К тому же без гроша в кармане.

– И что же, по-вашему, мне сейчас нужно сделать?

– Дружище, для начала тебе стоит извиниться перед отцом за ложь. Нужно объяснить, почему ты так поступил. Рассказать о своих благих, но, к сожалению, ошибочных намерениях. И попросить прощения, – прямолинейно говорит Ник.

Я киваю.

– Понял. Я с этим справлюсь.

– Потом тебе нужно попытаться исправить весь бардак, – добавляет Харпер.

– Как?

– Тебе нужно попытаться поговорить с мистером Офферманом. Глянуть, сможешь ли ты уладить возникший конфликт.

Меня передергивает от мысли, что придется унижаться перед этим долбодятлом.

– Он больше не хочет иметь никаких дел с отцом.

– Сейчас это так, – говорит Ник. – Погорячился в запале. Возможно, он передумает, остыв. Тебе стоит попробовать.

Я киваю, они совершенно правы.

– А если это не сработает?

Сестра с моим другом смотрят на меня и закатывают глаза.

– Ты исправишь свой косяк, – говорит Харпер.

– Вот блин, – тоскливо выдыхаю я, полностью осознав, каким образом мне предстоит разгрести весь бардак, причиненный отцу.


***

Харпер дает мне десять баксов. Чувствую себя первоклашкой с карманными деньгами.

– Используй денежку только на автобусный билет, дорогой, – говорит она, как мамочка своему чаду, а потом подталкивает к входу в «Катрин». – Иди.

Собравшись с духом, я захожу внутрь в спортивных шортах и бейсболке. Дойдя до лифта, нажимаю кнопку шестого этажа. Когда дверь со свистом закрывается, я делаю глубокий вдох и выдох, пытаясь думать лишь об отце, а не Шарлотте. Или о худших словах в моей жизни.

«Наши отношения никогда не были настоящими».

Без понятия, как я мог столь сильно ошибаться насчет нас. Я был чертовски уверен, что между нами не только сумасшедшая химия, но что-то намного больше. Я самоуверенный ублюдок, решивший, будто женщина меня хочет.

Но Шарлотта не лгунья.

Она твердила об этом с самого начала.

Предупредила, что обманщица из нее никудышная, а значит на бейсбольном поле она сказала правду.

Как, черт возьми, я смогу с ней работать? Заниматься совместным бизнесом?

Лифт поднимается на этаж отца, и двери распахиваются. Я вхожу и вижу знакомое лицо. Нина идет ко мне в строгом костюме, несмотря на сегодня выходной. С другой стороны, в субботу в магазине ажиотаж.

– Привет. Ты ищешь отца?

Я киваю.

– Да. Он в кабинете?

– Он там. Работает над каким-то контрактом.

Во мне вспыхивает надежда. Возможно, соглашение не расторгнуто. Сыр-бор оказался мимолетным. Сделка отца в силе, а на Юпитере есть гипермаркеты.

В любом случае мне нужно спросить.

– А мистер Офферман там?

– Нет, – говорит она, слегка улыбаясь, а потом нежно сжимает мою руку. – Но ты все равно зайди к нему.

Нина уходит, а я делаю глубокий вздох, расправляю плечи и иду в кабинет отца. Чтобы меня там не ждало – разочарование или гнев – я встречу это с достоинством.

Я стучу и слышу, как отец говорит:

– Войдите.

Он сидит за столом в командной футболке. Пальцы замирают над клавиатурой. Взгляд непроницаемый. Не теряя времени даром, я изливаю поток слов, будто прорвавшаяся плотина.

– Пап, я сразу хочу извиниться. Я лгал и обманывал тебя. И очень об этом сожалею. Ты меня не так воспитывал. Мне не следовало притворяться обрученным. В свое оправдание могу лишь сказать, что думал – не спорю, глупо – будто это необходимо для твоей сделки. Понимаешь, при первой встрече с мистером Офферманом, стало ясно, что он не в восторге от моего прошлого и «репутации». – Я выделил последнее слово воздушными кавычками. – Поэтому я посчитал, что будет проще на недельку прикинуться помолвленным, пока проходит купля-продажа «Катрин». Шарлотта тут ни при чем. Это была полностью моя идея. Мне казалось, я поступаю правильно и тем самым не позволю своей подмоченной репутации испоганить тебе сделку. Но в итоге именно из-за меня все пошло наперекосяк.

– Спенсер, – говорит отец, и его губы слегка подрагивают.

Я подымаю руку и качаю головой.

– Я не должен был тогда за завтраком врать Офферману и тем более тебе. И все же я не был честен. Тогда перед мюзиклом ты сказал столько хорошего о Шарлотте, а я из-за своей лжи чувствовал себя отъявленным мерзавцем. Ты другому учил меня. – С тяжелым вздохом я перехожу с самой трудной части. – Знаешь, в какой-то момент это перестало быть ложью. Да, все началось как фальшивка, только для меня это стало реальностью. Я влюбился в нее.

Легкая улыбка играет на губах отца.

– Спенсер, – он снова пытается что-то сказать, но я подхожу ближе к столу, не в силах сдержать поток слов.

– Но это не имеет значения, ты же слышал о чем она говорила. – В моем голосе слышна грусть от воспоминаний тех ужасных слов. – Мои чувства не взаимны. Вот такие вот дела. Мне жаль, что я втянул тебя в этот фарс. Знаю, что не могу все исправить, но хочу попробовать.

Я понял, как правильно поступить, поэтому без колебаний шагаю в неизвестность.

– Знаю, твое самое большое желание – отойти от дел и больше времени проводить с мамой. Именно поэтому ты хочешь продать «Катрин». Я не прошу передавать мне твою компанию или бизнес. Я предлагаю лишь свою добровольную помощь. Ради тебя я буду управлять компанией. Конечно же, бесплатно, – говорю я со смешком, даже в такие моменты нельзя падать духом. Отец слушает, а в его глазах пляшут чертики. – Я хороший бизнесмен. Пускай с отношениями у меня полный кошмар, и я явно не знаю, чего хотят женщины. Но я очень крут в управлении любого рода предприятиями. Мне очень хочется сделать это для тебя. Временно стать у руля, пока ты не торопясь подыщешь другого покупателя.

Я делаю глубокий вздох. Пускай в мои намерения никогда не входило желание работать в магазине, да и отец не собирался отдавать мне свой бизнес и все же... чувствую себя порядочным человеком, предложив отцу выход из сложившейся ситуации.

Папа встает, обходит стол и скрещивает руки на груди. Он уверенно стоит на пушистом ковре и взирает на меня темными глазами.

Очень странно, но почему-то он не злится.


ГЛАВА 27



– Ты прав, сын. Я не в восторге от твоей лжи и целого спектакля об обручении. Тем более меня не радует тот факт, что из-за меня ты почувствовал необходимость притворяться тем, кем не являешься. – Он замолкает на минуту и сжимает мое плечо. – Но я правда хорошо воспитал тебя, поскольку сейчас ты сделал именно то, что требовалось.

– Пап, я с радостью это сделаю, – сказав это, я осознаю насколько мое решение верное. Я вложу в это душу. Только богу известно, сколько сил мне понадобится, чтобы забыть Шарлотту. Возможно, я даже позволю ей выкупить мою долю в «Лаки Спот», и мне не придется с ней больше видеться. Только извращенец захочет каждый день находиться рядом с женщиной, разбившей ему сердце. Это будет жалить посильней бешеной осы.

Отец хлопает меня по спине, а потом обнимает.

– Ты хороший парень. Я горжусь тем, что ты признал свои ошибки и пытаешься их исправить. – Он отступает со счастливым вздохом и сжимает ладонями мои плечи. – Но я не позволю тебе этого сделать.

Я хмурюсь в замешательстве.

– Почему?

Он смеется, и глаза искрятся от веселья.

– Потому, что ты меня спас. Когда подошла моя очередь отбивать мяч, я ломал себе голову, пытаясь придумать, как поизящней разорвать соглашение. Я долго думал о продаже «Катрин» этому напыщенному шовинистическому козлу, ты мне дал отличный повод сорваться с крючка. – Он махнул на бумагоизмельчающую машинку, а потом хлопнул в ладони. – Хорошо, что бумаги еще не были поданы.

Я расплываюсь в улыбке, впервые после того, как Шарлотта вырвала мое сердце, измельчила в мясорубке и съела на закуску.

Ладно, возможно это слишком драматично сказано. Но мое сердце разбито. Однако улыбка отца не причиняет мне боли.

– Он и правда был козлом, – говорю я, выпятив губы.

– Он по-свински обращался с женщинами, женой и дочерьми. Никакого уважения. Я не могу доверить «Катрин» такому человеку.

– Конечно, не можешь. Доверься нам, и мы найдем достойного мужчину или женщину, – говорю я охваченный гордостью за выбор своего отца.