— Я не Рейчел.
— Тебе нужно провериться у врача.
— Когда именно ты получил право голоса в этом?
— Когда Анита позвонила мне и сказала, что тебе чертовски плохо, и ты лежишь на полу ванной.
— Она такая королева драмы.
— Именно тут я и нашел тебя.
— Ну и подумаешь, — пробубнила я, когда мы достигли передней двери.
— Я все еще не понимаю, почему ты здесь, — сказала я тихо, осторожно перекатываясь на больничной койке. Гребаная кровать была такая неудобная, и я знала, что мне будет еще больнее, когда вылезу из нее.
— Мы — друзья, — ответил он, что-то делая в своем телефоне.
Он едва посмотрел на меня с тех пор, как они привезли меня в эту маленькую комнату и приступили к процедурам, чтобы подтвердить мою беременность. Он уходил, пока врачи делали мне внутренний ультразвук, и промолчал, даже когда я поймала его взгляд на изображении, которое удачно оставила на столике рядом с единственным стулом в комнате. Он был беспокойным, почти нервным и, честно говоря, это усиливало мое напряжение при каждом маленьком движении.
— Мы не друзья, Шейн, — сказала я ему серьезно, из-за чего он вздернул голову в удивлении. — У нас есть общая история, до хрена ее, но мы не были друзьями долгое время.
— Я не могу оставить тебя одну.
— Со мной все будет хорошо, Шейн. Тебе нужно пойти к детям. Сейдж, наверное, уже расстроена сейчас.
— Я только что звонил ей. С ней все хорошо
— Ну, бьюсь об заклад, что Меган сходит с ума с таким количеством детей.
— Только что разговаривал и с ней. Она в порядке.
— Я не хочу тебя здесь, — наконец, сказала я, отводя взгляд от шока на его лице. — Я не уверена, что у тебя за мотивы, но давай будем честными в этом, хорошо?
— Я честен.
— Нет, ты испытываешь вину или что-то подобное. Но ты точно не честен.
— Ты ведешь себя, как сучка.
— Ах, а вот это честность, — ответила я сухо, прикрывая то, как его слова задели меня. — Я понимаю, что ты не хочешь быть здесь. Ты ерзаешь, вздыхаешь и смотришь на свои часы и, честно говоря, было бы легче наслаждаться этим великолепным лекарством от тошноты, если бы я не чувствовала, что удерживаю тебя здесь, когда ты этого не хочешь.
— Я хочу быть здесь, — упрямо спорил он.
— Почему? Почему ты хочешь быть здесь?
— Потому что тебе плохо, и ты беременна. Я не могу оставить тебя одну.
— Почему это твоя проблема? — я уставилась на него, молча умоляя признать ребенка на изображении рядом с его локтем.
— Полагаю, это не моя проблема, — наконец, сказал он, вставая со стула.
— Ты собираешься притворяться, что я сама забеременела? — спросила устало, смотря ему в лицо. — Даты на снимке с ультразвука, на который ты смотришь. Уверена, что сможешь сделать подсчет.
— У меня уже есть четверо детей, — сказал он хрипло, почесывая щетину. — С моей женой.
— Что это должно значить? — прошептала я, чувствуя, будто меня режут пополам.
— Слушай, у тебя было пару дней, чтобы осознать это, — огрызнулся он в ответ. — У меня были часы, и большую часть из них я провел, отдирая тебя от пола и отвозя в больницу.
— Прошу прощения за доставленные неудобства.
— Можешь ты на одну гребную секунду дать мне личного пространства? Бл*дь, Кейт, дай мне минуту осознать гребаное бедствие, которое стало с моей жизнью.
Я кивнула, затем медленно перекатилась, чтобы не смотреть ему в лицо.
— Верно, потому что для меня это легче, — ответила ровно, отказываясь на него смотреть. — Бери столько времени, сколько нужно.
Я ощущала его взгляд у себя на затылке долгое время, но стиснула зубы и контролировала свое дыхание, пока не услышала, как он открыл и закрыл дверь.
Затем разрыдалась.
Глупые гормоны беременной.
Они продержали меня еще пару часов, поставили капельницы, и отправили домой с рецептом лекарства против тошноты и витаминами для беременных.
Дерьмо. Для беременных. Это правда случилось. Я стану мамой. Или я уже мама? Я была чертовски уверена, что чувствовала, будто должна защищать маленькую мартышку, свернувшуюся в моем животе.
Я взяла чертовски дорогое такси до своей квартиры и поднялась по лестнице, благодаря Бога, что Шейн взял мою сумочку в больницу. Потеряв ключи миллионы раз, я, наконец, приобрела привычку держать запасные в бумажнике.
Зайдя внутрь, поняла, что-то не так. Потребовалась минута, чтобы почуять запах лимона. Какого черта?
Шейн вычистил ванную.
О, боже мой.
Я тяжело села на сверкающий унитаз и взяла себя в руки, пока слезы, которые подступали, не исчезли. Это было так мило с его стороны. Но я не могла позволить себе думать, что это было сделано из-за чего-то, кроме чувства вины. Вероятно, вина была причиной всему.
Я вытащила телефон из сумки и набрала его, но затем остановилась, когда увидела, что мне звонит мама. Дерьмо! Должно быть, Анита открыла свой большой рот.
— Привет, ма! — ответила я радостно, подползая к кровати и залезая на… Он постирал мое постельное белье?
— Привет, детка. Что делаешь?
— Ничего, просто сижу дома.
— О, да?
— Да.
Я была уверена, что она знала о моей беременности, но не собиралась спрашивать. Клянусь, они с тетей Элли в совершенстве овладели техникой: «ты догадываешься, что я знаю, но я буду ждать, пока ты не скажешь мне, и дам тебе столько времени, сколько потребуется». Они подловили множество детей на этой стратегии, пока я росла; детей, которых было невозможно понять, и у которых доверия было меньше, чем у антилопы, окруженной амурскими тиграми.
Да, мне нравились экзотические животные в детстве. Засудите меня.
Мои тетя и дядя очень рано обнаружили, что не могут иметь детей, и так как были замечательными людьми, немедленно решили, что хотят открыть свой дом и жизни приемным детям. Было нелегко. Черт, из первых рук я видела, как это нелегко, но они никогда не дрогнули в том, что были призваны делать, как сказала мне однажды тетя. С тех пор, как мне исполнилось два года, у меня начали появляться двоюродные братья и сестры: тихие, громкие, спокойные, злые. Не все жили с нами долго, на самом деле, это было большинство. Но было двое, кого мои тетя с дядей смогли усыновить: Генри и Тревор, и еще несколько, кто сохраняли отношения с ними даже после ухода. Шейн был одним из приемных детей, у кого, казалось, образовалась крепкая связь с семьей Элли и Майка Харрриса, хоть он и был одним из самых старших, кто когда-либо жил с ними.
Когда мне исполнилось пять, а Тревор остался с моими тетей и дядей, то у моих родителей случилось своего рода прозрение. Меньше чем через год, наша семья тоже начала брать детей, которые по тем или иным причинам нуждались в месте проживания. Поэтом впервые в жизни у меня появились братья и сестры. Множество их. Братья и сестры, с которыми я прощалась чаще, чем этого хотела. Затем, из ниоткуда, в разгар жары летних дней, приехала пара братьев, которых мои родители в конце концов усыновили, что означало: они со мной навсегда. Мои братья-близнецы — Алекс и Абрахам — оказались у нас, когда мне было восемь, а им десять, и после этого они больше не уходили. И, слава богу, потому что четыре года спустя моя доверчивая и великодушная натура заманила меня в ситуацию, которая могла обернуться очень плохо, если бы Брам и Алекс не выбрали именно этот момент, чтобы найти меня на улице с нашим новым братом.
После этого мои родители никогда не принимали детей старше меня и отказывались брать мальчиков. Они потеряли бдительность, и я не знаю, простят ли они себя за это когда-нибудь. Мои родители взяли последнего приемного ребенка, когда мне было семнадцать, и вот тогда я познакомилась с Анитой. Она не хотела быть удочеренной, хоть мои родители и могли это сделать законно, но также она и не ушла. Она оставалась с моими родителями последние два года старшей школы и переехала в квартиру над гаражом, чтобы после этого поступить в колледж.
С таким количеством детей и проблем, мои тетя с мамой стали настоящими следователями, навыкам которых позавидовали бы в ЦРУ. Они видели и слышали все, и ничто не могло противостоять им, когда они на чем-то сосредотачивались. К сожалению, это означало, что я рассказывала маме все, что она хотела знать.