— Паша погиб очень давно, — грустно сказала Полина, — а Лёва в армии служит, скоро вернется. Паша его в честь Вас назвал, рассказывал, что жизнь Вы ему спасли. Очень часто вспоминал. Так что привет передавать, увы, некому, Лев Валентинович.
Мистика и реальность окончательно смешались у Прошкина в голове. «Понадобится много времени, что бы всё это осознать и расставить по местам», — подумал он. Смутное чувство беспокойства вдруг охватило Лёву и он, с надеждой и тревогой, посмотрел на доктора Селиванова.
— Как там Степан? — Спросил Прошкин и медленно встал с кровати. Селиванов попытался вернуть Лёву на место, но тот жестом, не требующим возражений, остановил его. Зная характер своего друга, доктор не стал настаивать и с улыбкой сказал.
— С ним всё хорошо, час назад он пришел в сознание, болтает без остановки, постоянно пытается сам себе снять капельницу и ругается матом на всю больницу.
— Значит, будет жить, — облегченно выдохнул Прошкин, — а это главное.
— Я так понимаю, остановить тебя невозможно, — устало произнес Селиванов, — поэтому если ты сейчас захочешь посмотреть на своего воскресшего дружка, а потом уйти, я попросту закрою на всё это глаза. Ты так надоел мне за эту ночь, что я хочу выпить чая и отправиться домой спать. Тем более, моя жена постоянно названивает, как там Прошкин, что там с Прошкиным, я начинаю подозревать, что она к тебе неровно дышит. — Селиванов искренне засмеялся и вышел из палаты.
Степан вел себя неадекватно. Молоденькая медсестричка, обреченно вздыхая, безуспешно пыталась накинуть лассо из белоснежных бинтов на зверобоя интернет-прерий, но последний ловко изворачивался и пытался при этом ущипнуть её за коленку, отпуская непристойные шутки. Дверь в палату медленно открылась, на пороге стояли Лёва с Полиной. Степа лежал на кровати бледный, осунувшийся, но непобежденный. Увидев неожиданных гостей, он вдруг смиренно замер, и медсестра, улучив счастливые мгновения его спокойствия, закончила перевязку, облегчённо вздохнув при этом.
— Шеф! — Радостно и громко закричал Степа — Вот у них наркоз знатный, вижу тебя, как настоящего, а это с тобой кто? А! Я понял, это глюк, меня глючит, Шеф! Алина Никольская собственной персоной. Ты их всех с собой привел? Давай уже не томи, заводи свою интернет-банду, только по очереди.
— Бредит. — Шепнула Полина, Лёве на ухо.
— Он всегда бредит, по-другому не умеет. — Сказал Лёва и улыбнулся.
Город просыпался. Первые трамваи прокладывали колею в снежном покрывале, редкие автомобили осторожно скользили по зеркальной поверхности скованного льдом проспекта. Одинокие прохожие торопились на работу. В замершем парке, казалось, не было ни души. Занесенные снегом аллеи, одинокие лавочки и унылые голые деревья, весь этот зимний пейзаж нагонял тоску и одновременно вселял надежду, что скоро наступит лето, всё вокруг оживет, наполнится жизнью и радостью. Снова будет ярко светить солнце, будут петь птицы и всё неизбежно повторится вновь и вновь. Амур, маленький, голый, белокурый, бесстыжий мальчик, с покрытым инеем лучком в руках, вздрагивая от холода, осторожно выглянул из-за дерева и внимательно посмотрел на мужчину и девушку, которые медленно брели по заснеженной аллее и о чем-то беседовали. Полина держала Лёву под руку и задорно смеялась. Благодаря стараниям бабушки Гертруды, Лёва Прошкин обладал великолепной манерой общения и бездонным запасом юмора. Им было очень хорошо вместе. Прошлое и настоящее сложилось для этих одиноких людей в одну бесконечно длинную аллею, засыпанную белым снегом, и уверенно ведущую в будущее. Через некоторое время они растворились в глубине зимнего парка, оставив лишь следы на снегу. Амур, хитро прищурившись, посмотрел им вслед, задорно подмигнул и в тоже мгновение исчез, обронив стрелу, которая бесшумно упала в сугроб возле одиноко стоящего дерева.
Эпилог
Пять последующих лет добавили в жизнь Льва Валентиновича Прошкина такое количество новых событий, что предыдущие сорок пять лет его пребывания в реальном мире, просто меркли на их фоне. Лёва стал совершенно непьющим человеком, оставив в прошлом свои трюки с водкой и луковицей. Вопреки традиции он сохранил прежний вес и не набрал лишних килограммов. Просто в жизни Прошкина появилась та, которая следила за его здоровьем и правильным питанием, она делала это с любовью и неизменной настойчивостью.
До юбилея оставалось несколько дней. Лёва сидел на террасе и мысленно философствовал на тему жизни и смерти.
«Еще совсем немного и я переживу возраст своего отца, — думал он. — Мне исполнится пятьдесят, а ему так и останется сорок девять. Это так странно, становиться старше собственных родителей».
Замечательный вид на небольшую бухту открывался с того места, где находился Прошкин. Пляжная полоса шла параллельно линии горизонта и бурлила курортной жизнью. Лёва устроился поудобнее в старом кресле с вытертыми подлокотниками. Да, то самое знаменитое кресло бабушки Гертруды, которое он выкупил у её соседей, и это была единственная вещь из прошлого в его новом и большом доме. Лев Валентинович очень гордился своей покупкой и относился к ней с особым трепетом и бережливостью. Он томно попивал апельсиновый сок и с интересом разглядывал мир вокруг себя через солнцезащитные очки.
Элегантный белоснежный парусник медленно входил в бухту. Отдыхающие побросали свои праздные дела и столпились, в изумлении наблюдая, за неожиданно возникшим кораблем, и любуясь его великолепием. Ветер наполнял белые паруса. Фигура девушки с факелом в руке украшала носовую часть, было что-то магическое и завораживающее во всем его облике.
«Карен постарался на славу», — подумал Прошкин. Много лет талантливый мастер создавал этот шедевр. Идея девушки с факелом в руке принадлежала самому автору. В основе этого образа лежала старинная легенда о влюблённом юноше и несчастной девушке. История была печальна, девушка погибла. Пытаясь спасти любимого человека она, согласно преданию, зажгла факел и, когда враги были совсем близко, бросилась со скалы и, подобно падающей звезде, рухнула на землю. Слушая из уст своего друга эту историю, Лёва всякий раз пытался вежливо оспорить, всю целесообразность этого действия с точки зрения военного искусства, но Карен был так искренен и эмоционален, что Прошкин покорно молчал и дослушивал до конца знакомую наизусть притчу. Красивая девушка в белом платье и изящной шляпке с большими полями выпорхнула на террасу, в руках она держала кисти и небольшой этюдник с установленным на него холстом. Она подошла к Прошкину, наклонилась и поцеловала его в губы, Лёва обнял её за талию, и показал рукой на белый корабль.
— Возвращаются, значит, пора накрывать на стол, — сказала девушка и ласково посмотрела на Лёву.
— Полина, зови девчонок, они ждут, не дождутся, тем более мы им обещали, — сказал Прошкин, восторженно разглядывая парусник.
— Да, конечно, любимый, — ответила Полина и, повернув голову в сторону бассейна, громко крикнула:
— Софья! Они возвращаются, иди, забирай сестру, хватит ей уже возле телевизора с самого утра торчать, и давайте обедать, папа зовет.
Девчушка лет восьми, с короткой стрижкой и красивыми выразительными глазами, выскочила из бассейна и, вытираясь на ходу большим махровым полотенцем, вошла в дом. Лёва проводил её взглядом полным умиления и сказал жене:
— Взрослеет Софья, все понимает уже, настанет день и нам придется ей всё рассказать, я очень боюсь этого дня, она очень похожа на свою мать.
— Софья наша с тобой дочь, и давай покончим с этим прошлым, — ответила Полина.
— Мама! Папа! Скорее сюда, сейчас дядю Вову будут показывать, — раздался из комнаты задорный детский голосок.
Лёва и Полина бросились в комнату. На кровати сидела девочка, милое ангельское создание четырех лет от роду с пультом от телевизора в руках. Софья сидела рядом с сестрой и с любопытством смотрела на экран.
«Русская Анаконда, часть третья», — сказал гнусавый диктор, и пошли заокеанские титры. Лёва положил жене руку на плечо и с интересом ждал начало фильма. На экране появился Вольфганг в образе древнерусского богатыря. Не говоря ни слова, Вольфганг крошил своих врагов направо и налево. Играя мышцами и ловко орудуя огромным мечом, бывший стриптизер прокладывал себе дорогу через поверженные тела своих недругов и улыбался в камеру ослепительной, белоснежной, голливудской улыбкой.