Ожерелье было у нее в ридикюле.

— Я не могу принять его, мистер Севилья.

— Это безделушка. Когда мы решим дело к нашему взаимному согласию, я подарю вам настоящее ожерелье. Я не нищий, мисс Маллоу, и не скупердяй.

— Я это знаю, мистер Севилья. Вы человек щедрый. Но мы не подходим друг другу.

— Я понимаю, что я не такой умный, как вы, но вы сможете развить меня, если захотите. Мы будем счастливы вдвоем. Хорошая квартирка — а если хотите, дом — в центре Лондона или за городом. Все будет в вашем распоряжении.

Пруденс вздохнула про себя, но стояла на своем.

— Нет, спасибо. Я действительно испытываю к вам чисто дружеские чувства. О более близких отношениях я не помышляла.

— Если дело в деньгах…

— Дело совсем не в этом. Я знаю, что вы богаты и щедры.

— Мы можем договориться о сумме. Лучше все обговорить и уладить заранее.

— Пожалуйста, не будем об этом. Это напоминает какой-то базар. Торг здесь неуместен. Я польщена — вы делаете мне честь, — но я не могу принять ваше предложение.

— Я буду с вас пылинки сдувать…

— Это не совсем то, о чем я мечтаю. — Пруденс достала из ридикюля бархатный ларчик и отдала его Севилье.

— Оставьте его у себя! — воскликнул Севилья. — Я еще не потерял надежду. Я вас так легко не оставлю. Я легко не сдаюсь.

— Нет, нет, возьмите, как я могу его оставить, если не собираюсь за вас замуж? — возразила Пруденс, сунув ларчик ему в руки.

Пруденс смотрела на ларчик и не могла видеть выражения лица мистера Севильи при слове «замуж». Он же едва поверил своим ушам. О браке и речи не шло. Что она вбила себе в голову? Неужели решила, что он может жениться на безродной женщине, не имеющей никаких светских связей? Он подумал, уж не смеется ли над ним мисс Маллоу, но, когда она подняла глаза, он увидел чистый, невинный взгляд, и все его подозрения рассеялись. Ему стало не по себе, и он возблагодарил фортуну, что ему повезло и он умудрился выпутаться из этого щекотливого положения. Подумать только, как все обернулось бы, прими она его предложение! Он взял ларчик и молча сунул в карман.

— Вы, наверное, хотите домой? — спросил он через некоторое время.

Пруденс кивнула.

— Мне очень жаль, — сказала она, выходя из коляски. — Надеюсь, мы останемся друзьями?

— Вам следует быть более разборчивой при выборе друзей, мисс Маллоу, — отважился дать ей совет Севилья. Подумать только, она просто ничего не поняла. Какой же простушкой надо быть, чтобы не понять смысл его предложения. И это дама, которая флиртует с самим Даммлером и записными светскими хлыщами. Кто бы мог подумать, что в этих делах она невиннее младенца.

— Я более чем разборчива, мистер Севилья, — не моргнув глазом ответила Пруденс. — До свидания.

Севилья не стал провожать ее до дверей, хотя вышел, чтобы помочь ей сойти с коляски. Проводив ее взглядом, он еще раз возблагодарил Провидение за столь счастливый конец.

Пруденс сразу же направилась к себе в комнату. Ей хотелось прилечь и подумать, правильно ли она поступила, но, увы, ее уже поджидали Кларенс с матерью. Они заставили ее рассказать все со всеми подробностями и только вздыхали и укоряли ее за совершенную глупость. Чтобы отделаться от них, она сказала, что решила не выходить замуж, а жить своей жизнью и что ей надо работать.

— Надеюсь, твоя дочь знает, что делает, — заявил Кларенс сестре. Отказав набобу, на сегодняшний день она не была его племянницей.

Закрыв за собой дверь, Пруденс с облегчением вздохнула. Что за милое прибежище ее кабинет! Шекспир, Милтон и Аристотель с молчаливым укором взирали на нее и улыбались загадочной улыбкой, но она, будто не замечая их, достала рукопись.

Прошло добрых четверть часа, прежде чем Пруденс смогла успокоиться и приняться за работу. Однако вскоре ей помешали. Впрочем, к немалой ее радости. В дверь постучали, и на пороге безо всякого предупреждения появился Даммлер.

— Добрый день, мисс Маллоу, — весело улыбаясь, произнес он. — Мы с Шиллой приносим нижайшие извинения за то, что не пришли в прошлый раз, но у нас были на то серьезные причины.

Пруденс подумала, что Даммлер нашел правильное слово «извинения», поскольку причиной, по ее мнению, была белокурая красавица.

— Но прежде чем сообщить хорошую новость, начну с плохой, — проговорил Даммлер, придав лицу свирепое выражение, совершенно не соответствующее развязному тону. — До меня дошли слухи, что вы не вняли моим предостережениям. Вы снова встречались с нашим набобом. Не отпирайтесь! — Он игриво погрозил ей пальцем. — Кататься по парку в его обществе да еще фривольно держать его под руку! Придется мне с вами и Шиллой быть построже. Вам дай палец, вы откусите и руку. Все вы девушки одним миром мазаны.

— Говорите, что вам угодно, но вы несправедливы к мистеру Севилье.

— Ах, несправедлив? Он так приударил за вами, что о его намерениях не приходится гадать…

— Каждый судит в меру своей испорченности, лорд Даммлер, — сердито парировала Пруденс.

— Ага, попал в самую точку! Сии небесные кущи, полагаю, украшены с легкой руки нашего набоба, или я не прав? — воскликнул Даммлер, глядя на вазы с цветами, стоящие в кабинете. — Когда мужчина засыпает вас цветами, самое время проявить бдительность. Ничего хорошего у него на уме нет. Дальше браслет с бриллиантами, а там — и какая женщина устоит перед бриллиантами? — любовное гнездышко и выезд в парк в роскошной карете с парой гнедых. Уж не прячете ли вы ненароком бриллиантовый браслет в рукаве, а? — Даммлер взял ее за руку и посмотрел на запястье, изображая из себя сыщика.

— Попали, как говорится, пальцем в небо. Может, вы и специалист по этим делам, но в данном случае не там ищите бриллианты. Это было ожерелье, а не браслет. Но мистер Севилья не столь низок, как вы с вашими интрижками.

— Вы шутите. Неужели он посмел…

— Посмел, и еще как! Он предложил мне руку и сердце.

— Пруденс! — Это был крик страсти, хотя и непонятно какой. Даммлер пристально посмотрел на нее, думая, что она шутит, но лицо ее было серьезно. — Милая моя, уж не хотите ли вы сказать, что обвели набоба вокруг своего запачканного чернилами пальца! Что скажет Хетти! Итак, вы обвенчаны и отреклись от постыдного звания старой девы?

— Я не вижу в нем ничего постыдного и не собираюсь отрекаться от него, как вам, я вижу, хотелось бы.

— Но не отвергли же вы его?

— Я не приняла его лестного предложения.

— Пруденс, вы дура! У вас была бы обеспеченная жизнь.

— И ты, Брут!

— Вы хотите сказать, что я говорю как Кларенс? Но он же прав. Вы действительно как сыр в масле катались бы. Хотя, хоть убейте, не могу поверить, что он имел в виду законный брак. Вы уверены, что все правильно поняли?

— Несомненно, а вот вы своим сомнением унижаете меня.

— Да плевать на меня. Главное, что подумают все.

— Как, скажите на милость, я могла принять его предложение, если он такой нестоящий?

— Но если он и в самом деле имел в виду брак, то это все меняет.

— Вы сами называли его ослом.

— Но, заметьте, очень богатым ослом. Мне и самому надо было догадаться по тому, с каким пиететом он относился к вам, что в голове у него не морганатический брак. Но у вас-то что на уме? Уж не за титулом ли вы гонитесь? Почему вы ему отказали?

— Я не люблю его.

— Любовь! Да что такое любовь? Все только и говорят о ней, но существует ли она в реальности? Я не встречал ни одного мужчины, который был бы увлечен больше двух дней одним и тем же предметом нежной страсти, как, впрочем, и ни одной женщины.

— Странно слышать подобное от великого романтика западного мира.

— Романтика, поэзия — это все совсем другое. Это область воображения, в которой мы с вами подвизаемся на пару, каждый на свой лад. Чего проще — любить выдуманный персонаж. Я боготворю Шиллу — был влюблен в нее целую неделю — это для меня новый рекорд. Мы можем создать их такими, какими хотели бы видеть своих идеальных возлюбленных, выбросив всю скуку и изъяны обыденной жизни. Они действуют по нашему мановению, а если мы хотим от них безумия страсти, мы и это можем позволить, зная, что одним росчерком пера можем привести их в чувство. Какое это имеет отношение к любви?

— Мы смотрим на это разными глазами. Я понимаю любовь совсем по-другому.