— Да, я сделал многое для того, чтобы обрести репутацию зверя, но у меня нет желания…
Она приложила палец к его губам и повторила:
— Ничего не говорите!
— Камилла, я — граф Карлайл и не привык…
— Я всегда сама делаю выбор! — гневно сказала она.
— Мне не следовало…
— Прекратите, прошу.
— Если вы боитесь…
— Боже мой, и речи нет ни о каком страхе. Я сама сделала выбор! Я не пьяница и не дура.
Брайан снова обнял ее.
— Вы уникальное создание, — прошептал он, и эти слова были правдивы. Она будоражила не только его чувственность. И он добавил: — Я позабочусь, чтобы вы были устроены в жизни.
И снова он промахнулся. Камилла отстранилась и вздернула подбородок. При слабом освещении ее красота казалась неземной — тени подчеркнули ее длинную шею, изящную линию бедер, округлые груди, густые длинные кудри, разметавшиеся по плечам.
— Меня не надо устраивать! — заверила она. — Я сама могу о себе позаботиться!
— Камилла!.. — Брайан едва не рассмеялся — какая своенравная красавица! — но понял, что рискует потерять ее насовсем. Он улыбнулся в темноту и снова притянул ее к себе, несмотря на яростное сопротивление. — Забота и ласка нужны всем и всегда, — нежно укорил он и, не дав ей ответить, поцеловал ее. Камилла сопротивлялась мгновение, затем новый порыв удивительной нежности захватил их обоих.
Однако она нашла в себе силы отстраниться и прошептать:
— Мне надо возвращаться к себе в комнату.
— Нет. Урон причинен.
И снова он произнес не то.
— «Урон»! Мне никакого урона не причинили!
Брайан привлек ее к себе.
— Вы — само совершенство, — прошептал он и понял, что ее гневные возражения предназначались не ему — она уговаривала саму себя. Он понял, что Камилла решила остаться с ним, несмотря на все доводы разума и ее происхождение.
И Брайан смирился с этим.
— Вы — само совершенство, — повторил он, начиная любовную игру медленно и нежно, стараясь завлечь и обворожить. Она отвечала ему чувственно и ласково. Возможно, она и права. Разговоры излишни. Наслаждение быть мужчиной и женщиной не требует никаких пояснений.
Спустя некоторое время, обнимая ее, Брайан прошептал:
— Камилла, вы — само совершенство.
— И вы, милорд, вовсе не зверь, — прошептала она в ответ.
Утром, едва забрезжил свет в окнах затемненной комнаты, он осторожно поднялся с постели и нашел свою маску.
Ночь прошла, и наступающий день мог оказаться весьма жестоким.
Камилла сама сделала выбор, но это не означало, что она не могла ошибаться. Тем не менее, проснувшись, она ясно поняла, что поступила так, как и хотела. Затем она вспомнила свою мать и вполне оценила такой поступок.
Ее первой эмоцией был гнев на Брайана Стерлинга. Но, окончательно стряхнув сон, Камилла одумалась. Такого человека она еще не встречала. И он будил в ней сильные чувства, будь то ярость или нежность. Прикосновение его пальцев пробуждало ее плоть, и буря чувств, которую она переживала, заставляла трепетать ее сердце. Камилла забыла житейскую мудрость и с головой окунулась в любовь.
Сейчас, при свете дня, она не вполне была уверена в своей любви к этому человеку. Однако полагала, что ничто меньшее не могло заставить ее пренебречь здравым смыслом. Она сделала выбор. И никогда ничего не желала так же страстно, как его, — он нужен ей. И теперь… Боже праведный, она — дочь своей матери.
Слезы чуть не брызнули из ее глаз: милая мама преданно отдавала ей свою любовь, жестоко страдая под бременем забот, унесших ее мечты, здоровье и, наконец, жизнь.
Тогда Тристан отстоял Камиллу. Но если у нее будет ребенок — кто защитит его?
Она вскочила, нашла свою ночную сорочку и выскользнула через потайную дверцу за картиной. В этой комнате на ней был изображен Рамзес Второй, и панель с потайной дверцей открывалась справа.
Принимая ванну, она дрожала, раздираемая противоречивыми эмоциями, и пыталась убедить себя, что в безумном забытье одной страстной ночи не обязательно могла сотвориться новая жизнь.
В зеркале над раковиной она увидела свое пепельно-серое, унылое лицо. Что ж, сама того хотела. Предстоял сложный день и еще более трудный вечер. Ей снова придется увидеться с ним — с человеком, в которого она влюбилась, которого узнала слишком близко и — не узнала вовсе.
И тут она кое-что вспомнила. Он снял свою маску… для нее. Свет, правда, был тусклый, но она поняла, что он обманывал всех этой маской. Он вовсе не был чудовищем.
— Вот, взгляните! — сказала Эвелин. — Маленькая заметка о криминальной перестрелке, на седьмой странице «Дейли телеграф». Однако этот журналюга позволяет себе вольности! — Она из-за стола посмотрела на Брайана, и только тогда он обратил внимание на ее слова — этим утром его мысли блуждали неизвестно где. — Брайан! — жестко окликнула она. — В этой газете пишут о трупе!
— Извините. Можно взглянуть? — Он взял у нее газету, нашел заметку и прочел вслух:
— Дикое убийство в Уайтчепеле. Вор застрелен на площади средь бела дня. Свидетелей нет.
Далее в заметке говорилось, что следователь уверен: мужчина был застрелен разнузданным подельником. Репортер недвусмысленно намекал: кто как живет, тот так и умирает, так что старая поговорка напрашивалась сама собой, хотя прямо об этом и не говорилось.
Да, подумал он, следовало тогда вернуться в паб, но он поленился. А сегодня ему надо быть в музее, непременно. Неужели вчера кто-то действительно преследовал Камиллу в запасниках? Пытался ее запугать? Или задумал что похуже?
Боже праведный, Камилла подозревала Эвелин. А Эвелин, похоже, полагает, что Камилла сходит с ума или замахивается на то, что ей недоступно. Вначале и у него были такие подозрения. Но теперь он знает — Камилла честна и благородна.
Но вредная мыслишка заставила его усомниться. Так ли это? Или он сейчас просто загипнотизирован этой женщиной, которая так вовремя оказалась в нужном месте? Но Брайан отогнал эту мысль.
Он так привык подозревать, что теперь не доверял никому. Но тут он испугался — как никогда в жизни — того, что успел натворить. Испугался за нее.
Ему не следовало рисковать и заходить в паб или пытаться узнать что-либо о покойнике. И надо было предостеречь Тристана и Ральфа, чтобы они не возвращались к месту перестрелки. Брайан заторопился в музей.
Он резко встал с места:
— Эвелин, попросите Шелби проследить, чтобы мисс Монтгомери ушла из музея никак не позже четырех. Нам надо успеть переодеться.
— Брайан, что вы… — начала было Эвелин, но он уже вышел, желая успеть в музей раньше Камиллы.
Прежде он так не спешил. Но теперь она вошла в его жизнь.
К счастью, день был такой насыщенный, что у Камиллы просто не было времени думать о вчерашнем. Из египетского зала убирали экспонаты, около столов хлопотали прибывшие официанты, повсюду сновали охранники — все словно с ног сбились. Вчера здесь никого не было, но сегодня явились все как один. Даже лорд Уимбли вносил посильную лепту, ревностно следя, чтобы все было подготовлено по высшему классу — солидным попечителям музея должны быть отведены наилучшие места.
Обри взял на себя самый нелегкий труд: он руководил рабочими и ругал их по любому поводу. Он был не в духе — успокоить его могло только присутствие лорда Уимбли.
Зашел разговор о том, что делать с коброй.
— На вечер ее следует удалить из зала, — настаивал сэр Джон.
— Не смешите, сэр Джон! — возразил лорд Уимбли. — Экспозиция с Клеопатрой обязательно должна остаться здесь. Эта легенда до сих пор интригует всех интересующихся Египтом. Террариум абсолютно надежен!
— Змею надо убрать! — упорствовал сэр Джон.
— Полагаю, сегодня парадом командую я, — напомнил лорд Уимбли.
— На вечере будет присутствовать лорд Стерлинг.
Казалось, все разом остановились и посмотрели на Камиллу, которая тем временем уносила от греха подальше древнюю канопу.
Сэр Джон повернулся к лорду Уимбли.
— Нужно ли ему лишнее напоминание о прошлом? — тихо пояснил он.
Лорд Уимбли посмотрел на Обри.
— Так и быть. Кобру убрать в офисные помещения, — скомандовал он.
— Кобру задвинуть! — пробормотал Обри и заскрежетал зубами, вспомнив, что лорд Уимбли волен распорядиться и его непыльной работой. — Здесь привыкли все делать в последнюю минуту, но я сам займусь этим.