Поздно. Иногда бывает поздно для многого. Страх быть высмеянным и испытать свою эгоистичную боль забирает возможность быть счастливым. Как и я, люди не успевают сказать важных вещей, продолжают бояться. Всё мы это делаем, но приходит такое понятие, как «поздно». И никто не поймёт, что именно это невозможно изменить. Человек может всё, это правда, и он же может быть палачом самому себе.
– Флинт, я не знаю, что делать, – на моём пути вырастает смутно знакомая женщина с опухшими карими глазами.
– Зои… боже, ей вкололи успокоительное. Скот просто сидит, и у него ступор, какой-то. Они хотят отключить её без согласия, полиция здесь… такой ужас. Флинт, скажи что-то! Флинт! – Меня трясут за плечи, но я ничего не слышу.
Так и не добившись от меня хоть какой-то эмоции, эта женщина меня отпускает. Не успеваю сделать и шаг, как появляется араб, с губ которого слетели смертельные слова о моём будущем.
– Мистер Миллард, хорошо, что вы здесь. Офицер полиции хочет взять у вас показания. Также мне сложно это говорить, но мозговая деятельность Джасмин…
– Где она? – Мой хриплый, незнакомый голос раздаётся слишком громко в коридоре, насмешливо белого и чистого для меня. Ад. Кровавый ад.
– Вы готовы отключить её от аппарата? – Спрашивает, а я не понимаю, чего хотят от меня.
– Я…
– Подпишите здесь. Бессмысленно держать её, мистер Миллард. У вас есть возможность попрощаться и отпустить Джасмин. Её страдания закончились, – мне под нос суют бумагу и вкладывают ручку в грязные пальцы.
Ставлю подпись, и мне указывают дорогу. Долгий коридор. Отчего-то я замечаю, что в этом месте очень тихо. Не противлюсь, когда на меня надевают халат и бахилы. У них всё отточено, а я умираю. Не осознаю сейчас, что происходит, словно не со мной. Это не моя жизнь. Это не то что я планировал. Такого просто не может быть.
Пикающие аппараты и полумрак, сгущающийся над койкой, где лежит та самая, из-за которой я превратился в мертвеца за одну секунду. Какие-то люди обступают её, пока я просто смотрю на это. Я замер. Не могу пошевелиться. Не со мной это всё. Сейчас проснусь… сейчас всё изменится. Не могу… тошнота поступает к горлу. Слышу хлюпающий звук.
– Искусственная вентиляция лёгких отключена, – раздаётся женский голос.
– Катетеры сняты, – другой.
Делаю шаг, смотря на пикающий аппарат, продолжающий показывать замедляющееся сердцебиение. Он становится для меня путём, по которому за несколько мгновений просматриваю картинки в голове. Смех. Поцелуи. Нежность. Слёзы. Боль.
Прямая линия, и все чувства с этим звуком возвращаются в мою грудь, сильнейшим ударом.
– Нет… нет, она не умрёт, – отталкиваю кого-то и отбрасываю простынь. Надавливаю на грудь, чтобы возобновить процессы. И срабатывает, появляется чёрточка, а затем снова полоса.
– Нет, я не отпускаю! Нет! Джесс! Нет! – Делаю искусственное дыхание и по новой, реанимирую её, пока комната пустеет.
Чёрточка. Зелёная полоса.
– Нет, ты не можешь, – шепчу и ощущаю, как глаза мутнеют, и я не вижу очертаний серого лица.
Пищащий звук, долгий, отрывающий от меня куски, заполняет слух, пока я продолжаю давить на грудь девушки.
– Нет…
– Время смерти два часа и десять минут. Примите мои соболезнования, мистер Миллард, – приговор, который даже не подлежит рассмотрению.
Приговор, который забирает у меня всё.
– Джесс! – Кричу и, подхватывая её за шею, прижимаю к себе. До этого момента я не верил в то, что она на самом деле уходит. Не желал верить даже после прочитанного.
Мой стон такой одинокий, я целую её волосы. Трясу её в своих руках и чувствую агонию внутри, которая вырывается из меня криком. Сиплым. Отчаянным. Страшным.
– Моя конфетка… выходи за меня? Будь моей до конца? Джесс, прошу… Джесс, – мои руки раскрываются, и девушка падает на подушку. Её глаза закрыты, губы сухие и такие же полные, как я помню. Она так красива, теперь так далека от меня.
– Прошу, – склоняюсь к ней и упираюсь лбом в её. Мои слёзы… я не плакал на похоронах родителей. Скупая слеза однажды вырвалась из моих глаз, когда я узнал, на что обрёк её. А сейчас они капают на её лицо. Горло дерёт, пока я издаю непонятные звуки.
Мне не стыдно, сейчас ничего не важно, кроме боли, заполонившей сознание. Только сейчас я понимаю, что Джесс умерла. Она была больна раком, скрывая это от меня и всех остальных. Она преступила закон, подделав документы. Мои документы! Она хотела, чтобы я был рядом, а я исчез! Она подарила мне настоящее и забрала с собой наше будущее. Её нет. Её больше нет!
– Джесс… сердце моё… – покрываю поцелуями её лицо и забираюсь к ней, прижимая к себе.
– Родная моя… единственная моя… прости меня… – сжимаю её прохладное тело в руках, и всё ломается. Я не могу остановить поток слёз, которые вырываются из глаз и скатываются по лицу. Не могу больше держаться, ведь я теряю всё. Она так и не узнала ничего. Я не успел. Не знал.
– Я люблю тебя… не уходи, пожалуйста. Не уходи от меня… хочешь, я улечу, а ты живи? Хочешь, я сам умру, обменяю себя на тебя? Нет… ты не можешь так поступить со мной… не можешь… я люблю тебя. Всю жизнь любил, – горе, которое поглощает меня, становится неконтролируемым.
Крик. Стон. Новая попытка оживить, и затем только мои слёзы остаются на её губах. Я не могу больше. Эта боль такая страшная. Я обнимаю её, хочу задушить в своих руках, чтобы унять разбитое на ошмётки сердце, и не могу достичь чего-то так необходимого мне. Я не понимаю, почему это должно было произойти с ней, с той, кто имела огромное желание любить и жить со мной? Почему это коснулось нас? За что?
Вою, качая её в своих руках, а потом затихаю. Но слёзы не заканчиваются. Мне не хочется больше сдерживать себя, ведь сегодня и моей жизни наступил конец. Я не буду жить, существовать, да, но жизнь моя принадлежала ей. Боже, почему так поздно понял всё? Почему, чтобы достичь прозрения и узнать настоящее чувство, я потерял слишком много времени? Почему она? Как заглушить эту боль, которая ещё крепче обхватывает сознание и всего меня? Не знаю. Но не отпущу… никогда не отпущу.
Моя Джесс, голубоглазая проказница, так неожиданно появившаяся в нашей жизни и дарившая радость, тоже стала для меня первой и последней любовью в этом мире. И от переживших чувств ещё хуже, ведь я дышу, хотя не хочу. А она молчалива, как небеса.
***
– Флинт, нам нужно ехать, – выдыхаю сигаретный дым и безынтересно продолжаю смотреть в окно.
– Флинт, ты должен поехать на похороны. Ты не выходишь из её комнаты все эти дни, Зои и Скоту так же плохо, как и тебе. Боже, даже мне горько. А ещё этот суд. Флинт, попрощайся с ней, – женский голос пытается достучаться до меня, но всё равно. Потухло. День для меня навсегда исчез, оставив ночь, воспоминания, её слова и сигареты.
– Флинт! – Эйми повышает голос и ударяет меня по плечу.
– Я не собираюсь видеть её такой. Если не вижу мёртвой, значит, она жива. И я буду ждать её. Здесь, – затягиваясь сигаретой, сухо отвечаю.
– Но ты нужен им…
– А мне нужна она. Они вместе, Эйми. Они семья, поддержат друг друга. А я один, снова один со своим горем. Я не успел ей ничего сказать. Я виноват во всём, у меня нет смысла жить. Никакого. Уходи. Не приходи сюда больше. Уезжай, Эйми, ты беременна. Хотя бы его вытащи из этого ада, – отворачиваюсь и закрываю глаза, чтобы снова вернуться в прошлое. Мне только это и осталось. Прошлое, ведь настоящего больше нет.
Мне нравится рассматривать её вещи и ходить в футболке с надписью: «Я осёл». Таким образом, я оживляю свои мечты и разговоры. Я читаю её слова и улыбаюсь тому, какой она была в двенадцать, тринадцать. Вновь и вновь переживаю сложный выбор, который она сделала и продала себя. Она никогда не была такой, как другие женщины, потому что делала всё для семьи. Себя погубила из-за них. А я должен помочь ей. Хоть как-то, но это невозможно. Жду её. Ночами и днями. Жду мою конфетку, чтобы смеяться и любить. Я жду её, как она ждала меня.
***
Собираю в рюкзак, найденный на полу, все тетради, туда же летит пачка сигарет и зажигалка, чистый лист с её именем, и набрасываю на плечо его. Это первый день, когда я выхожу из спальни Джесс, чтобы поговорить с ней. Я не могу так существовать больше. Она нужна мне ещё острее, чем раньше. Я люблю её ещё сильнее, чем минуту назад. Сбегаю по лестнице и встречаюсь с Зои и Скотом, сидящими на диване с открытым альбомом в руках. Они в чёрном, а я в футболке и штанах. От меня воняет жутко, а мне всё равно.