Стелла Вайнштейн - Недостаточно хороша

– И что?

– Не спеши, Маш. Я не хотела тебе ничего говорить, а ты еще и перебиваешь.

– Я молчу, только ногти грызу.

– Все красиво, звезды, прогулка, восхищенные взгляды с его стороны. Мы даже целовались немного. Боже, я до сих пор в шоке…

– Что случилось?

– А потом он и говорит, что всю жизнь чувствовал себя в чужом теле. Что не мог быть собой. Сказал, что любит меня и надеется, что я тоже к нему не равнодушна. А потом говорит: «Я раньше был девушкой…»

– Нет!

– Да, Маша. Девушкой.

– Аня… Не может быть. Ты надо мной смеешься, да?

– Это кто-то наверху надо мной смеется. Наверное, есть такое шоу, для старушек-инопланетянок, они сейчас на меня глядят сверху и со смеху покатываются. Это было бы смешно, если бы произошло не со мной.

– А как же внешность? Как ты не поняла?

– Он сделал операцию три года назад, пьет гормоны…

– И Илларион не настоящее имя?

– Да, его… звали когда-то Евой.

Я просто не могла поверить, смотрела на Аню с раскрытым ртом, а она спрятала лицо в ладонях. Мне было ее очень жалко, но в то же время губы сами собой растянулись в предательской улыбке, я с трудом сдерживала смех.

– Если ты расскажешь кому-то, я тебя убью!

– Нет-нет, Ань, – я прыснула со смеху, она повернулась ко мне, тоже с трудом скрывая улыбку.

– Ну все, – сказала я ей. – Развратилась в университете, с девушкой целовалась.

– Она не девушка.

Мы обе смеялись в голос – Аня откинулась на спинку скамейки, я согнулась в три погибели, пытаясь загнать смех обратно. Наконец мы выдохлись, Аня села и вытерла слезы, выступившие на глазах.

– Самое обидное, что я уже скучаю по нему. Я так привыкла все рассказывать Иллариону.

– То-то он так хорошо тебя понимал.

– Просто теряешь веру в мужчин. Самый лучший парень моей жизни оказался девушкой.

– И что, – я пытливо вгляделась в лицо подруги. – Может, все-таки попробовать?

– Нет, – твердо сказала Аня. – Не могу. Не мое. Ничего не имею против лесбиянок, но это должен быть сознательный выбор.

– Хорошо, я понимаю, но все-таки спрошу: а как насчет того, что влюбляешься в человека, в его характер? Любят ведь и некрасивых. Неужели пол столько значит?

Аня поджала губы, видно, что разговор причиняет ей боль, но я все-таки хотела узнать ответ, и я была уверена, что Ане станет легче, если она сможет быть честной с собой.

– Да, я была готова принять не красавца или даже инвалида. Почему не девушку? Во-первых, у меня осталось чувство, будто он меня обманул, а когда нет доверия, то и об остальном говорить не стоит. Во-вторых… Не знаю, наверное, я – слабый человек. Не хочу расстраивать родителей, жить с клеймом на лбу. Может, если бы я в Иллариона действительно влюбилась, то пошла на такие жертвы. Но, наверное, все-таки в мои чувства было намешано много виртуального.

– Он и надеялся, что ты достаточно полюбишь его.

– Знаешь, я думаю, это у него не в первый раз. Чувствовалось, что сценарий хорошо проработан. Как в сказке о красавице и чудовище. До Аленушки было их десять штук и все в конце пугались чудовища. Вот и я сбежала.

– Ладно, солнышко. Я скажу тебе так – если решишь быть лесбиянкой, считай, я на очереди, и никаким Илларионам я тебя не отдам.

– И я тебя тоже. Знаешь, Маша, я чувствую себя предательницей, мне так его жалко.

– А мне тебя жалко, ты – моя подруга. Илларион шел на встречу с открытыми глазами, знал, что есть вероятность отказа, и сумел подготовиться. Ты же осталась у разбитого корыта.

Мы так и не пошли ни в какой бар напиваться. Сидели на скамеечке и болтали, пока окончательно не продрогли. Затем пошли домой, обнимая друг друга за талию. Дома я приготовила нам обеим чай с мятой, которую мы хранили в морозилке для особых случаев. Грели холодные пальцы о горячие чашки, жаловались на мужчин, вспоминали, как в школьные годы прогуливали вместе уроки и ходили в «Макдональдс» за мороженым. Кажется, именно тогда и начали набираться лишние килограммы. В два часа ночи Аня начала клевать носом прямо над чашкой. Ее всегда клонит в сон от душевных переживаний.

Я проводила ее до кровати и бережно укрыла.

Парни приходят и уходят, подруги всегда рядом.

Я заранее чувствовала, что Илларион будет проходящим эпизодом, и все равно видеть слезы Ани оказалось неожиданно больно. Пусть они были заранее обречены, но оба впустили в свою жизнь, открылись навстречу друг другу. Внезапное расставание обрубило эту привязанность, обнулило значение телефонных разговоров, прошлое желание встречи. Все это было впустую. Такие истории ожесточают сердце, лишают наивности.

Действительно, в следующий раз Аня будет более осторожна, не даст себе привязаться. Может, из-за этого ее саму не заметят. Может, ее принц на белом коне ищет улыбчивую девушку в голубом платье возле фонтана, а встретит циничного врача с холодными глазами.

Я тоже злилась на Игоря за то, что он меня отверг, а я не могу смотреть ни на кого другого. Да, я встречаюсь со Стасом, но какое место он занимает в моих мыслях? И не достаточно ли этой причины, чтобы расстаться с ним, наконец?

Сердечные дела не должны мешать учебе. В шесть утра я нехотя встала с кровати, выпила чашку крепкого кофе и отправилась в университет заниматься с Максимом. Мы решили, что экзамен уже близко, повторять материал можно до бесконечности, но разумней всего заниматься по билетам. Вскоре я окончательно проснулась от нахлынувшей волны паники.

Ответы легко не давались. Я путалась и смущалась под пытливым взглядом Максима. Для хорошей оценки я должна знать материал идеально, безупречно его излагать, а выходило ужасно, и времени до экзамена было уже в обрез. В общем, караул.

Я поделилась своими опасениями с Максимом, но он только пожал плечами и сказал, что мы уже занимаемся, а больше сделать невозможно, потому и переживать нечего.

Хорошо ему так рассуждать, а я так разнервничалась, что потеряла способность соображать. Я ехала в университет в полной уверенности, что справлюсь с учебой, но если это не так? Что, если я провалю сессию?

Я сказала Максиму, что выйду на улицу подышать свежим воздухом. Быстро надела пальто, чтобы он не увидел, как сильно у меня дрожат руки.

Сердце дробно стучало внутри, к горлу подкатила волна тошноты. Я прислонилась к дереву и решила, что стала чересчур нервной. Такой, как моя мама. Наверное, институт для меня – слишком тяжелая ноша, может, пойти к психиатру, выписать себе пару таблеток на сессию?

Я и так сердилась на себя за незнание ответов, а недовольство за неспособность успокоиться ложилось сверху, еще сильнее скручивая пружину в груди.

Я и не заметила, как Максим вышел ко мне и встал напротив, ссутулившись и скрестив руки на груди.

– Давай сделаем перерыв? – сказала я, через силу стараясь выглядеть веселой. – Выпьем кофе.

– Я не пью кофе, – нахмурился Максим. – У меня от него руки дрожат.

Я с удивлением посмотрела на него, и меня осенило. Так вот в чем дело! Я выпила чашку крепкого кофе утром, у меня обычная реакция на кофеин – сердцебиение, тошнота, дрожь – все, как Аня рассказывала.

Я вздохнула с облегчением, и паника отпустила, значит, рано записала себя в клиенты психиатра. Я даже дышать стала по-другому – будто сняли обруч, сковывающий легкие.

– Мы получили оценки за проекты, – сказал Максим. – Только что пришло письмо.

– И что? Говори же скорее!

– Я не открывал, конечно же. Тебя ждал.

Я еще немного сердилась на себя за внезапную вспышку паники, но когда мы уселись напротив компьютера, глубоко вдохнула и успокоилась.

Профессор Килдыш писал:

Мы переглянулись с Максимом, и я прочитала на его лице смесь разочарования и радости. С одной стороны, нас упомянули в письме для всего потока, с другой стороны, пальмовая ветвь лучших досталась не нам.

– Ты видела их проект? – спросил Максим.

Я отрицательно покачала головой. Игорь как-то жаловался, что он пишет весь код один, так как у Бориса постоянные отговорки. Я в свое время решила, что в одиночку справиться невозможно, и скинула Игоря со счета. Выходит, я совершила ошибку. Значит, он в одиночку смог так реализовать программу, что она произвела наилучшее впечатление на профессора.