– Что для тебя измена? – спросил он её, когда они остались вдвоем.
– Один очень хороший писатель Януш Вишневский сказал: «Для меня изменой является также то, что ты хочешь что-то существенное первой сказать не жене или мужу, а кому-то другому», – и я полностью с ним согласна, – сказала Таша.
Ветер поднялся, и было слышно, как стучится незапертая дверь мастерской.
– Пойдём, надо закрыть твое наследство, – засмеялся Клим. Он перешел с ней на «ты», и ему от этого тоже было страшно.
«Я должен все исправить, я должен достать реликвию нашей семьи, – Адам в который раз повторял про себя это как мантру, надеясь, что она ему поможет. – Мама продумала всё до мелочей, значит, всё будет хорошо. Мама умная и хорошая, она всю себя отдала того, чтоб моя жизнь стала лучше. Она справедливая и умная, она недостойна такого сына, как я.
Я предатель, поверил Иуде, называющему себя другом. Он наговорил гадости про любимую женщину, я же даже не поговорил с ней, не выслушал. Девять лет назад, когда я случайно увидел их в первый раз, то всё понял, предатель – друг, а не она. Он, бывший друг, шел с ней под руку и с любовью смотрел на свою жену, мою бывшую любимую. Хотя почему бывшую? Я и сейчас люблю её по-прежнему. То-то же я удивлялся, куда делся бывший друг после своей мерзкой речи о его невесте, а он просто женился на ней, предатель, Иуда, сволочь. Милая моя, зорька ясная, она была такая грустная, хоть и вышла она замуж за этого обманщика, но не любит его. Это читается в каждом её жесте, в каждом взгляде. Дочка же – вылитая я, и не нужно никаких генетических экспертиз, чтоб поверить в это, просто одно лицо. Она такая красавица, её постоянно хочется рисовать. Главное, чтобы она не унаследовала от меня эгоизм, страшная черта характера, возможно, даже страшнее любой другой.
Борода и усы, заботливо наклеенные мамой, ужасно чешутся, из-под дурацкой шляпы течет пот, очки делают мир вокруг расплывчатым, но ничего, я потерплю.
Так, ребята говорят – пора. Итак, первое – я захожу в банк, второе – с девушкой-операционисткой спускаюсь вниз, и мы вместе открываем мою ячейку, арендованную заранее на поддельные документы, их достали ребята где-то в своих бандитских кругах. Дальше она выходит, я считаю в уме до 15, мои соратники уже под видом рабочих зашли с чёрного хода. Здание банка реставрируется, и рабочие ходят в туалет банка через эту черную дверь. Делают они это настолько часто, что охранник уже привык к этому и открывает им на автомате. Сейчас они выбивают почти картонную дверь, которая ведет с черного входа в коридор хранилища. «Девушка, заходите», – кричу я операционистке, которая стоит у двери хранилища. Она заходит в помещение почти вместе с моими новыми друзьями. Я все сделал, я смог, еще чуть-чуть. Девушка связана, и ребята открывают ячейки, мне нужна одна под номером сто. Только бы веточка лаванды была там. Мама – гений, я её нашел. С полными сумками награбленного мы с ребятами выходим на улицу той же дорогой. На посту я вижу связанного охранника, все хорошо, все живы. Это было главное условие, которое я поставил ребятам. Мы садимся в большой черный автомобиль и уезжаем. За десять кварталов бросаем машины и расходимся. Я молодец, все получилось, теперь все будет хорошо».
Таша после сегодняшнего рассказа, да и после картин в мастерской, стала по-другому относиться к своему отцу, перестала его стыдиться.
– Давай зайдем, – попросила она Клима.
В мастерской ничего не изменилось, возможно, ей хотелось зайти сюда, потому что именно здесь сегодня днем она почувствовала, что не одна, что все впереди, что можно жить и для себя, отпустив Леську спокойно во взрослую жизнь, и не цепляться за её юбку, мешая девочке строить свою.
– А что было в салфетке, ну, в той, что нашел сегодня Чехов? – спросила Таша, рассматривая картины и небольшие скульптуры.
– Там был мой номер телефона и просьба, чтоб ты позвонила мне и отдала Дусу, если Юрка не появится.
– Он думал, что я её найду? Какие вы странные, мужчины, женщина разбирает сумку, только когда переезжает в новую. А салфетки выбрасывает, вообще не глядя.
Клим соврал или просто умолчал, но на салфетке были еще и цифры. Они представляли собой код, которым пацаны-ботаны пользовались в детстве. Для того чтоб его прочитать, Климу нужна была книга, определенная книга, которая была у каждого уважающего себя начинающего шахматиста в Советском Союзе, за ней он и побежал к родителям в дом. «Книга о шахматах» автора Якова Рохлина, выпуска 1975 года. Она была и у Димки, и у Клима, а Юрке он подарил её на день рождения, так как его бабуля не могла себе позволить тратить деньги на книги. Справедливости ради надо сказать, что тогда Клим подарил свою, сказав родителям, что потерял, потому что достать такое сокровище в вечно дефицитном Советском Союзе просто так было нельзя. Отец, немного повозмущавшись, все-таки подключил свои связи и купил вторую.
Больше всего он боялся, что после переезда книга затерялась, и надеялся только на родительское трепетное отношение к печатному слову, с кровью, потом и дефицитом впитанное в молодости, и не разочаровался. В небольшом столбике чисел было написано: «У неё настоящий Дуса, в нем чип, если меня уже нет в живых, значит, и мне он не помог, уничтожь, изобретение очень страшное. Твой друг Космос». Тогда Клим понял, что Юрка боялся всех, поэтому и инсценировал смерть Дусы, купив двоих белок. Одну похоронил вместо калифорнийского суслика, другую отдал Жуле, боясь, что за ней тоже могут следить. Он надеялся, что случайная встреча с Ташей пройдет незаметно и настоящий Дуса с чипом будет его залогом безопасности, но прогадал. Слишком сложной была схема, слишком непонятной. Димка, не подумав, что Юрка может его бояться, поверил про Дусу, тем более он убивался специально и напоказ. Это Димкины ноги видела горничная, спектакль «как жаль животное» был для него. Поэтому он легко взял зажигалку с уверенностью, что чип там. Слишком сложную партию ты задумал, друг, она сама себя проиграла.
В этот момент в мастерскую, в которой и вдвоем-то было тесно, ворвался Зинадин и начал размахивать хвостом.
– Нет! – хором закричали Клим и Таша, но было поздно. Статуэтка красивой леди в костюме сестры милосердия восемнадцатого века полетела со стола и упала на пол, расколовшись пополам. Великий сочинитель решил подвести итог скитаниям волшебных камней из Ведьминой горы, потому что из белых обломков показались веточки лаванды.
– Этого не может быть, – прошептала Таша, отряхивая веточку в маленьком хрустальном стаканчике, там же лежала записка, которую, в отличие от веточки, не пощадило время, и она намеревалась рассыпаться прям у Таши в руках. Поэтому первым делом она постаралась разобрать написанные мелким почерком буквы.
«Надеюсь, господь бог, – вслух прочитала Таша, – сделает так и эта веточка лаванды достанется моей внучке. Я очень перед ней виновата – я разлучила её родителей, о чем жалею всю свою жизнь. Но ошибки надо исправлять, эта веточка лаванды обязательно принесет счастье, то, которого лишила я своего сына и свою внучку. Мария Тарасовна Бруней, женщина, неправильно прожившая жизнь».
– Надо отдать Платону, – сказала Таша.
– Не думаю, что она ему нужна, это реликвия нашей семьи. Вспомни: ради возвращения её домой твой флегматичный отец пошел на ограбление и в конце концов заплатил жизнью. Бабуля даже пожертвовала собственным сыночком, в котором души не чаяла. Я думаю, ты должна передать её Леське, – сказал Клим, сдерживая себя, чтоб не поступить как днем и не поцеловать её прямо сейчас.
– Нашей семьи, – повторила Таша те слова, что заставили мурашки пробежать по её рукам.
– Конечно, нашей, – сказал Клим. – Мы ведь с тобой теперь одна семья, – и, посмотрев ей в глаза, спросил: – Ты не возражаешь?
Вместо ответа Таша, встав на цыпочки, дотянулась до его губ и сама поцеловала его, нежно и страстно, так, как умела, так, как могла, так, как чувствовала в эту секунду.