— Думаю, лучше многих из нас, — насмешливо заметил Даммлер. — Но раз уж вы заговорили о журнальном обзоре, давайте спросим мисс Маллоу, что она об этом думает.
— Мне очень понравилось, — искренне ответила Пруденс.
— Статья вполне положительная, — подхватила мисс Верней. — Вы справедливо отмечаете мастерство мисс Маллоу, доктор Ашингтон.
— Точно так же можно хвалить хорошего плотника, — парировал Даммлер, — но мисс Маллоу не плотник и не изготовляет красивые столы и стулья. Мастерство писателя — это шлифовка алмазов. Вы забыли о качестве самого камня, Ашингтон.
— Не могу согласиться с вами, Даммлер, — вмешался Колридж зычным голосом, величественный, как статуя. — Мастерство для писателя — это все. То, о чем я пишу, не у всех вызывает восторг, а вот как я пишу, привлекает к моим творениям широкую публику.
— Но женщины-писательницы не затрагивают серьезных проблем, они просто рассказывают какую-нибудь историю, — возразил Ашингтон.
— А как же насчет темы? — спросил Даммлер, глядя на Пруденс, которая бросила на него укоризненный взгляд.
Увидев ее взгляд, он немного сбавил тон, но тут заметил, что Ашингтон похлопывает ее по ладони и она вполне спокойно реагирует на этот покровительственный жест. Он резко встал, прервав на полуслове мистера Пити, который начал излагать ему свое мнение о последней сессии парламента, и направился к Пруденс.
— Я так и не услышал, Пруденс, вашего мнения о моем первом акте, — заговорил он, как бы невзначай назвав ее по имени, что бывало, только когда они оказывались одни.
— Пойду узнаю, что там с обедом, — извинился Ашингтон, отходя, хотя явно был недоволен вмешательством Даммлера. — Вас это место интересует, не так ли, милорд?
— Вы, как всегда, прозорливы, доктор, — холодно улыбнулся Даммлер и сел рядом с Пруденс.
— Мое мнение о вашем первом акте, Даммлер, думаю, вам известно. Какая муха вас укусила?
— Я говорю о Шилле и ее Моголе.
— Я понимаю, о чем вы, и, надеюсь, вы понимаете, о чем я.
— Какая скука нам предстоит, — не отвечая на ее вопрос, заявил Даммлер, окинув презрительным взглядом собрание. — Колридж, только и ждущий подходящего момента, чтобы прочесть нам лекцию о его новых литературных теориях двадцатилетней давности, и эта долгоносая мисс Верней, льнущая к любому, кто, по ее мнению, может быть для нее полезен. А что касается вас с Ашингтоном…
— Тише. Его мать может нас услышать.
— Пусть себе слушает. Мне не нравится, что вы так виляете хвостом. Это отвратительно!
К счастью, в этот момент всех пригласили в столовую. Ашингтон подошел к Пруденс и предложил ей руку; Даммлеру ничего не оставалось, как вести с трудом передвигающуюся миссис Ашингтон. Мистер Пити подхватил ее под другую руку, так что мисс Гимбл, бессловесной родственнице Ашингтонов, пришлось идти в столовую а одиночестве.
За столом завязалась литературная беседа. Колридж долго рассказывал о том, как они с Вордсвортом пришли к идее писать в более современной реалистической манере, чем то было принято, когда они начинали свое творчество. Речь его была одобрительно принята мисс Верней, постаравшейся уравновесить свой восторг замечанием, что Даммлер сделал еще один шаг вперед в своих «Песнях с чужбины».
Однако на этом мирный ход событий был нарушен.
Когда принесли второе блюдо, Ашингтон тщательно выбрал из него самые лучшие креветки и положил их на тарелку мисс Маллоу. Увидев столь явное ухаживание, Даммлер взбесился, хотя на сей раз зашел с другой стороны.
— Что вы думаете о Шелли? — спросил он Ашингтона, зная, что для того это имя все равно что красная тряпка для быка.
— Негодяй и жулик! — рявкнул критик. — Если бы он не сбежал, его упрятали бы за решетку. Соблазнитель юных девушек и наглый проповедник атеизма и анархии… Вы, полагаю, одобряете его, ваше сиятельство?
— Мне он ужасно нравится, — ответил Даммлер с вызовом.
— Что же вам так в нем нравится — отрицание бытия Божия или проповедь свободной любви?
— О, если вы об этом, то, разумеется, атеизм. Я и сам, слава богу, атеист. — В единственном глазу Даммлера сверкнул огонек.
Пруденс вздрогнула, мисс Верней нервно рассмеялась. Остальные застыли, как в немой сцене.
— Вы противоречите сами себе, — заметил Ашингтон, оправившись от потрясения.
— Хорошо, что вы это увидели, — рассмеялся Даммлер. — Но я говорил о нем как о поэте, чьи моральные качества нас не касаются. Особенно же меня восхищают его оды. В поэзии, в отличие от романа, словесное мастерство важнее всего. Он истинный поэт.
Ашингтон было взорвался, но опять ситуацию спас Колридж. Приняв менторскую позу, он снова прочитал лекцию о своих литературных взглядах. Затем перешел к своим литературоведческим мнениям, утверждая, что Шекспир не писал свои пьесы. Он читал цикл лекций о Шекспире и Милтоне в Философском обществе и сейчас был готов обрушить их на головы почтенной публики.
— Достаточно посмотреть на его происхождение, чтобы понять, что такой человек не мог их создать, — заявил он. — Вы только подумайте — браконьер, распутник, идиот.
— А откуда вы взяли, что он идиот? — поинтересовался Даммлер, растягивая на свой лад слова.
Прерывать Колриджа считалось дурным тоном. Тот бросил взгляд на поэта и продолжил:
— Подобные вещи могли написать такие люди, как Бекон или Марлоу…
— Но Бекон уж точно был идиотом, — снова перебил его Даммлер. — Верить в философский камень! Годами занимался этим. Что касается распутства, то Донн, сами знаете, был далеко не ангел, хотя его проповеди — дело другое; то же можно сказать и о Фоме Аквинском, и об апостоле Павле, да о любом великом писателе.
— Ваша приверженность распущенности всем хорошо известна, — заметил Ашингтон, с победоносным видом посмотрев на Пруденс, — хотя можно быть распутником, не будучи поэтом, и поэтом, не будучи распутником.
— А то и тем и другим, как Уильям Шекспир.
— Шекспир не является автором приписываемых ему пьес, — резюмировал Колридж. — Как я говорил в своей лекции 1811 года…
— И непрерывно повторяете с тех пор, — подхватил Даммлер.
Колридж посмотрел на него как на червяка:
— Среди интеллектуалов давно принято считать, что он не мог написать ничего подобного.
Пруденс с трудом сдержалась, чтобы не улыбнуться, но физиономии прочих литературных деятелей были мрачнее тучи, так что и она поневоле стала серьезной.
— Что же касается бесспорности этих творений, — продолжал свое Колридж, — то я твердо убежден, что Милтон на голову выше Шекспира.
— Эта труба иерихонская? — пренебрежительно отмахнулся Даммлер. — Эта пуританская святоша?
— Не следует путать его жизнь и его творчество, — возразил Колридж.
— Все мы люди, все мы человеки. И все человеческие пороки нам не чужды. Ведь кое-кто путает личную жизнь Шекспира с его творчеством.
— Кто бы ни был автором этих пьес, — вмешалась Фанни Верней, — это был гигант. Видели «Короля Лира» Кина? — Ей удалось загасить разгорающийся пожар, и до конца обеда все опять шло гладко.
Пруденс восхитилась, как легко мисс Верней внесла мир и покой. Сама она чувствовала, что весь сыр-бор разгорелся из-за нее. Даммлер и Ашингтон вели себя словно два пса, грызущиеся из-за кости, и, подобно псам, совсем забыли о предмете грызни. Будь Пруденс более светской дамой, она тоже придумала бы, как привнести мир, но тихая домашняя жизнь у дядюшки Кларенса не способствовала развитию дипломатических талантов, которые у нее, несомненно, были, и потому она внутренне холодела от ужаса, ожидая скандала.
Через полчаса джентльмены присоединились к дамам в салоне. Но поскольку вечер оборачивался скукой, вскоре гости начали шумно прощаться и благодарить за прием.
— Я провожу вас, Пруденс, — предложил Даммлер.
— Я обещал отвезти мисс Маллоу домой, — с видом победителя заявил Ашингтон.
— Не стоит надолго оставлять вашу матушку, — нашелся Даммлер.
— Она не одна. Мисс Гимбл живет у нас, чтобы присматривать за ней.
— Какой смысл попусту гонять лошадей? Мне известно, где живет Пруденс, и я все равно проезжаю мимо ее дома.
— А я доставлю ее до дверей, — не отступал Ашин-гтон. — И зайду, чтобы поприветствовать мистера Элмтри и вашу милую матушку, мисс Маллоу, если не поздно. Поехали?