— Ох, Дейзи. — Ник сокрушенно покачал головой. — Зачем же сразу обвинять беднягу во всех смертных грехах. Ведь ты его даже не видела. Может статься, что он вполне безобиден, без хвоста, без рожек.
Глаза его озорно блеснули. Сердце ее сжалось от страха. Она вдруг представила себе, как округлятся эти глаза, когда она произнесет заветные три слова.
Ник, я беременна.
Все будет написано на его лице. Все его эмоции, все, что он думает. Сначала недоумение, потом ужасное прозрение: «Проклятье, надо же так вляпаться!»
Она вернулась домой, так и не признавшись ему и проклиная себя за малодушие.
Однажды ранним утром, когда до поездки оставалось три дня, она неожиданно проснулась. Она чувствовала себя ужасно. К ней вдруг вернулась знакомая тянущая боль внизу живота, только она была гораздо сильнее, чем прежде.
Охваченная паникой, Дейзи вскочила с кровати и бросилась в ванную.
Она взяла отгул и весь день проревела белугой. Ей хотелось одного, чтобы поскорее вернулась Джейн.
— Я думала, ты, наоборот, обрадуешься, — сказала Джейн, когда они остались наедине.
— Я и сама так думала, только… — Ее душили рыдания. — Я уже свыклась с мыслью, что во мне зреет новая жизнь, и вдруг ее не стало. Что, если у меня теперь всегда будут одни выкидыши?
Джейн успокаивала ее как могла.
— По статистике, — говорила она, — каждая седьмая беременность заканчивается выкидышем. У моей сестры был выкидыш, а теперь у нее два вполне здоровых маленьких чудовища. Может, это мать-природа таким образом избавляется от брака.
Дейзи заливалась горючими слезами. Ей было невыносимо думать, что созданная ими новая жизнь оказалась браком. Но имелась и другая причина для слез. Она знала, что плачет о чем-то, о чем никогда не осмеливалась даже мечтать.
И все же Нику Дейзи так ничего и не сказала. Всю дорогу, пока они ехали к ее матери, она собиралась открыться ему. Но есть ли теперь в этом какой-нибудь смысл? Все равно он может подумать, что она устроила все нарочно, дабы связать его по рукам и ногам. Она боялась, что он больше не будет доверять ей.
Тщетно она пыталась сделать вид, будто ничего не случилось, — глаза выдавали ее.
Домик матери утопал в цветах и был похож на картинку. День выдался теплый и солнечный, в саду благоухали розы и гудели пчелы. Изабел выглядела оживленной; чувствовалось, что Ник ей сразу понравился, а она, похоже, понравилась ему.
Дейзи всем сердцем пыталась заставить себя быть снисходительной к новому увлечению матери. Он был ненамного старше ее, симпатичный, с тронутыми сединой волосами и шкиперской бородкой; чуть ироничный взгляд говорил за то, что перед ней человек не глупый, с чувством юмора. Звали его Чарлз.
— Мы встретились случайно на антикварной ярмарке несколько недель назад, — пояснила Изабел. — Я искала зеркало для ванной, и мы столкнулись нос к носу.
— Должен признаться, что с моей стороны это столкновение было спланированное, если можно так сказать, — пояснил Чарлз. — Я заметил Изабел сразу, как только она появилась.
Дейзи почувствовала, как в ней поднимается знакомая волна антипатии. Его глаза уже не казались ей такими умными и ироничными, теперь она видела в них отражение порочной сущности записного ловеласа. Еще один стервятник, почуявший легкую добычу. Она все больше ненавидела его; ее раздражало, как он смотрит на мать, как берет за руку или смахивает пылинку у нее с плеча.
Утешало лишь то, что он был не из местных; приехал на выходные, преодолев две сотни миль. Он коллекционировал старинный фарфор. И это тоже раздражало ее. Очередной художник, ценитель красивых вещей, среди которых женщины с доверчивыми глазами, жаждущие высокой любви.
Они сидели в саду; вокруг стояли вазы с роскошными цветами. В округе вряд ли кто еще мог похвастаться такими. Синие, с соцветиями, похожими на звезды, нежно-розовые, которых она раньше не видела. Они ели спагетти со свежими овощами, пили итальянское вино, а на десерт были меренги[20] со сливочным кремом и первая клубника.
Ник не переставал нахваливать кулинарные способности Изабел, так что последняя зарделась от смущения, а Чарлз, поцеловав ее в щеку, сказал, что она просто прелесть. Дейзи презрительно отвернулась. Она главным образом занималась с Барни, который вился вокруг стола в ожидании подачки.
Видимо, почувствовав неладное, Чарлз попытался разговорить Дейзи, спрашивал о работе, увлечениях, но чем больше он расспрашивал, тем короче становились ее ответы. Она видела, что мать все замечает, но ничего не могла с собой поделать. Ей казалось, что Чарлз всеми правдами и неправдами пытается втереться к ней в доверие.
Когда она в очередной раз обмакнула палец в вазочку с кремом, чтобы Барни слизал, Ник вдруг обратился к ней:
— Может, погуляем с собакой? Пусть избавляется от лишних калорий.
При слове «погуляем» Барни залился радостным лаем и принялся носиться вокруг стола.
— Правда, сходите, — подхватила Изабел. — Вернетесь, и будем пить кофе.
Они встали из-за стола, и Дейзи взяла Барни на поводок.
— Ты читаешь мои мысли, — сказала она, сдерживая Барни, который отчаянно тянул вперед. — Я как раз хотела предложить…
Они нашли зеленый луг, где не паслись овцы и можно было наконец отпустить Барни.
— Дело не в этом. Просто мне было стыдно за тебя. Неужели надо непременно испортить всем настроение?
Дейзи на мгновение опешила.
— Что?
Он смотрел на нее исподлобья, немигающим взглядом.
— Этот человек из кожи вон лез, чтобы угодить тебе, а ты вела себя как невоспитанный, упрямый подросток. Твоя мать так ждала тебя, а ты не могла сделать над собой ни малейшего усилия. Мне было больно на нее смотреть. Неужели ты ничего не замечаешь?
Дейзи чувствовала себя так, будто ее окатили ледяной водой.
— Хочешь знать, что я об этом думаю? — продолжал Ник. — Ты просто ревнуешь. Она еще относительно молода, привлекательна, но ты привыкла, что вся ее жизнь вращается вокруг тебя, и даже мысли не допускаешь, что она может принадлежать кому-то другому.
— Что? — Дейзи кипела от гнева. — Да как ты смеешь такое говорить? Ты же понятия не имеешь, что ей пришлось пережить! Все они начинают подобным образом, говорят, какая она прелесть, и виляют так, что тошно смотреть! Неужели ты думаешь, что я не желаю видеть ее счастливой? Я хочу этого больше всего на свете!
— Ты заранее для себя решила, что он тебе не понравится. Ты сама об этом сказала.
Этого она отрицать не могла, но разве он способен понять? Он не видел страданий ее матери, не слышал, как она тихо плачет по ночам.
— Конечно, ты будешь защищать его. Ведь ты же мужчина. Все вы одинаковы. — Она направилась прочь, но Ник удержал ее, схватив за руку.
— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? — Вот теперь он по-настоящему разозлился; она чувствовала это по тому, как пальцы его безжалостно сдавили ей руку повыше локтя.
В глазах ее блеснули слезы. Все повторялось; так же было с Саймоном. Подсознательная неудовлетворенность собой выливалась в иррациональные нападки на других.
— Прости, я не имела в виду тебя лично, — проронила она. — Но я не могу заставить себя поверить ему. Ты не знаешь, сколько она перенесла, и я не могу позволить, чтобы она снова страдала.
Дейзи боялась поднять глаза, боялась, что окончательно расклеится. Она наклонилась и снова взяла Барни на поводок.
— Нам лучше вернуться.
Чувствуя на себе его пристальный взгляд, она быстро зашагала к дому. Она знала, о чем он думает в этот момент: пропади они пропадом, эти бабы.
Когда они пришли, Дейзи сказала, что у нее с утра болела голова. Ради матери она постаралась быть любезной с Чарлзом, и атмосфера мало-помалу разрядилась.
Они пили кофе, говорили о Барбадосе, о собаках, о грузинской серебряной посуде; потом Изабел подала чай и шоколадный торт.
В половине седьмого Дейзи решила, что пора собираться.
Чарлз чмокнул ее в щеку, а Нику пожал руку. Ник в обе щеки расцеловал Изабел, сказал, что все было замечательно и что он надеется снова увидеть ее. Дейзи поцеловала мать, поблагодарила за хлопоты и пообещала приехать, как только сможет; потом поцеловала Барни в нос. Уже сидя в машине, она еще долго на прощание махала рукой.
Ник замкнулся в себе и молчал. Казалось, что повисший между ними занавес напряженной тишины можно потрогать руками.