Никтория Мазуровская - Не уходи. Останься

— Да, мне нужно было, чтобы она на время потерялась.

— Вы подозревали, что Зимин жив, так? И может прийти за Димой?

У Дрозда желваки на лице заходили, но он кивнул.

В комнате нечем было дышать, по крайней мере Димке кислорода не хватало, и пришлось свое патрулирование остановить, чтобы опереться на стену.

— Хочешь сказать… мой отец жив?

— Я не хочу, чтобы так было, Дима, но думаю, так и есть, — Ибрагиму было искренне жаль, что приходится все говорить в окружении чужих людей, и нельзя взять ее за руку, обнять, утешить, — Он искал тебя. Мы проверили те интернаты, где ты жила, неоднократно приходили запросы на встречу именно с тобой от мужчины, имена были разные, но… это он. Ему отказывали, вламываться в госучреждение он не рисковал.

— Отказывали тоже, благодаря Дрозду? — Шрайман, наконец, сумел взять в себя в руки, хотя, видит Бог, его от этой истории бросало то в мерзкий страшный холод, то в жар от бурлящей в крови ненависти к Зимину.

— Да, вы славно постарались, чтобы ее оградить от всего, чего можно; спрятали на самом видном месте.

— Ладно, потом расскажете почему вы вообще все это сделали. Возвращаясь к тому, что мои нарыли. Ты выпустилась, отучилась на секьюрити и вернулась домой. Устроилась ко мне на работу. И все было в порядке до того момента, пока мы не поженились.

— В смысле? — Дима напряженно застыла и смотрела на мужа непонимающими глазами, а ему пришлось отвернуться и продолжить говорить.

— Когда мы вернулись из путешествия, начались проблемы. В округе появились барыги наркотой, торговали всем подряд от дешевых таблеток экстези до дорогущего первоклассного порошка. Мы занялись основательной чисткой. На какое-то время все затихло. Потом был саботаж на производстве, и нам пришлось уехать на полгода, помнишь? За это время все опять вернулось.

— Ты не говорил, что все было настолько серьезно. Почему? — Дима смотрела на него требовательно, ждала ответа, хотела уцепиться хоть за что-то, чтобы удержаться на плаву бушующего океана внутри себя.

— Сейчас не это важно, милая. А то, что пока вас не похитили, ситуация обострялась каждый раз, и все становилось хуже. Моих людей хватало, менты тоже решили вмешаться, и во всей этой кутерьме мы упустили главную угрозу, направленную на тебя. И хоть убей, я не понимаю почему твой отец, — а я уверен в этом, — не помешал тем подонкам.

— Думаешь, целью был ты, но я спутала им карты?

— Да. Но раз взяли тебя и Рому, должны были доложить твоему отцу. Если я не устраивал его в качестве зятя, мог бы просто сказать, а не организовывать маски-шоу. И вот вас взяли, твой отец в курсе, что с тобой собираются сделать, в курсе, что ты беременна… но не вмешивается. И я не понимаю почему?

— Ты сам сказал: он меня ненавидел.

— Пусть. А за что? Почему именно тогда он решил своим невмешательством нанести максимальный вред? Ты почти три года гоняешься за ним, сама того не понимая. И он ведь это знает, но продолжает играть. Тут уже попахивает чем-то нездоровым, Дима. Ты можешь объяснить почему все это случилось? Я же вижу, ты все знаешь.

— А спрашивать надо не у меня. Боюсь, мой отец пришел в бешенство от того, что у Дрозда все в жизни складывалось слишком хорошо. Престижная работа и должность в крутой компании. Умница сын, достигший всего своим умом, и дочка, которая вот-вот родит славного внука.

Нужно было видеть перекошенное лицо Ибрагима, — если бы Дима догадалась его сфотографировать так бы и сделала. На память. Никогда такого выражения у него видеть не приходилось.

— Не понял, — мужчина поднялся со своего места и подошел к ней.

Не мог он сидеть на месте и видеть, что его девочка на грани истерики. Остальные слушали, ужасались, были в шоке, но смотреть на нее не могли, даже Рома и тот ушел вглубь себя, обдумывая все это дерьмо.

Ибрагим же видел, как дрогнули губы, как она сильно стиснула зубы и кулаки. И ее маневр, когда нашла опору не в ногах, а в стене, он тоже заметил.

— Ты хочешь сказать, что кровной дочерью Зимину не являешься?

Но у Димы сил говорить не было, горло свело болезненным спазмом.

— Боже… — Ибрагим рывком прижал ее к себе, обнял крепко как мог, чтоб не причинить боли, — Я увезу тебя, хочешь? Нас никто не найдет, никто.

Немного отстранился, обнял ладонями ее лицо, заглянул в серые глаза.

— Мы можем просто исчезнуть.

— Нет, не можем. Будем оглядываться всю жизнь, ожидая удара в спину? Я так не хочу, — растерянно прошептала.

И никого и ничего вокруг не видела. Только его глаза. Уверенный и решительный взгляд. Взгляд мужчины, готового убивать.

— А как ты хочешь?

Спросил, но ответа не дождался. Дима мотнула головой, освободилась от его рук и отошла подальше. Ему же пришлось вернуться на место.

Шрайман нервно стучал пальцами по столу. Смотрел на Дрозда и, если бы взгляд мог убивать, тот бы давно сдох от дырки в голове.

— Значит, у тебя и ее матери был роман? — теперь пришла очередь Игоря цедить слова сквозь зубы и держать себя в руках.

— Был. Мы сблизились, когда Слава уехал в командировку почти на полгода. Ничего серьёзного не было. После того, как твоя мать меня оставила, мне было плохо, и Марта старалась как-то помочь, поддержать. У них тогда отношения были нормальные, Руслан опять же в школу пошел, родителей радовал. Но когда Слава вернулся… заревновал, и что-то у него в мозгах перемкнуло. Мы с Мартой… — Дрозду, пусть прошли десятки лет, было тяжело говорить. Он ведь ее любил, очень, так, как умел и был способен проявлять это чувство, — Мы до последнего сопротивлялись. Он был моим другом, я… Да, что ни говори, а звучать будет, как оправдание. Он изменился. Они ругались. Бил ее. Но Марта терпела, хотела уйти от него, но потом очередная командировка. Она поняла, что беременна от меня и собиралась от мужа уйти… я строил карьеру, продвигался как мог и предложил ей уйти окончательно… а она решила все прекратить, просила исчезнуть. И я ее решение принял. Исчез. Я не знал, что все стало настолько плохо. Не думал, что Слава узнал о нас. Но когда на него написали заявление, она мне позвонила, рассказала все. Только поздно было. Когда я приехал в город, мою Марту убили.

Он схватился руками за голову.

— Я бы его убил, своими руками бы задушил. Дима не помнит, наверное, но я тогда пришел к ним домой. Пьяный. Мы чуть не убили друг друга, но я был пьян, — куда мне против него? Он меня предупредил: если попробую что-то сделать, мою дочь и сына никто спасти не успеет. Я не мог доказать, что это он убийца, — ни тогда, ни сейчас. Только догадки. Я наблюдал. Приходил к ним домой просто убедиться, что все в порядке, и Дима жива.

— Да, вместо того, чтобы исчезнуть окончательно, вы появлялись у них дома. Приходили проведать свою дочь, и тем самым доводили его до бешенства! — Ибрагим не повысил тона, но мороз по коже у Дрозда от этой тихой ярости пробежался, — Он избивал ее до состояния обморока, вымещая так свою злость, ненавидел ее, а убить не смог. Потому что не только вы Марту любили, да? Вы понимаете, что за ваши ошибки приходится расплачиваться вашим детям? Он обезумел окончательно и не остановится пока вы не потеряете все. Это месть, но не Диме, не Игорю, а вам.

— Думаешь, легко жить и знать, что из-за моих ошибок мои дети в опасности? Думаешь, это легко? Нихрена ты не знаешь, Ибрагим!

— Я сына потерял! — рявкнул Ибрагим в ответ, подорвался со стула и тот от силы рывка грохнулся, — Моего ребенка нет, мою жену и брата искалечили и пытали! А все потому, что у вас не хватило смелости себе пулю в лоб пустить!

У Димы от криков заложило в ушах.

Нервы были натянуты до предела.

Слов не хватало, чтобы объяснить то, что с ней творилось в этот момент. Все эти пытки, страдания, боль. Они ничто по сравнению с тем, что творилось сейчас.

С нее, будто кожу живьем сняли. И все осталось без защиты, — обнажены мышцы, вены, нервы. И в них медленно вгоняют иголки. Одну за другой, не прерывая этот процесс.

Ее отец монстр, сумасшедший, озверевший от своей боли. Превратившийся из человека в зверя, который не видит ни своих, ни чужих.

И она тоже близка к этому состоянию. Раньше думала, больней уже не будет. Но ошиблась… в какой раз уже.

Они и дальше продолжали собачиться, если бы не Ромка.