— Дай мне трубку, — сказал он.
Он услышал спокойный, таивший скрываемое напряжение голос жены директора.
— Мне очень жаль, что это событие мешает вашему отдыху, — сказала она. — Но мы с Чарльзом решили, что было бы неправильно скрывать болезнь ребенка, нам кажется, вы должны об этом знать. Джонни держится молодцом, но у него, конечно, поднялась температура, хирург говорит, что это часто бывает при аппендиците. Иногда аппендицит меняет положение, это усложняет течение. Он хочет оперировать вечером.
— Да, конечно, мы все понимаем, — сказал Джон.
— Пожалуйста, успокойте жену, — продолжала миссис Хилл. — Больница отличная, опытный персонал, мы очень доверяем этому хирургу.
— Да, — сказал Джон. — Да. — Он не мог продолжать, потому что Лора делала ему знаки.
— Если не удастся попасть на поезд с машиной, я могу лететь самолетом, — говорила она. — Уверена, что для меня найдется место. Тогда хоть один из нас успеет к операции.
Он кивнул в знак согласия.
— Большое спасибо, миссис Хилл, — сказал он. — Мы сможем прибыть вовремя. Я уверен, что Джонни в хороших руках. Поблагодарите мужа от нашего имени. До встречи.
Он положил трубку, окинул взглядом спальню — ужасный беспорядок: развороченные постели, чемоданы на полу, корзины, карты, книги — все свалено в кучу, масса ненужных вещей. Снова зазвонил телефон. На этот раз дежурный сообщал, что ему удалось заказать спальные места для них обоих и место для машины на следующий вечер.
— Послушайте, — попросила Лора, — не могли бы вы заказать одно место на дневной рейс Венеция — Лондон, для меня, сегодня. У нас так складываются обстоятельства, что кто-то непременно должен попасть в Лондон к вечеру. Муж может поехать поездом завтра.
— Повесь трубку, — вмешался Джон. — Не нужно поднимать панику. Одни сутки ничего не решают.
Лицо Лоры было бледным, почти белым от волнения, ответ прозвучал неожиданно резко:
— Для тебя, может, и не решают, для меня эти сутки решают очень многое. Я только что лишилась одного ребенка и не собираюсь терять второго.
— Ну, ну, дорогая, успокойся, — он хотел обнять ее, но она раздраженно оттолкнула руку, продолжая давать указания по телефону. Он снова принялся паковать вещи. Убеждать было бесполезно. Пусть делает, как хочет. Они могли бы полететь самолетом вместе. Позднее, когда Джонни поправится и опасность будет позади, он мог бы приехать за машиной и вернуться на ней через Францию, как они приехали. Хотя это довольно тяжело и очень дорого, но все же лучше, чем ехать порознь и разным транспортом.
— Мы могли бы лететь вместе, — начал он, пытаясь объяснить свой план, но Лора не хотела слушать.
— Вот это настоящая глупость, — бросила она нетерпеливо. — Важно, что я буду с ним сегодня вечером, а ты приедешь завтра. Остальное не имеет значения. Кроме того, нам будет нужна машина, чтобы ездить в больницу. А вещи? Не можем же мы все оставить здесь.
Конечно, он все понимал, в сущности, Лора была права. Просто он волновался за Джонни не меньше ее, но не хотел в этом признаться.
— Я спущусь вниз и подожду ответа из аэропорта, — сказала Лора. — Я буду стоять рядом, тогда он скорее свяжется с кассой, всегда лучше быть поблизости. Все, что мне нужно будет вечером, уже упаковано, осталась только сумка с туалетными принадлежностями. Остальное можно погрузить в машину.
Не прошло и пяти минут, как снова зазвонил телефон. Он услышал голос Лоры.
— Дорогой, все складывается, как нельзя лучше. С аэропортом договорились, что меня возьмут на самолет, заказанный какой-то туристической группой. Вылет через час. Специальный пароход доставит группу с пристани Святого Марка прямо на аэродром минут через десять. Просто кто-то из пассажиров отказался лететь сегодня. В Гатвике я буду меньше чем через четыре часа.
— Хорошо, сейчас спущусь, — ответил Джон.
Когда он сошел вниз, Лора не казалась озабоченной, она собралась, подтянулась, приободрилась. Он все еще жалел, что они не летят вместе. Тяжело было оставаться в Венеции после ее отъезда, еще неприятнее сознание, что придется одному ехать в Милан, в одиночестве провести там ночь в каком-нибудь захудалом отеле, бесконечный пустой день слоняться по городу до отхода поезда. Все это его угнетало, не говоря уже о беспокойстве за сына. Они направились к причалу Святого Марка, дул легкий ветерок, воздух после дождя был чист и свеж, яркие шарфы и сувениры в киосках радовали взгляд, довольные хорошей погодой и предстоящей поездкой туристы оживленно болтали.
— Я тебе позвоню сегодня из Милана, — сказал Джон. — Думаю, Хиллы устроят тебя на ночь. Если ты заночуешь в больнице, я смогу узнать у них о состоянии Джонни. Вот идет твоя группа. Думаю, они тебя с радостью примут в свою компанию.
Пассажиры, спускавшиеся с парохода на пристань, были в основном все пожилые люди, каждый нес свой небольшой чемоданчик с прикрепленной биркой в виде Британского флага. Священники методистской церкви, вероятно. Один из них подошел к Лоре, протянув руку, обнажив в улыбке два ряда прекрасно сделанных зубов.
— Вы, должно быть, та самая леди, которая полетит вместе с нами, — сказал он. — Добро пожаловать на борт и в страну добрых друзей. Мы все очень рады познакомиться с вами. Очень жаль, что нет свободного места для вашей половины. Очень жаль.
Лора быстро поцеловала Джона. Губы ее подергивались от сдавленного смеха.
— Как ты думаешь, они будут петь свои гимны? — прошептала она. — Будь осторожен, половина. Позвони вечером.
Катер дал сигнал к посадке, Лора спустилась по ступенькам на судно и присоединилась к толпе пассажиров, ее красное пальто выделялось на фоне более темной одежды окружавших ее людей, она махала рукой, и сердце Джона вдруг наполнила тоска утраты. Он повернулся и зашагал прочь, назад в отель, не замечая ни солнца, ни людей. На душе было мрачно.
Оглядывая спальню, где они с Лорой провели несколько дней, он подумал, что ничто так не навевает печаль, как опустевшая комната, особенно, если оставшиеся вещи сохраняют иллюзию пребывания близкого человека. А здесь все еще дышало Лорой: чемоданы на постели, следы пудры на туалетном столике, салфетка со следами губной помады, еще одно пальто — она не взяла его с собой — даже пустой тюбик из-под зубной пасты — все напоминало о ней. Из открытого окна, как обычно, доносились гудки равнодушных машин, разница заключалась в том, что не было Лоры, она любила с балкона наблюдать суету улицы и перебрасываться с мужем замечаниями. Ему всегда доставляли удовольствие ее тонкие наблюдения. Теперь окружающее не вызывало ни удовольствия, но вообще каких-либо ощущений.
Джон кончил паковать вещи и, оставив багаж готовым к отправке, спустился вниз, чтобы заплатить по счету. Прибывали новые постояльцы, они заполняли вестибюль и веранду, читали газеты, строили планы на отдых.
Джон решил позавтракать раньше обычного здесь же, на веранде отеля, затем распорядиться, чтобы вещи были перевезены в Порта Рома, и погружены в его машину. После вчерашнего неудавшегося ужина он был готов проглотить подряд все блюда, которые официанты развозили на передвижных столиках. Даже здесь, однако, его ожидали перемены. Главный официант, с которым они успели подружиться, не работал в этот день, их столик был занят другими людьми, молодой четой, видимо, проводившей медовый месяц. С горечью Джон наблюдал, как им было хорошо и весело, как нежно они улыбались друг другу, а он вынужден был одиноко пристроиться за маленьким столиком на одного в самом углу террасы, за Огромной кадкой с цветами.
Невольно он думал о Лоре, старался представить, как она чувствует себя в компании священников, наверное, рассказывает им о Джонни и бог знает о чем еще. Близняшки могут быть довольны — их пророчество сбылось.
Завтрак был окончен, не было смысла долго задерживаться на веранде за чашкой кофе. «Надо скорее забрать машину и отправиться в Милан», — думал он. Попрощавшись с дежурным, он в сопровождении носильщиков отправился к причалу Святого Марка.
Стоя рядом с чемоданом в окружении суетливой толпы, он снова почувствовал, как жаль ему покидать Венецию, так и не повидав всех Чудес этого прекрасного города. Смогут ли они еще приехать сюда? В следующем году… через три года… В медовый месяц они только вскользь осмотрели город, затем были проездом еще раз. Наконец, выбрались по-настоящему, но сумели побыть только десять дней, и такой печальный конец.