– Все верно, но как ты смотришь, если сегодня мы обойдемся безалкогольной Маргаритой?

Я эффектно бросаю салфетку на стол.

– Сразила наповал, – говорю я.

Наверное, мне нужно было подумать, прежде чем такое ляпнуть. К счастью, к нам подходит официантка.

– Вот ваши яйца, – говорит она, ставя тарелки. – Хорошо прожаренные. Как вы просили.

Эти слова эхом отдаются в голове, и до меня доходит, что я натворил. То, о чем я попросил так самоуверенно. Мои бредовые идеи. И мое: «Я-во-чтобы-то-ни-стало-спасу-нашу-дружбу».

Я необдуманно пригласил Шарлотту к себе на вечер. Во всей Вселенной не хватит потных баскетболистов, чтобы справится с опасностью, которую я навлек на себя.


***

Остаток завтрака уходит на планирование недельного меню в «Лаки Спот». Ни один из нас не заводит речь о сегодняшнем или вчерашнем вечере, или о наших вымышленных отношениях. Добравшись до бара, мы проводим несколько часов за работой, пока Дженни не заступает на свою смену во второй половине дня. До того как отправиться в музей, мы снова возвращаемся к нашей дружбе и деловому партнерству с такой легкостью, будто прошлой ночью ничего не произошло.

Но стоило нам зайти в музей, как все резко меняется.

Шарлотта с шаловливыми ручками покидает сцену. Конечно, она все еще прикидывается моей невестой, но не вживается в роль как вчера. Заметила ли перемены мама и миссис Офферман, но когда мы смотрим на картины Эдварда Хоппера, я из кожи вон лезу, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Картина прекрасна, – говорит миссис Офферман.

– Да, безусловно, – поддакиваю я. Обнимаю свою фальшивую невесту и быстро целую в щеку, а потом добавляю: – Прямо, как и ты. Кстати, я тебе сегодня говорил, как ты красива?

Шарлотта напрягается, но выдавливает из себя:

– Спасибо за комплимент.

Моя мама смотрит на нас и улыбается.

Но не Эмили. Кажется, девчонке нет дела до искусства, хотя это ее будущая специализация.

Но все нормально. Я возвращаюсь к начальному курсу. Продолжаю играть. Когда мы бродим мимо работ Шагала и Матисса, я сыплю шутками, и все женщины, включая Шарлотту, смеются. К тому времени как мы добираемся до сада скульптур, я уверен, что мы с Шарлоттой заодно и отлично справляемся с ролями.

Пока Эмили не поворачивается к ней:

– Как давно ты влюблена в Спенсера?

Шарлотта застывает, а на ее щеках вспыхивает румянец.

– В смысле, ты увлеклась им еще до того, как вы начали встречаться? – не унимается она. – Вы ведь с ним дружите целую вечность, верно? Так это один из тех…

– Эмили, дорогая. Это слишком личное, – говорит миссис Офферман, резко обрывая ее.

Девчонка пожимает плечами, словно в этом нет ничего особенного.

– Мне просто интересно. Они вместе учились в колледже. Мне не кажется странным поинтересоваться, были ли они влюблены друг в друга еще тогда.

Шарлотта приподнимает подбородок.

– Мы всегда были друзьями, – говорит она, а потом прижимает руку ко лбу. – Простите, я на минутку, – извиняется она и уходит прочь.

Мама смотрит на меня. Кажется, она обо всем догадалась. Она не спускает глаз с Шарлотты, когда та исчезает через стеклянную дверь.

Мать подзывает меня к себе. Как только я подхожу к ней, мама шепчет:

– Она чем-то расстроена. Иди и успокой ее.

Точно, о чем речь! Супержених спешит на помощь. Мамы всегда знают, как лучше поступить.

Я бегу за Шарлоттой через двери и по коридору, но догоняю, когда она уже у дамской комнаты. Я зову ее, но Шарлотта хватается за дверную ручку и заходит внутрь.

Дверь закрываясь, и я останавливаюсь.

Лишь на секунду.

В коридоре тихо в отличие от суеты в остальной части музея, поэтому я захожу в дамскую. Шарлотта стоит у раковины и брызгает воду на лицо.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, подходя к ней.

Здесь три пустые кабинки. В коридоре раздаются шаги, а потом тишина.

Шарлотта качает головой. Я подхожу к ней, кладу руку на поясницу и слегка поглаживаю. Она отстраняется от меня.

– Ты плохо себя чувствуешь? У тебя болит голова из-за вчерашней ночи или что-то другое?

Мы замираем, когда дверь со скрипом открывается, а потом закрывается, но я не слышу, чтобы кто-то вошел. В дамской комнате тихо, здесь только мы вдвоем.

Шарлотта разворачивается, хватает меня за рубашку и тащит в кабинку.

– Я не могу больше притворяться.

Мгновенно у меня поникают плечи, а ноги становятся ватными. Я слишком много от нее просил.

– Ты о помолвке?

– Нет. С ней все в порядке. Фальшивая помолвка не проблема, – говорит она, глядя на меня.

Никогда не видел эти карие глаза настолько серьезными. Такое чувство, будто Шарлотта собирается штурмовать отвесную стену. Она даже не моргает.

Я хмурю брови.

– Тогда в чем проблема?

Если честно, мне очень любопытно, потому что, если она говорит не о нашей любви понарошку, то я без понятия, о чем речь.

Шарлотта сильней сжимает мою рубашку. Челюсть сжата. Она тяжело дышит через нос. Никогда не видел ее такой.

– Что я натворил?

– Прошлая. Ночь, – бормочет она, делая паузу на каждом слове.

– А что насчет прошлой ночи?

Она прикрывает глаза, но выглядит огорченной, а потом делает глубокий вздох и снова смотрит на меня. Жесткость куда-то пропадает.

– Ты притворяешься, будто ничего не произошло.

– Нет, – быстро отвечаю я, пытаясь защититься. – Неправда.

Хотя именно этим весь день и занимаюсь. Из шкуры вон лезу в надежде добиться результата.

– Еще какая правда. За завтраком ты именно этим занимался. Мы просто пытаемся отмахнуться и спрятать это подальше, а такой вариант не по мне, – говорит она твердо, напоминая мне про одну из многих ее черт, которыми я восхищаюсь. Сила и упорство. – Ты не дал мне высказаться, но я кое-что должна знать. Я много раз тебе говорила, что с меня хреновая лгунья и это правда. Я не сильна во лжи. Даже вчера, за ужином, об отце я говорила чистую правду.

Вот и еще одна моя любимая черта – она чертовски честная.

– Ладно, что ты хочешь знать? – спрашиваю я и чувствую, как по коже ползут мурашки. Нападают как летучие обезьяны.

Злющие до безобразия.

Как будто существуют другие.

Шарлотта прикрывает глаза.

– Неужели ты такой твердолобый, Спенсер?

Я развожу руки.

– Походу, да. Почему бы тебе просто не объяснить? Что ты хочешь знать?

Она сжимает в кулаке мою рубашку и притягивает еще ближе к себе. В долю секунды расстояние между нами тает. Сначала нас отделяли сантиметров тридцать, достаточно пространства, чтобы держать гормоны в узде. Теперь же они вырываются на свободу. Кружа в вихре. Окутывая и не отпуская. Накаляя обстановку до предела.

– Я тебя не привлекаю?

У меня отвисает челюсть, а голову словно сдавливают тески.

Она что, рехнулась?

– Ты серьезно?

Она кивает:

– Отвечай на вопрос, Холидэй. В этом вся причина той байды в духе: «давай будем просто дружить»?

– Ты великолепная. Красивая. Просто потрясающая, – говорю я, расточая комплименты, как уличный продавец. – И я не хочу уничтожить нашу дружбу. Она для меня слишком важна.

Шарлотта кивает:

– Ты не ответил на вопрос.

– Я сказал, что ты красивая.

– Ты это же говорил про работы Хоппера. Ты и к художнику испытываешь влечение?

Я сглатываю. Стараюсь собраться с мыслями, но голова забита образами прошлой ночи. Все, что я проделывал с ней в квартире, мои фантазии, каждую мелочь, которую я хочу с ней сделать. За последние двое суток я узнал одну печальную истину: меня дико к ней влечет. Уровень притяжения просто зашкаливает. Это как сила вселенского масштаба.

– Я похож на дебила? – спрашиваю я, и голос звенит от напряжения. Одновременно меня бесит и заводит ее вопрос. Мой дружок опять стоит в стойке. Я на пределе, потому что весь этот день приходилось прикидываться, что мы только друзья.

– Ты правда хочешь знать ответ?

– Да.

– Нет, не похож. По мне, ты раздражен. Прямо как я. Так что мы оба злые как черти.