У него это вошло в привычку: прийти к ней под утро в комнату, тихо сесть возле двери на пол и хоть десять минут посмотреть, как она спит. Бывает, спокойно, а бывает, мечется во сне и тянется к соседней подушке и оружию, что там лежит. Так будет всегда, прошлое диктует свои правила. Она всегда будет обороняться. Когда увидел впервые, думал сорвется, подойдет к ней, попытается утешить. Но застыл на месте, потому что к матери уверенно шел маленький сын. Никого не видя, просто шел к своей маме в постель. Ложился рядом, прижимался, и все… Дима спокойно вздыхала, что-то шептала сонно и, прижав Илая к себе крепче, засыпала спокойно.

Его она и не замечала даже.

Может, притворялась. Может, действительно не видела его в беспокойном сне.

А он и рад. Подозревал, что увидит — сразу выгонит, без разговоров.

Они слишком далеко друг от друга, хоть и живут совсем рядом.

Поэтому, пока ему оставалось тайком наблюдать за тем, как любимая спит. Рядом совсем, можно руку протянуть и ощутить прохладную гладкую кожу.

И даже вот такой непонятной близости, в полусне, под утро, он рад.

А сегодня что-то пошло не так.

Она вот уже пару дней ходит на взводе, он это ощущал. Ее гнетет, обижает и злит какая-то мысль.

Какая… тут даже вопроса не стоит. Брат. Ее родной человек, который ушел прежде, чем она смогла посмотреть ему в глаза.

Руслана можно понять, он много лет был рядом с сестрой, почти под боком, прятался на виду и воспитывал их сына.

Но, пусть у него было опыта хоть завались, он тоже пошел по проторенной дорожке семейного бизнеса и стал наемником. Крови и смертей видел немало. Но это не значит, что он со спокойной душой смог убить родного отца.

Плохой тот был или хороший, не суть как важно. Родная кровь — не водица. Защищая сестру, убить отца? Все, как в паршивой мелодраме.

Ибрагим переживал за обоих. За жену, за старого друга. Им бы поговорить, но… что есть — то есть. Осталось только письмо.

Он тихо прошел в кабинет, набрал комбинацию на сейфе и двинулся в гостиную.

Из угла в угол расхаживала Дима, она была вся в своих мыслях, хоть и держала крепко сына, но похоже и не заметила, что тот давно сладко спит, прижавшись к материнской груди.

Встал прямо перед ними. Протянул руки за сыном, а Дима от него шарахнулась в сторону, качнула головой, мол «не отдам».

— Ты долго будешь себе нервы трепать? — заговорил тихо, но и самого начало ощутимо потряхивать, — Просто прочитай и отпусти. Это его право уйти, так он решил.

Дима сцепилась с ним взглядом. Яростно. Безмолвно споря, доказывая свою правоту.

В ней горела обида на брата. За прошлое, за настоящее. И эту обиду она безуспешно пыталась скрыть не только от него, но и от себя самой.

Опять саморазрушительные чувства. Опять секреты.

— Дима, не прочитаешь, я его сожгу, и ты будешь жалеть потом. Но смотреть, как ты мечешься и мучаешься, я не буду. Твое настроение даже Илай ощутил, тоже весь нервный, плачет.

Это был убийственный аргумент, грязная игра — манипуляция сыном. Но другого выхода он не видел.

Илай и правда привязался к матери быстро, спасибо Руслану, который сумел это привить. Ибрагим только догадывался как. Старые записи разговоров, прослушка и фотографии. Возможно, даже видео. Главное, что сын не пугался, а тянулся к ней и к нему самому. За это Ибрагим будет благодарен по гроб жизни.

Жена уставилась на него гневно. Задышала, запыхтела. Глаза горели огнем, но она со вздохом подошла ближе к нему, бережно протянула сына.

— Это было нечестно.

Ибрагим прижал сына к себе и успел обхватить другой рукой жену за талию, прижать, обжечь горячим дыханием гладкую кожу шеи:

— С тобой честно не прокатит, девочка моя, — зашептал едва слышно, — Ты слишком упряма.

Она возмущенно фыркнула и отошла, выхватив из его руки запечатанный конверт, вылетела из комнаты, подгоняемая… желанием.

Кажется, долг старому другу растет, как на дрожжах.

Ибрагим с мрачным удовольствием смотрел вслед жене. Сбежала от него, потому что дыхание от присутствия рядом сбилось, пульс участился и мурашки у его девочки поползли по коже.

В крови медленно начало бурлить желание.

Он ее хотел всегда. Момент, когда кровь закипала в жилах от желания прижать к себе, ворваться в тело и сдохнуть от этого удовольствия, исчислялось секундами. По щелчку пальцев. Раз, — и готов.

Дима же всегда горела медленно. Мурашки- первый звоночек, потом дрожь по телу, сердце из груди выскакивает и дышать почти не может. Только стонет в его руках, рвано хватает ртом воздух. И бац. Нет больше осмотрительной и разумной Димитрии, есть его страстная и безумная Димка, девочка-зима.

И то, что у нее сейчас в глазах промелькнуло, не могло его не радовать.

Ему она рядом нужна, во всех возможных аспектах. Пусть уйдет куча времени прежде, чем он сможет к ней откровенно прикоснуться, он подождет. Главное, чтобы она сама не сбегала, не боялась и хотела с не меньшей силой, с не меньшей жаждой.

Это главное.

— Ну что, парень, — он поглядел на сладко сопевшего сына и пошел к спальням, но на полпути решил самую чуточку понаглеть, — Пошли досыпать?!

***

«Я не буду оправдываться или извиняться, считая, что не за что. Знаю, что ты на меня злишься и возможно, обижаешься, но я это переживу. Главное, что твоя семья цела и невредима, вы больше не в опасности, а остальное не имеет значения. Ясно?

Прекрати ворошить прошлое. Отпусти. Иди дальше. У тебя прекрасный сын, я об этом позаботился. Даже стало немного завидно, что у меня самого такого мальца нет. Но, кому-то судьба обзавестись родными, а кому-то нет.

Ты меня знаешь, мало кто сможет выдержать мой характер. Да и неуверен, что смогу кому-то доверять, как того требуют нормальные отношения.

Но это все лирика, на самом деле.

Снегурка, я всегда и все делал для твоего блага. И ушел сейчас тоже поэтому. Не хочу потерять тебя окончательно.

Он был слепым глупцом, который разрушил наши жизни, и нас самих. Даже не понял, что мама ошиблась. И ты его дочь.

Вы слишком похожи. Я сто раз хотел вмешаться, хотел тебя остановить… лишь бы ты не стала такой же, как он. Но знал, что, как я рядом был, так и он. Стоит вмешаться, — и в живых никого не останется. Слишком высокий риск.

Не знаю поймешь ли, но так было нужно.

Я не сумел убить его в первый раз, зато прикончил во второй.

Ты замешкалась. Не в обиду сказано, а, как факт. В первый раз и я сделал то же самое. Вспомнил, что он мне отец. Дал мне многое. И не смог. За что мы все поплатились дорого.

Не скажу, что во второй раз мне было легче. Я не рад его смерти. Мне грустно и больно. Так же, как и тебе. Мы его дети, мы скорбим, не стыдись этого. Нам с этой болью жить.

Не знаю, когда ты решишься прочитать это письмо, надеюсь, что сразу, как будут силы для этого.

Помни, что я люблю тебя. Тебя и твоего сына.

Не прощаюсь, потому что надеюсь, что когда-нибудь я смогу посмотреть тебе в глаза, и не чувствовать себя виноватым.

Прости, что подвел тебя и ты была вынуждена обороняться и выживать. Если бы я мог, я бы все исправил.

Привет семье!

С уважением, твой брат Р.»

Ее брат не меняется. Читала и понимала, что еще больше написано между строк.

Он сломан и подавлен. Ему стыдно, и он скорбит.

Ощущает себя виноватым, хоть виновным он никогда и не был. Если кто и виноват, то только их мать, отец и Дрозд. Из-за их ошибок пострадали люди, близкие, чужие и невинные. Их дети. Те, кого нужно было беречь, защищать и учить.

Учить добру, справедливости, любви, уважению.

Ибрагим сказал, что помнит ее тренировки, как отец избивал и заставлял на пределе сил выкладываться, обороняться и атаковать.

Чужую шкуру на себя не примеришь. Но за свои умения она отцу благодарна, потому что иначе… все было бы не так.

Брат, возможно бы давно умер и не смог бы спасти их сына.

Она сама бы опустила руки и была бы кем-то другим. Зашуганным ребенком, которого все бросили.

Ибрагим… был бы собой, но тоже давно бы погиб. Это ведь ее работа защищать его. Даже не работа, а призвание. Святая обязанность хранить жизнь мужа и сына.