Лана Мур - (Не)случайная для принца

— При чем здесь Мия? Она не член моей семьи.

— Не хочу пока озвучивать свои догадки. Слишком они дикие.

— Хоть скажи, как ты додумался.

— Вокруг Мии слишком много всего происходит, для обычной сироты из приюта.

— Согласен. Я уже думал об этом. Но ведь у тебя не получилось ничего о ней узнать.

— В документах да. Но ты помнишь, что все знатные, даже относительно знатные мужчины оставляют в хранилище свой материал ДНК? Получив образец Мии, мы можем узнать кто ее отец, если, конечно, он из местных и знатного рода.

— Черт! — я хлопнул по лбу и скрипнул зубами от прострелившей голову боли.

— Да, я тоже не сразу додумался. Слишком это для нас привычное и обыденное, чтобы заострять внимание.

— Но сейчас надо поторопиться, если хочешь успеть. Я узнал, где Брендоны держат Мию, и они усиленно готовятся к свадьбе.

— Вот сейчас ты прям очень рисковал, — если Грег и дальше будет таким образом испытывать мое терпение, то ничего хорошего не дождется. — Принес мне одежду?

— Разумеется, — ухмыльнулся он, вытащив из портфеля джинсы и джемпер. — Ребята ждут внизу.

— А вот это мне уже нравится, — одобрил я. — Сейчас закинусь у Уилсона колесами и поедем.

Дни пролетали за днями, а мои старания покинуть опостылевший дом имели не больший результат, чем в день приезда.

Меня по-прежнему держали на чердаке, как летучую мышь, а если позволяли спускаться, то рядом всегда находился кто-то из семьи Брендон. Чаще всего это была Линда.

— Как приятно видеть, что вы так сдружились, — глядя на нас, умиленно вздыхала миссис Брендон и упархивала по своим делам.

Линда оказалась намного хитрее, чем я полагала. Она щебетала словно утренняя пташка, не замолкала ни на минуту, но при этом не отходила от меня ни на шаг, не спускала глаз и не позволяла подойти к краю сада. Стоило проявить к чему-то интерес, как сразу же находились дела в другом месте, в доме, или же становилось слишком жарко, чтобы оставаться на улице.

Да, мы посмотрели семейные фотографии, о которых я спрашивала, но ничего интересного там не нашла, если не считать младенческих изображений голого Адама. С круглым животом, щеками и лысой головой он напоминал игрушечного пупса, и не верилось, что из розового пухляша выросло чудовище.

Работа над платьем завершалась с устрашающей скоростью, во дворе уже начали возводить свадебную арку, настилать помост, и с тех пор я предпочитала вообще не выходить. От одного вида построек становилось дурно. Они стали вещественным свидетельством моей беспомощности.

Дойдя до крайней степени отчаяния, я проследила за мистером Брендоном, когда он собрался выехать на машине, и спряталась в багажнике.

То ли я была недостаточно осторожна, и он заметил, то ли увидел кто-то еще, но мистер Брендон вытащил меня почти что за волосы и удерживал, пока на его окрик не прибежал сын.

— Смотри за своей невестой, — он бросил меня сыну, словно куклу. — Она — твое будущее.

А потом дом словно вымер или оглох. Никто не высунулся, когда Адам, причиняя боль, грубо тащил меня на чердак.

Я клялась себе, что он не услышит от меня ни стона, ни слова жалобы, но быстро поняла, насколько наивны мои обещания.

Стоны, крики, мольбы — я, наверное, была способна на что угодно, только бы это прекратилось.

Мерзавец избивал меня с садистской неторопливостью и расчетливостью.

Живот, ноги, спина — я думала, что на мне не останется живого места. Он не трогал только лицо и руки, поскольку платье их не прикрывало.

Если и дальше будет так продолжаться, то долго после свадьбы не проживу.

Я бессильно лежала на узкой кровати, все тело было покрыто синяками и ныло. Стук молотков за окном отзывалось в голове тупой противной болью. Кто знает, с теми перспективами, что мне светили, не выбросилась ли бы я из окна, если бы могла просочиться сквозь него. Но это было невозможно, и я продолжала лежать, лениво раздумывая, что со мной сделают, если скажу, что не согласна выходить замуж?

У Адама даже не хватило терпения, чтобы подождать до свадьбы. Решив, что все уже решено, он перестал сдерживать дурной нрав.

Дверь скрипнула, и на кровать упал косой луч света.

Полагая, что Линда снова пришла уговаривать меня поесть, я со стоном отвернулась к стене.

— Линда, я ничего не хочу. Меня начинает тошнить от одного упоминания о еде.

— Надеюсь, что это не Нордгейтский ублюдок?

От голоса Адама меня подбросило на жестком матраце.

— Я приложу все усилия, чтобы сделать тебе моего ребенка, и не собираюсь откладывать это в долгий ящик.

— Не подходи! Не смей ко мне прикасаться, — забившись в угол, пригрозила я.

Адам только ухмыльнулся моей угрозе и продолжал приближаться.

Я пыталась нащупать что-нибудь достаточно тяжелое, чтобы проломить его белобрысую голову, но нашла только бамбуковую палочку. Она служила заколкой для волос.

«Если достаточно сильно ткнуть ею в ухо, то достану до мозга, если он, конечно, есть», — со скоростью молнии пронеслось в голове, и я зажала в кулаке спасительное оружие.

Пришлось подпустить Адама на расстояние достаточное для задуманного. Я уже чувствовала на себе его омерзительно-горячее дыхание.

«Пора!»

Замахнулась, но Адам перехватил запястье.

— Стерва!

От хлесткой пощечины зазвенело в ушах. Адам больно стиснул мои запястья и заломил за голову.

Я брыкалась, пыталась пинаться, но мерзавец лишь воспользовался этим, чтобы втиснуть колено мне между бедер, и мусолил шею

Было гадко, омерзительно, а чувствовать на себе его вес и то, как елозил, пытаясь устроиться удобнее — невыносимо.

Такого отвращения к себе, как сейчас, я еще не испытывала. И все, что могла сделать — это только плакать.

Кровать под нами дрогнула.

«Хоть бы развалилась. Может, получится сбежать», — молилась я.

Трещала пижама, которую одолжила мне Линда, в ушах шумела кровь, и я не сразу услышала треск обшивки, но как трясутся стены не заметить не смогла. Тем более, что с полки свалилась статуэтка и едва не прилетела в лоб. В самый последний момент удалось отвернуться, чем Адам не преминул воспользоваться и жестко впился в губы.

Оглушительный звон он уже не смог игнорировать и, ворча, как голодная собака, у которой отобрали кость, поднялся. Дернул молнию на штанах и побежал к лестнице. Как я мечтала, чтобы он все себе прищемил, но такое счастье мне не обломилось.

Снизу послышался какой-то грохот, гул голосов и женский вскрик. Что там происходит? Сломали что-то из приготовленного к свадьбе? Может, отложат?

Ноги дрожали, не слушались, но я сползла с кровати и потерла горящую щеку. Во рту чувствовался вкус крови. Наверное, щека изнутри поранилась о зубы. Хорошо, хоть они целы. Топ висел на одном плече, второе было порвано, и, придерживая его на груди, я осторожно спускалась по лестнице.

Вытягивала шею так, что голова едва не отваливалась, но совсем не хотелось, чтобы меня застукали за подслушиванием, и Адам снова нашел повод пустить в ход кулаки. Хотя, если честно, то в поводах он не нуждался.

Низкие, несомненно, мужские окрики, глухой топот тяжелых шагов и… странная тревожная атмосфера тянула дальше.

Резкие, отрывистые слова, я не могла разобрать, кто говорит, но голос…

От звучания, интонаций, колени подкосились. Не помогло даже то, что изо всех хваталась за перила — рука соскользнула по балясине, и я мешком опустилась на ступеньку.

Может, разум устал сопротивляться и сдался? Слишком долго и слишком отчаянно я желала избавления, вот он и выдает желаемое за действительное.

Снова тяжелые шаги. Топот приближался.

Если каким-то чудом мозги еще остались в моей голове и не вылетели от побоев Адама, то они кричали, чтобы я бежала, закрылась в своей комнате и постаралась чем-нибудь загородить дверь, но ноги отказывались повиноваться.

Оказаться беспомощной куклой в руках мучителя — что может быть унизительней?

Может, удастся выломать балясину и воткнуть ее в живот Адама? Кажется, одна из них шатается.

Когда Рэн взлетел по лестнице, то застал меня за сосредоточенным выламыванием деревяшки.