина был еще интереснее и харизматичнее, чем на аудио с сайта — хрипловатый, проникновенный. Катя смотрела на сцену, но не могла сосредоточиться на концерте. Там, в зале, сидел Глеб Никитин. Ее навязчивый кошмар. Долгое время ни один Катин сон не проходил без его участия. Если у нее одна его спина вызывает столько чувств, лишая самообладания, что будет, когда они встретятся лицом к лицу? О чем Катя только думала, когда ехала в Каратов? Ей нужно учиться! А Глеб… он отвлекающий фактор! И раздражающий!
После концерта Катя поднялась и направилась было к выходу, но Яна поймала ее за лямку рюкзака.
— Подожди меня. В столовку вместе сходим? Я узнала, как талоны на бесплатное питание получить. Короче, идешь в студенческую поликлинику и говоришь, что у тебя изжога…