Никтория Мазуровская - Не уходи. Останься

Игорь стоял в шоке, у нее тоже слов не нашлось.

Это что бл*дь за заявочка еще?!

— Может… того…, к стулу его, и решим проблему?

Ромашка улыбнулся той самой улыбочкой.

Минутная тишина, и напряжение достигло апогея. Но ни орать, ни кричать никто не стал. От абсурдности и мелодраматичности ситуации первым заржал, стоявший и всеми забытый Данила. К нему присоединились все остальные.

Дима тоже рассмеялась. Но просто, чтобы поддержать компанию. Ей смешно не было.

От кого Дрозд может ее защищать, точнее, от чего???

Сургут, Россия. Сейчас.

В Ибрагиме кипели эмоции, и спектр их был достаточно широк. От моментов накатывающей ярости и злости, до болезненного предвкушения от скорой встречи, и затаенного, спрятанного даже от самого себя желания просто прикоснуться, ощутить в руках, пусть даже на кончиках пальцев, лишь бы рядом, и чтобы не отшатнулась, а обняла в ответ.

То, что не поддавалось логическим уверениям, мыслям… То, что кто-то называет душой, жаждало встречи и надеялось, что она не будет фатальной, а наоборот, — подарит надежду на будущее, хоть какое-то, но вместе.

Разумом же Ибрагим понимал, что ожидать от Димы ласковой встречи не стоит. Совершенно. Он слишком хорошо ее знает, а понимает еще лучше. И пусть он даже представить не мог, что бы делал, будь на ее месте, но точно мог сказать: прощать бы не стал. Никогда. Ни за что. Предательство не прощают!

Но в том-то и разница. Это Ибрагим не прощает предательств, он вообще не склонен к таким саморазрушающим поступкам, типа прощения. Дима же… когда-то Дима умела прощать, любить и быть слабой в его руках, потому что безгранично верила и доверяла. Себя и свою жизнь. Свою семью и их ребенка.

Когда-то. Очень давно.

Было ощущение, что он прожил эти годы, как во сне: ничего не видя, не ощущая толком. А сейчас очнулся… и не годы прошли, а дни. И все внутри клокочет, рвется, кровоточит, выворачивает наизнанку и заставляет во сне сгибаться от задушенной боли, от криков.

Позорно для мужчины кричать или плакать, — так его отец воспитал. И ставать на колени перед женщиной тоже позорно. Прощения просить и ощущать себя виноватым, — позор еще больший.

Так его воспитали, вырастили.

Но нет ничего позорного в том, чтобы стоять на коленях и просить прощения. Позорно это делать, зная, что виноват, но надеяться, что тебя простят.

Позорно взять женщину замуж, пообещав сделать ее счастливой и не выполнить обещания.

Позорно завести семью и своими же руками ее разрушить.

И его задушенный крик от приснившегося кошмара, — это не позор, — это заслуженное напоминание о том, что недостоин прощения. Недостоин этой женщины рядом. Недостоин семьи и счастья.

Злился сам на себя. И, будь слабее, он бы приполз к ней на коленях, вымаливая и умоляя. Переступил бы через себя. И не раз и не два, если бы от этого был бы толк. Просил бы разрешения просто рядом быть, помочь, подставить плечо.

Только сегодняшняя Димитрия — это не его девочка, любившая лепить снеговиков и рисовать снежинки на холодных стеклах. Зима — сурова и беспощадна, не умеет прощать. И не пускает в свою душу ничего, кроме мести и желания умереть.

Ибрагим не сразу это осознал.

Первые полгода, когда она приходила в форму, лечилась, сводила шрамы с тела, его люди наблюдали, докладывали, да и он периодически прилетал посмотреть на нее хоть издали.

И первый ее заказ…, он знал, что она делает и зачем, в кого осознанно превращается, но не вмешивался, считая, что не имеет права лишать ее мести, того, от чего ей станет легче.

Но в тот момент, когда из обезумевшей от горя матери, она стала профессиональным киллером… понял, что ошибся. В очередной раз.

Ей не становилось легче. Дима своими руками себя же убивала. Медленно, но методично губила все хорошее, что у нее внутри еще оставалось. А когда не останется ничего, совсем, когда доберется до конечной цели…, в этом мире ее ничто удержать уже не сможет.

Вот тогда Сургут начал бояться, что однажды ему позвонит брат и скажет: «я не смог ее удержать».

Несколько дней в панике, злости, ощущении оглушительной вины и самобичевания закончились, пришло время действовать.

Плевать было на средства, связи, на все. Он задействовал все ресурсы, какие только мог, а заодно выискал столько дерьма, что можно было захлебнуться. Но опять же, — цель у него другая была. И поиски продолжались.

Дима предпочла искупаться в крови их врагов, он же предпочёл спуститься на самое дно, в грязь. И поиски привели к очень плачевным последствиям.

Иногда хотелось ничего не знать, потому что, ничего не зная, он и говорить ничего не обязан. Никому. Особенно Димке.

А теперь ему снова придется разбивать этой женщине сердце, и пусть она думает, что у нее его нет давно, — это не правда. Есть. Только зажило не до конца, и возможно, не заживет.

Звонок Романа же убедил Ибрагима в том, что дальше тянуть просто некуда. Его женщина на грани. Пора появиться перед ней и посмотреть в ее глаза, рассказать то, что сумел узнать и найти. И попробовать, если позволит, помочь справиться с тем, в чем ее вины никогда не было.

Очень многое во взрослой жизни человека зависит от того, что в него вложили родители в детстве. И как вложили.

Отец самого Ибрагима и Романа был слишком авторитарным, и женщин ни во что не ставил, пока не встретил маму Ромки. Там был сюрприз. Стойкая и волевая, несгибаемая. И отец начал меняться, не то, чтоб сильно, но ощутимо. И отношение к воспитанию детей тоже ощутимо изменилось.

А вот родители Димы и Руслана, — это другой разговор.

Оба военные, только Владислав служил в разведке, а Марта военным следователем. Точно сказать трудно, но что люди Сургута смогли найти, так это подлинное дело о смерти военного следователя Зиминой Марты Илаивны.

Это было не ограбление, а убийство. Своего убийцу она прекрасно знала, поэтому и не смогла себя защитить. Что самое интересное, дело, над которым она тогда работала, пропало, но удалось найти документ, заявление по которому она начала строить дело.

Когда его люди вышли на след документа, Ибрагиму стало не по себе, но, когда он его увидел, стало совсем хреново.

Марта вела дело против собственного мужа, но стоит сказать, что вела не одна, а с парой коллег. Никто не дожил до дня смерти самой Марты. Она была последней.

В самом же заявлении, на тот момент, полковника Зимина обвиняли в изнасиловании офицера, младшего по званию, а также в измене Родине.

Причем, второе удалось доказать, а вот насчет первого…, информации Ибрагим так и не нашел.

Отец Димы помог провести в тыл около двадцати диверсантов, вследствие чего пострадало более шестидесяти человек. Боевики заняли выгодную позицию в ущелье, а позже и полностью захватили перевал и окрестности. Какое-то время спустя, там проложили сохранившийся, примерно до середины двухтысячных, наркотрафик, шедший из Афганистана прямиком в столицу.

Что сподвигло верного солдата предать свою страну и семью?

Вот на этот вопрос Ибрагим ответа не нашел, как бы ни старался.

Но скрывать информацию от Димы больше смысла нет. Потому что есть слишком большое подозрение, что ее отец жив и находится где-то рядом.

Слишком близко, наблюдает за дочерью, следит за ее жизнью.

И что-то Ибрагиму подсказывает, что события почти трехлетней давности прошли не без его участия.

Кто-то скажет, что быть такого не может. Родной отец не попытался бы до смерти замучить дочь. Ну, так Ибрагим и не говорит, что мучил своими руками. Но если вспомнить, что в прошлом были замешаны наркотики, то все сходится.

Весь регион знал: Сургут наркоту в города не пустит. Никогда. И нариков с барыгами карал жестоко, стоило им появиться. И его решили припугнуть тогда, надавить, чтоб сделал исключение для важных людей, обещали даже доходом поделиться.

А дальше… он отказался, но вместо него самого пострадала Дима, их сын и его брат. Семья. То единственное, что стоило беречь больше всего.

Он ни с кем не делился своими подозрениями, потому что все, кто знал Диму, настоящую и практически с детства, ему бы не поверили. Да и кто в живых остался то? Рома? Он плохо помнит тот период, мал был. Мага? Да, но он будет безоговорочно делать все, что Ибрагим прикажет. Дима? Сложно сказать, поверит ли. Для нее отец — это незыблемая вещь, тот, благодаря кому она сумела выжить, когда осталась одна.