Иман Кальби - Не твоя…

– Воск,– подумала Влада и сердце ее упало в пятки. Больше всего на свете она ненавидела восковую эпиляцию, болезненную даже в условиях элитного салона красоты, не то, чтобы в таких полевых в буквальном смысле условиях.

Тот начал быстро шкворчать и булькать, превращаясь в подвижную раскаленную массу. Китиха убрала диск подальше от огня и оставила на пару минут – схватиться. Поспешившие ей на подмогу женщины быстро разрезали полотняный бинт на кусочки по 15– 20 сантиметров. Воск на диске был все еще жидким, но скорее в состоянии крема, чем воды. С ножом в руках и тряпками они толпой подошли к Владе. Одна из молодых банщиц крепко зажала ей ногу на уровне ступни. Умм Бушер умело намазала на нож горячий воск и, словно масло по хлебу, вмиг распределила его по ноге Влады. Тут же сверху него прилепили полотняную тряпку. Адское орудие для «красоты», придуманное арабками, больно жгло кожу, но когда оно застыло и Умм Бушер с силой отодрала кусок материи от кожи Влады, та заорала от боли, словно ее облили кипятком. Женщины переглянулись и захохотали. Одна из них даже издала характерный гортанный звук, который они делают с использованием языка. Влада называла его «улюлюканьем». Оно служило своего рода выражением любой эмоции этих женщин – радости, грусти, удивления… Его использовали на свадьбах, на похоронах, при рождении ребенка, при женских посиделках, в том числе и в хаммамах. Конечно, образованные высокородные арабки не позволяли себе издавать подобные трели, но среди деревенских жительниц эта традиция передавалась из поколения в поколение, при том, не только в Сирии, но почти во всех арабских странах.

Умм Бушер что– то проговорила на неразборчивом для Влады, совсем народном наречии, и оскалилась. Такой же была реакция на ее слова и у других женщин.

Мария Павловна, усевшаяся в голову к Владе расчесывать ее волосы, перевела ей: Умм Бушер говорит, что женщина мусульманина должна быть без единой волосинки. А еще она сказала, что ты будешь горячей в постели– когда невестам перед свадьбой убирали волосы, смотрели на ее реакцию– если она кричала и билась, то мужчину ожидала тигрица, если же молча терпела– холодная рыба. –  Она тоже оскалилась, с силой вычесывая очередной ковтун в спутавшейся шевелюре Влады.

Сама девушка не знала, куда ей деваться от разрывающей ее с одной стороны боли, а с другой– раздражения и возмущения. Ее готовят для развлечения этого козла!!! Словно она рабыня из Средневековья, а не современная независимая женщина. Девушка снова начала брыкаться и вырываться, но ее попытки были совершенно напрасны. Веревки у изголовья и руки молодых помощниц толстой матроны не давали ей возможности вывернуться от ее нестерпимой экзекуции.

Когда, наконец, от лишней растительности было избавлено все ее тело, руки Влады освободили, подняли ее с кровати и привязали к железной палке у окна, с помощью которой раскрывались и закрывались железные жалюзи, так популярные в арабских домах. На нее накинули полотенце, чтобы прикрыть наготу. В это время женщины коллективно стали застилать новую постель. Влада стояла привязанная у окна, чувствуя себя разбитой, униженной и беспомощной. Она посмотрела наружу и увидела, как во внутренний двор дома, на который окна и выходили, въехал маленький белый топик (араб.– микроавтобус), каких миллионы шныряют по всей Сирии. Через мгновение к авто из дома вышли двое мужчин в форме с оружием, в одном из которых Влада узнала Карима. Его мощная фигура возвышалась над всеми остальными. Дверь топика открылась–  и оттуда выпрыгнули пять– шесть мужчин в штатской одежде, лица которых было не разглядеть, как, впрочем, и номера автомобиля. Зная, как выглядят сирийские номерные знаки, Влада поняла, что машина была сирийской, но вот название города, где она зарегистрирована, который всегда пишется на металлической пластине, было заляпано грязью. Карим стоял лицом к приехавшим и оживленно о чем– то с ними беседовал. Казалось, они не спешили заходить внутрь дома, то ли чего– то ожидая, то ли что– то обговаривая. В диалог вступил спутник Карима, который стал показывать рукой в сторону города. В это время Карим внезапно резко обернулся назад и поднял голову к окнам, где сидела Влада. Она тотчас спряталась за стеной, надеясь, что он ее не заметил. Что заставило его посмотреть именно туда, где стояла она? Неужели в силе ненависти ее взгляда столько мощи?

Через минуту ее отвязали от железной палки и опять примотали руки веревкой к изголовью кровати. К ней снова подошла Умм Бушер и бесцеремонно стала обмазывать ее тело каким– то ароматным маслом. Ее жирные руки коснулись не только кожи Влады, но и ее сокровенных мест, при том Умм Бушер ехидно прихихикивала под одобрительные улюлюканья ее помощниц, которые тем, временем, в очередной раз наполняли ванную водой из бака, поставленного снаружи у комнаты.

Голова Влады закружилась от очередного прилива ярости, которая, однако, почему– то стала уступать место странной слабости. Она не помнила, когда ее мучительницы покинули комнату, провалившись в какую– то полудрему, словно голова была одурманена.

Карим стоял во дворе с приехавшими новобранцами, но все его мысли были обращены к предвкушению предстоящей ночи, которую он собирался провести с русской. Он так и не мог перестать о ней думать, как бы ни заставлял себя отвлечься… За последний год он поимел стольких женщин–  шлюх и недотрог, красивых и не очень, умных и глупых, богатых и бедных…Он с легкостью смог затащить в постель многих иностранных журналисток, приезжавших в Хомр снимать репортаж про революцию…Они все теряли от него голову. Молодой, красивый, смелый, с оружием–  что еще нужно женщине от самца? Но почему его тянуло именно к ней… Может, это ее непокорность?–  думал он… Пытался вспомнить, как все было с Маликой… Нет, было иначе…. Чувства к ней предельно понятны и ясны–  увидел– захотел– получил, а с этой русской было все шиворот– навыворот. Пассивная ненависть переплетались с неуместной жалостью, искренний интерес с неизбежным презрением… В любом случае, он скоро наиграется, тогда можно будет подумать и о выигрыше от такой заложницы. Карим много раз анализировал ее похищение. Вряд ли Увейдат смог так быстро вычислить, что это были именно его люди, тем более, он даже сам не планировал получить от него такой «подарок». Изначально ему нужна была только машина сукиного сына для инсценировки одной провокации… Значит, пока запас времени все же есть… Но если Увейдат все уже вычислил, даже лучше. Он будет кусать свои проклятые локти, думая, что Карим трахает его женщину, но сделать ничего не сможет. Владу можно было освободить, только нанеся поражение Кариму и его отряду, но сделать это пока никому так и не удалось… Мужчина отогнал мысли о том, что будет после. Есть сейчас, есть пока… И это «пока» она будет только его, только он будет иметь на нее права. С этой твердой мыслью он решил не поднимать тему о русской с иностранными кураторами, что ему настоятельно советовал сделать Валид.

***

Карим вошел в комнату, в которой со вчерашнего дня поселилась Влада. Освещенная несколькими свечами и лампадами, отопленная шуфажем, она показалась для него каким– то волшебным островом наслаждений. Его пленница лежала на кровати со связанными руками и накрытая одной лишь простыней, отчего по его телу пробежала сладострастная волна предвкушения удовольствия. Она спала. Мужчина не стал ее сразу будить, решив сначала принять приготовленную для него банщицами ванную. Выйдя через 15 минут из душа в одном белом полотенце на бедрах, он тихо подошел ко все еще спящей девушке и присел на край кровати. Банные процедуры подействовали на нее явно положительно, от увлажненной кожи исходило бархатное сияние, аккуратно расчесанные прямые длинные волосы блестели, вся она словно стала еще моложе, чем когда он ее увидел. Карим удивился тому, что ей 23 года. На вид ей нельзя было дать больше 18. Сквозь мягкие очертания простыни он без труда угадал ее стройные ноги, узкую талию, миниатюрные бедра и красиво очерченную женственную грудь. Внезапно его сознание осветило картину из прошлого–  и он вдруг понял, почему его так тянет к ней. Он почти торжествовал, разгадав, как он решил, наконец, эту загадку. Торжествовал и печалился одновременно.

В детстве, когда ему был 6– 7 лет, он гостил у дяди Надима в Дамаске. На самом деле, Надим приходился ему двоюродным братом, но по возрасту был ровесником отца Карима. Дети Надима же были погодкам с Каримом. В отличие от его семьи, живущей в деревенской местности, хотя и в достатке и уважении, «городские» Дибы, как их называли в большом клане, вели олигархическую жизнь, входя в правящую элиту страны. Еще бы, отец Надима– Анвар Диб–  был одним из самых верных соратников президента, по сути помог ему прийти к власти. И хотя блага от такого родства ощущала вся семья Дибов, в настоящей роскоши купались, конечно же, непосредственно отпрыски самого Анвара Диба. Они все время путешествовали по миру, многое видели и, естественно, были большими снобами. И если на уровне взрослых этот момент в силу ряда обстоятельств деликатно замалчивался, то дети Надима не скупились на колкие замечания и поддразнивания в адрес Карима, его сестры и братьев. Особенно его недолюбливала старшая дочь Надима, его ровесница Ранья. Ранья с детства говорила по– французски, потому что имела гувернантку из Марселя, нанятую дедом– дипломатом, отцом жены Надима. Она увлекалась танцами и живописью и при каждой встрече с Каримом дразнила его навозником и неотесанным крестьянином, что, естественно, постоянно его злило. Как– то в очередное посещение их дамасской виллы в районе Меззе с отцом и матерью Ранья не разрешила ему покататься на своем новом велосипеде, сказав, что его место на ишаке. При том, сделала она это в присутствии своей подруги, которая нравилась Кариму. В то время, как вредные девчонки весело смеялись над своей грубой шуткой, Карим в гневе кинулся в комнату Раньи, ослепленный желанием отомстить. Он хотел сломать самую любимую ее игрушку, таким сильным был его гнев. Войдя в шикарную комнату, похожую скорее на замок принцессы, первое, что он увидел, была белоснежная статуэтка балерины, совершающая па. Она стояла на трюмо, словно говоря «я тут самая любимая, я тут самая главная». Конечно, он должен был ее разбить вдребезги, но завораживающий вид этой фигурки почему– то останавливал его от варварской выходки… Балерина была столь прекрасной в своем изяществе, а ее задранная ножка открывала взору неискушенного мальчишки сокровенное женское место, столь притягательное и неизвестное… Карим страстно хотел получить эту балерину, поэтому… сломал ее. Когда Ранья увидела преступление братца, со слезами кинулась жаловаться родителям. Те вызвали мальчишку и строго его отчитали, но на это он и рассчитывал–  мальчик стал искренне извиняться и пообещал, что починит балерину. Удивленные таким раскаянием и охотливостью родители торжественно отдали ему сломанную игрушку на починку–  и тут же забыли о ней, как и сама Ранья. Карим увез свой трофей в деревню. Еще несколько лет эта балерина служила объектом его первых сексуальных фантазий, пока внимание не переключилось на более реальные персонажи. С годами жизнь заиграла новыми красками–  Карим подрос, и в его воспитание вмешался участливый дед– дядя. Старшие классы в международной школе Дамаска, учеба в университете в Дубае, а с ней– красивые девушки, вечеринки, вкус взрослой жизни. Он совсем забыл об этой статуэтке, так и оставшейся валяться где– то в чуланах отцовской фермы. Но вот сейчас, в образе этой хрупкой девушки, лежащей перед ним на кровати, мечты прошлого обрели материальную силу. Перед ним было живое воплощение той, кого он так хотел, той, из– за которой ему пришлось унизиться перед ненавистной девчонкой, наврать родителям, пойти на обман… Той, кто была в его мечтах еще до того, как он познал испорченный вкус жизни, до того, как стал Каримом Дибом–  и эти мечты были чистыми и страстными одновременно, какими только бывают мечты мальчика, только встающего на путь поиска себя как мужчины… Она лежала перед ним, спящая, связанная, приготовленная специально для него…Его дыхание участилось, он прикоснулся тыльной стороной свей руки к ее лицу и почувствовал, как его мужское достоинство поднимается все выше и выше.