Она неохотно присела на край кровати. Лео уселся рядом, обняв ее за плечи.
— Я не кусаюсь, ты ведь знаешь, — обронил он. — Но у меня неплохо получается лизать.
— Мне это ни к чему.
— Я мог бы лизать там, где тебе хочется, что скажешь?
— Нет. Больше этого не повторится.
— Хм. Тогда почему это вообще произошло? — Он поцеловал Брайони в уголок глаза. — У тебя тоже начался бред?
Конечно, это бред. Первобытные инстинкты и сплошное безумие.
— Прости. Такого больше не случится.
— Но я хочу, чтобы это случилось, — тихо и страстно возразил Лео.
Брайони молча качнула головой.
— Почему нет? — спросил он.
— Потому что это было ошибкой.
— Как и наш брак? — В голосе Лео уже не слышалось прежней теплоты.
Брайони тяжело сглотнула.
— Совершенно верно.
Лео поднялся и выпрямился во весь рост, едва не касаясь головой потолка палатки.
— Твое сердце превратилось в камень, когда ты потеряла Тодди? — бросил он, стоя спиной к Брайони.
Ее отнюдь не каменное сердце сжалось от боли:
— Пожалуйста, перестаньте. Вы рассуждаете о вещах, о которых не имеете ни малейшего представления.
— Вы правы. Я ничего не знаю о вашем сердце, вы об этом как следует позаботились. Однако ведь вы изучали науки, и вам известно, что иногда косвенные наблюдения могут служить весьма убедительным свидетельством.
— О чем вы говорите?
— О том, что я видел собственными глазами. О неопровержимом доказательстве вашей бесчувственности.
Жаркая душная ночь вдруг показалась Брайони ледяной. Ноги ее вдруг пронзило холодом.
— Это как-то связано с расторжением нашего бра?..
— Нет. — Лео нервно пригладил ладонью волосы. — Вы наверняка давно забыли об этом. Но много лет назад вы получили письмо от женщины по имени Бетти Янг. Вы помогли ей разрешиться от бремени, сделав кесарево сечение. Она писала, что обязательно расскажет ребенку о вас, ибо в час, когда она больше всего нуждалась в помощи, Господь послал ей ангела в обличье женщины-хирурга.
Брайони вздрогнула:
— Я помню это письмо.
— Странно, ведь я нашел его смятым, в мусорной корзине.
— Я не храню все благодарственные письма, которые получаю.
— Мне показалось, что это письмо вам стоило бы сохранить. — Лео резко повернулся и посмотрел Брайони в глаза. — Или, потеряв Тодди, вы так ожесточились, что вам невыносимо было видеть ребенка, чья мать осталась в живых?
Брайони вскочила на ноги, и в следующее мгновение в палатке раздался громкий хлопок. Лишь потрясенно глядя на горевшую ладонь, Брайони поняла, что ударила Лео.
— Не смейте говорить обо мне подобные вещи! — Ее дрожащий голос напоминал рычание. — Не смейте даже думать!
Лео потер щеку тыльной стороной ладони. Выражение его лица осталось непреклонным.
— Почему? Почему бы мне не сделать вполне логичное заключение?
— Потому что ваше заключение неверно.
Губы Лео презрительно скривились.
— Так объясните мне, в чем я не прав. Вам лучше известны мотивы ваших поступков. Почему письмо оказалось в корзине для мусора?
Брайони пребывала в прекрасном настроении. День выдался чудесный. До свадьбы оставалась неделя. Утром Лео заходил к ней в больницу, чтобы попрощаться — он уезжал в Париж, собираясь прочитать цикл лекций, — и врачи, коллеги Брайони, многие из которых видели Марздена впервые, были очарованы обворожительным красавцем, женихом мисс Аскуит. Брайони была наверху блаженства.
Вдобавок в этот день она успешно провела кесарево сечение, хотя случай был трудным, а обстоятельства не совсем обычными. Камеристка одной знатной дамы оставила службу и вышла замуж, но через полтора месяца вернулась к госпоже, поскольку муж ее погиб в результате несчастного случая. Экономка постоянно твердила, что горничная вдова и ребенок ее зачат в законном браке, будто боялась, что ради незаконного ребенка Брайони не стала бы прилагать усердие.
Ребенок, извлеченный из материнского чрева, громко закричал. Акушерка искупала его и запеленала. Брайони наложила швы и сняла окровавленные перчатки.
Она захватила с собой отпечатанные буклеты с рекомендациями для рожениц, перенесших подобную операцию. Пока хирургические сестры мыли и складывали инструменты, Брайони передала буклет экономке, коротко рассказав об основных правилах ухода за молодой матерью и заверив женщину, что больничная сестра будет навещать миссис Янг и младенца каждый день в течение трех ближайших недель.
Операция производилась на столе в полуподвальном помещении для слуг. Экономка углубилась в чтение буклета. Сквозь узкие окна под потолком, открывающиеся в маленький садик между домом и конюшней, донесся повелительный женский голос:
— А вот и ты.
А потом Брайони услышала голос Лео.
— Помнится, ты говорила, что сегодня у слуг выходной. А в доме полно прислуги.
Нет, это не может быть Лео. Ведь он отправился в Париж. И он не стал бы пробираться через потайную дверь к какой-то женщине, украдкой, словно любовник.
— В самом деле? — удивилась женщина. — В доме никого нет.
— И все же, возможно, это не слишком удачная мысль.
Но сходство с голосом Лео было слишком велико.
— Пойдем, ведь ты уже здесь.
Дверь закрылась. Шаги удалились в глубину дома, затем застучали по лестнице.
— Мисс? — спросила экономка. Брайони растерянно повернулась к ней:
— Что, простите?
— Я спросила, не хотите ли вы и другие леди выпить чашечку чаю.
— Мисс Симпсон и миссис Мердок выпьют чаю, а я нет, — отозвалась Брайони. — Можно мне пройти в дамскую комнату?
Экономка объяснила, как найти дамскую комнату. Брайони вышла через дверь, обитую зеленым сукном, поднялась на первый этаж, в просторный холл, к главной лестнице, затем зашагала наверх. Она шла спокойно, неторопливо, исступленно шепча про себя: «Это не Лео, не Лео, не может быть. Он никогда бы так не поступил. Никогда».
Спальни хозяев располагались обычно на втором этаже. Брайони неслышно ступила в коридор.
— Я смотрю, ты по-прежнему любишь держать двери открытыми, — произнес мужчина.
Брайони испуганно вздрогнула. Голос звучал совсем близко. Стоило ей сделать всего два шага влево и заглянуть в открытую дверь…
Брайони в ужасе закрыла рот ладонью. На огромной кровати лежала обнаженная женщина.
— И я по-прежнему раздеваюсь быстрее тебя, — усмехнулась незнакомка.
Брайони растерянно заморгала.
— Да, с достойной похвалы скоростью, — подтвердил мужчина.
Брайони не могла думать о нем как о Лео, хотя от его голоса ее бросало в дрожь.
Мужчина сделал шаг вперед. Его лицо отразилось в зеркале, висевшем на дальней стене комнаты. Брайони открыла рот в беззвучном крике. В одно мгновение мир разбился вдребезги. Дрожа всем телом, она бросилась вниз по лестнице, стремительная и бесшумная, точно призрак.
Она не забыла Тодди. Три года ничем не омраченного счастья навеки остались в ее памяти. Брайони так и не смогла смириться с утратой. Вопреки всему она ждала появления другой сказочной крестной, такой как Тодди. Той, что стала бы ее другом, верным товарищем, доброй феей, которая избавила бы ее от одиночества и наполнила жизнь волшебством.
Лео обладал этим даром. Где бы он ни появлялся, его всегда встречали с восторгом. Стоило ему заговорить, и все вокруг замолкали, жадно впитывая каждое его слово. Так же внимательно дети слушали Тодди. А когда Лео улыбался, девушки буквально падали в обморок — во время его первого лондонского бала такое случилось дважды.
Однако самое главное, его волшебство окутывало и Брайони. В счастливые дни их помолвки Лео смотрел на нее с интересом и восхищением, словно она и впрямь была важной персоной не только для него, но и для всего мира. И мир это замечал. Общество, всегда считавшее Брайони серой мышкой, неожиданно заинтересовалось ею, потому что Лео находил ее занимательной.
Брайони увидела в нем долгожданного преемника Тодди, способного сделать счастливой ее унылую, монотонную жизнь. Лео принес с собой радость и смех, его появление стало началом новой золотой эры. И Брайони полюбила его за это. Полюбила слепо и страстно, с пылом и доверчивостью ребенка.
Однако ее Лео, ее прелестный возлюбленный, оказался лжецом. Его любовь обернулась фальшью.