Ибрагим тот, кто сможет удержать эту сумасшедшую на самом краю, — Ромке такое не под силу.
Спустя десять часов, дом Шраймана.
Ну, что же, если для того, чтобы все решить ему придётся свою гордость засунуть в чью-нибудь задницу, Ибрагим это сделает, желательно, чтобы это оказалась задница Шраймана-старшего.
Ибрагим определенно упустил из виду какой-то факт, очень важный. Потому что Дима, на сколько бы профессиональным человеком она ни была, вчерашнего поведения постороннему мужчине не спустила бы с рук.
Что-то между ними есть. Это не романтические отношения между боссом и подчиненной. Нельзя сказать, что такой фортель его дорогая жена не может выкинуть. Как-то же они поженились, хотя между ними с самого начала все огнем горело, и никакие профессиональные рамки не спасали.
Так что он упускает? Рома ничего не рассказал, отговорившись тем, что это не его тайна и трепать языком он по поводу отношений Димы к Шрайману не будет.
Это Ибрагима бесконечно бесило. Так, что приходилось контролировать каждый свой вдох и выдох. Потому что не только Димка ходит по тонкому льду, но и он тоже устраивает своей выдержке офигеть какую проверку.
Для него, воспитанного на том, что женщину нужно беречь, холить и лелеять… было тяжело переломить себя дать Диме возможность заниматься отнюдь не женской работой. Он молчит о том, что с ним происходило, когда смотрел на ее тренировки, и предпочитал вообще этого не видеть и не слышать.
Вся его сущность, мужское естество стремилось к тому, чтобы Димку оградить, спрятать от всего мира. Но от самой себя не спрячешь никуда.
Эта хрупкая, на вид, женщина всегда стремилась к саморазрушительным чувствам. И Ибрагим подозревал, что любовь к нему, тоже в какой-то степени стала разрушительной.
Но он на своих ошибках учился. Потому сейчас входил в дом Игоря Шраймана с презрительной миной на лице, но не хватал за руки Диму, которая стояла в нескольких метрах от него, как бы ему сильно не хотелось притянуть ее в свои объятия.
Молча сцепит зубы и будет наблюдать за тем, как Дима двигается за спиной Шраймана, даже в этой чертовой «крепости», защищая этого гада от смерти.
Акт недоверия? Или так решила его за нервы подергать…, за вчерашнее?
Последняя мысль вызвала удовлетворение в душе, аж за грудиной потеплело. Его зимняя девочка! Конечно, она теперь и на его костях сплясать готова, ведь поняла, — он по глазам видит, что поняла его вчерашнюю выходку.
Ну что ж, тем лучше. Не придётся много и долго объяснять, что и к чему. Его Дима и так уже догадывается кто и зачем все это устроил, ему осталось только немного конкретизировать, вот и все.
Но внутренний страх за нее все равно не отступал. Одно дело, когда ты догадываешься сам, но до конца не уверен, и есть хоть какой-то шанс, что ошибаешься. Мизерный, хоть одна миллионная, но есть. И можно не думать. Не вспоминать. Это спасает рассудок от сумасшествия.
И совсем другое, когда неясные догадки превращаются в факты, а с ними трудно спорить. Нужно принять эту данность и смириться.
В этом- то Ибрагим и видел самую большую проблему. В том, что Дима, несмотря ни на что, откажется верить, и в конечном итоге все закончится очень плохо.
Ему придётся заставить ее, причинить боль. Опять. И возникает закономерный вопрос: а дальше что?
Сейчас он собирается в который раз разрушить ее мир, ее веру в семью, в любовь. Она оправится от такого?
Для него Зимин чужой, Марта тоже, но и ему самому хреново на душе от всего этого. Что уж говорить о Диме?!
Почему-то страх за нее не уходил, и с каждым сделанным шагом становилось только хуже и страшней. Холод полз по позвоночнику. Если бы мог, ушел бы отсюда, прихватив Димку с собой, и все, — плевать на других.
Но… она себя поедом сожрет, жить спокойно не сможет, если не закончить все здесь и сейчас.
— Ну что, граждане, обсудим ситуацию?
Ромашка взял на себя роль своеобразного громоотвода, ибо в гостиной (где сумели разместиться все, даже без возможности дотянуться друг до друга и придушить) назревало нечто. От напряжения, витавшего в воздухе, можно было задохнуться, — еще чуть-чуть и рванет во все стороны, не оставляя никого в живых.
Правда, смешливый тон пришлось сменить на более серьезный, стоило молодому человеку натолкнуться на Димкин укорительный взгляд.
Все, сидящие за столом переглядывались и бросали друг на друга очень говорящие взгляды об их «теплых и нежных» чувствах. Особенно Шрайман-старший отличался любвеобильностью.
Дрозд же был убийственно спокоен. Казалось, его ничего удивить не может, всю историю он и так знал доподлинно, потому что почти все происходило на его глазах. Но напускное спокойствие было ширмой, внутри все горело и выло, кричало. Потому что сейчас придётся на живую вскрывать те «нарывы», которые только-только зарубцевались и покрылись обезболивающей корочкой.
А теперь по новой, — режь, вытаскивай на свет всю грязь, и придётся родную дочь во все это окунуть с головой, будто ей собственных грехов мало.
Дима же сидеть спокойно не могла, выдержки не хватало, начала бы тарабанить пальцами по столу, демонстрируя всем свою взвинченность и нервозность. Так она предпочла стоять, и спокойно переходить от одного окна к другому, будто проверяя работу парней Шраймана, и заодно присматривалась к охране мужа. Ведь кто-то ее знал и помнил, кто-то только слышал краем уха о том, что у Сургута есть жена.
И все же, профессионализм никуда не денешь, и она смотрела, как они работают, подмечая само-собой недочеты и плюсы.
— Если не против, расскажу, что нарыли мои ребята, дальше вы меня поправите, — Ибрагим взял право голоса первым, кажется ему одному хватило смелости смотреть Диме в глаза и говорить, как есть. Непосредственный участник событий прошлого, на дочь смотреть не мог, было больно и стыдно. Его вина во всем есть, и немалая.
Дима просто кивнула Ибрагиму, мол, давай, начинай, не тяни кота за причиндалы. Вслух этого не сказала, но мысленно точно произнесла, Ибрагим едва заметно, но такому ее жесту улыбнулся.
— Всей истории мы раскопать не смогли, только несколько установленных фактов, а остальное подтвердить документально будет невозможно. Дима, я тебя прошу выслушать меня до конца и попытаться отстраниться от твоей эмоциональной связи с родителями. Хорошо?
Пару секунд молчаливого разговора между супругами…, сражение, победа в котором не принесет радости никому. Дима снова молча кивает и Ибрагиму приходится продолжать.
— Ты, возможно, оцениваешь и помнишь все в несколько другом свете, — была маленькой и любила своих родителей одинаково. Но они ссорились, довольно часто. Скандалы, с битьем посуды и драками. Твой брат всегда в такие моменты тебя уводил либо к нам, либо гулять. Твоя мама работала следователем, если не забыла, — и снова утвердительный кивок, Ибрагиму такое своеобразное поощрение почему-то становится очень важным, и он продолжает рассказывать, глядя в серые холодные глаза жены, — Мы жили на стыке времен, когда все менялось, потом опять же твой отец через многое прошел. Он служил, выполнял свою работу, но что-то случилось…, что именно я не знаю. Только твоя мать и еще пара следователей строили уголовное дело против него по статьям об изнасиловании и измене Родине. Первое доказать не смогли, я искал ту женщину, но нашел только могилу. А второе… они доказали его причастность к организации наркокартеля, идущего через Чечню из Афганистана, в Москву. Он убил несколько своих подчиненных, чтобы скрыть следы. Твоя мама и ее группа успели собрать достаточное количество улик… но ее убивают. Из всей следственной группы она умерла последней. И твой отец, как с цепи сорвался…
Дима слушала внимательно. Каждое слово вбивало ржавым гвоздем в сердце, вколачивалось в мышечную ткань, разрывая и оставляя отвратительные, кровоточащие, глубокие раны.
Догадывалась ли она о чем-то подобном? Да. Но это не значит, что можно в свои догадки поверить и признать, что ее отец, любимый и обожаемый папа убил свою жену, предал страну, которой служил верой и правдой многие годы.
— Я помню, как он вас с братом тренировал. Как издевался. Для тебя, маленькой, это было нормой, ты не плакала, не ныла, не жаловалась. Но со стороны все выглядело не так: он тебя ненавидел, избивал, и, если бы мог, искалечил бы. Мне кажется, только присутствие Руслана его и сдерживало. Потом они оба пропадают во время службы. Что случилось на самом деле, сложно сказать, но я так подозреваю, что Руслан узнал о матери и между ними произошла стычка. Они пропали, а ты загремела в интернат. Причем, пришлось сменить несколько, — Ибрагим посмотрел на Дрозда, — Ваша заслуга?