Закончился сентябрь, наступил октябрь. Листья на деревьях активно облетали, дожди почти не давали горожанам отдохнуть, на улице становилось все холоднее и холоднее. Одноклассники после того разговора старались делать вид, что нас с Аней не существует, а, если я вдруг ловила на себе чей-то случайный взгляд, его хозяин тут же отворачивался. Что же касалось Соколова – единственного человека во всей школе, который мог бы поинтересоваться, куда делась Алиса, - то он еще до той неприятной истории с Голиковой пару дней постоянно хлюпал носом и кашлял, а потом и вовсе перестал ходить в школу. Еще бы, с его-то привычкой идти прямо по луже в независимости от ее глубины… Так что мы с Аней были словно на необитаемом острове, только вот и межу собой мы тоже общались не слишком увлеченно…
- Алиска хочет, чтобы ты к нам сегодня зашла, - сообщила мне как-то Аня, когда я уже начала потихоньку возвращаться к своей привычной жизни и понимать, что уж больно много радужных надежд себе настроила. – Надоело ей изо дня в день видеть только мою рожу, да и соскучилась. Ну так что, придешь?
- Можно, - я так обрадовалась, что хотелось прыгать на месте и хлопать в ладоши, но, разумеется, внешне осталась такой же смущенной и нерешительной, как всегда. – Может, что-то нужно принести?
- Что, например?
- Ну, апельсины там или торт…
- Алиска же не в больнице, чтобы апельсины жрать, - фыркнула Аня. – А торт у нас дома есть, с орехами. Любишь орехи?
Орехи я любила, а предложенный мне в гостях у девочек торт и вовсе показался божественным. Разумеется, чаепитие было совершенно не главным, просто мне всегда сложно бороться со своей слабостью к сладкому, хоть я и понимала, что чревоугодие – один из тяжких грехов…
- Да ты не стесняйся, кушай еще, маме приятно будет, что тебе понравилось, - улыбнулась Алиса, изловчившись подложить мне в тарелку еще один внушительный кусок, несмотря на все мои протесты. – Она у нас знатный кулинар, а торты с пирожками вообще может с закрытыми глазами печь.
Пока мы с Алисой не виделись, она вроде бы не изменилась, только лицо стало бледней, а улыбка – печальней. Это для обычных людей прошло не больше недели, а для девушки, наверное, ее добровольное домашнее заточение казалось вечностью… Мне хотелось обнять подругу, как часто делала она сама, и сказать, что все обязательно будет хорошо, что рано или поздно все утрясется… Но, разумеется, я осталась на своем стуле доедать второй кусок торта.
- Вы не против, я пойду почту проверю? – Аня встала и, ловким движением отправив табуретку обратно под стол, вышла из кухни.
- Она же вроде заглядывала в почтовый ящик, когда мы заходили в подъезд, - полушепотом заметила я.
- Аня имела в виду электронную почту, - хихикнула Алиса. – Ей наши знакомые из Москвы фотки скинуть обещали… Но на самом деле ей просто надоело с нами сидеть.
- Почему? – испугалась я. – Это из-за меня?
- Нет, что ты, ни в коем случае! Просто… ну хорошо, признаюсь – это я попросила ее незаметно оставить нас, но у Ани способностей к маскировке столько же, сколько у светофора на автомагистрали. Мне хотелось объяснить тебе кое-что, думаю, ты должна это знать.
Я внутренне напряглась. Обычно, когда так говорят, за этим не следует ничего хорошего, и я очень сомневалась, что сейчас будет по-другому. Алиса залпом допила остатки чая, отставила кружку в сторону и снова заговорила, попутно разглядывая мое лицо.
- Мне сложно о таком рассказывать, особенно тебе, ведь ты говорила, что верующая… Тебе, наверное, было непонятно, почему тогда после школы я убежала от Голиковой и остальных, бросив вас с Аней, хотя должна была держать оборону вместе с вами.
- Тебе, наверное, было очень неприятно слышать все, что Голикова тогда, озлобившись, наговорила, - я и правда много об этом думала, но в данный момент почему-то резко расхотелось знать, в чем там было дело на самом деле. – Я все понимаю, ты не обязана оправдываться.
- Нет, не понимаешь, - Алиса печально покачала головой. – Выслушай меня, пожалуйста, до конца, и постарайся не судить слишком строго.
Я глубоко вдохнула и обреченно приготовилась слушать, раз другого выбора все равно не было. Господи, пошли мне сил выдержать то, что меня ожидает, каким бы страшным они ни было…
- В Москве мы с Аней учились в самой обычной школе с самыми обычными детьми. У нас была своя компания, почти всех мы знали еще с детского сада, играли в одном дворе и, хотя интересы были у всех разные, дружба оставалась крепкой вплоть до девятого класса, когда и произошла та история, которую я хочу рассказать, - Алиса перевела взгляд на скатерть и до самого конца рассказа больше не подняла глаз. – К нам в класс перевелась девочка – вернее, даже не перевелась, а вернулась, ее родители забрали прямо посреди седьмого класса и отдали в какую-то навороченную гимназию с математическим уклоном, чтобы потом она могла поступить в МИФИ, мечта у них такая была. Мы иногда встречали ее на улице, такую вечно заморенную, торопившуюся, едва здоровавшуюся с нами, и между собой не раз жалели эту девочку - совсем у бедной нет времени на отдых, все бежит куда-то, опаздывает…
- А как ее звали? – я решила поучаствовать в рассказе, а заодно отвлечься от мрачных предчувствий. – Ты не сказала.
- Катя, - в голосе Алисы промелькнули мрачные нотки. – Так вот, она все же вернулась в нашу школу, не потянув нагрузку в гимназии, и первое время держалась особняком, ни с кем не разговаривала, и мы решили, что у нее от учебы крыша поехала, стресс и все такое… Некоторые ее даже всерьез боялись. А я, когда Катя еще уходила, почувствовала такую страшную грусть, как будто у меня отняли что-то очень дорогое, хотя мы довольно мало общались, у нее были свои подруги. Она вернулась, и в душе я очень обрадовалась, единственная, наверное, из всего класса, ведь даже те, с кем она раньше общалась, теперь считали ее странной и не желали принимать обратно. Да ей, судя по всему, это и не нужно было… Вообще, человек изменился очень сильно – из веселого и жизнерадостного Катя превратилась в молчаливого и мрачного, мы первые два месяца учебы ее голос слышали только когда ее учителя спрашивали, чтобы оценку поставить. Мне все хотелось подойти, заговорить с ней, поинтересоваться, как дела, почему одна ходит, может, даже в свою компанию пригласить, но стеснялась, думала, вдруг пошлет меня куда подальше… Наверное, тебе это странным покажется, но я тоже иногда смущаюсь и не могу сказать или сделать что-то. Вот так и с Катей было – каждый день думала, что подойду, а потом звенел последний звонок, и я откладывала все на завтра.
Вот тут я понимала Алису, как никто. Давно ли сама бегала за ней и Аней по этажам, накручивая нервы до предела… Но девушка была права – мне и правда сложно представить, чтобы она мялась в нерешительности, наблюдая за кем-то из-за угла.
- Но однажды она сама ко мне подошла – уже не помню, зачем именно, кажется, попросила дать переписать лекцию по какому-то предмету, - продолжала Алиса. – Я так обрадовалась, ты себе не представляешь. И тут же выложила все, что на душе было – и про то, как обрадовалась ее возращению, и про то, как переживаю из-за ее одиночества. Катя молча меня выслушала, а потом неожиданно расхохоталась. Долго смеялась, даже слезы на глазах выступили, я так и не поняла, чем было вызвано такое веселье, но после него Катя словно оттаяла. Мы разговаривали почти весь урок обществознания – у нас его вел старенький дедулька, которому было откровенно плевать, кто сидит у него на уроке, поэтому прогуливали поголовно все. Мы закрылись в женском туалете на втором этаже и болтали. Катя рассказывала, как сложно ей было учиться вместе с теми, к кого по математике была не просто пятерка, а настоящие вузовские знания. Полтора года она находилась под постоянным давлением – родителей, учителей в гимназии и репетиров на всевозможных подготовительных курсах. Папа с мамой решили, что, чтобы их дочь стопроцентно поступила на бюджетное, нужно потратить в два раза больше денег на репетиторов, чем если бы пришлось платить за сам институт – ну ни абсурд ли? Катя послушно везде ходила, выработав привычку постоянно смотреть на часы и заранее просчитывать, на что сколько времени выделить, а потом все кончилось. Она просто упала в обморок на занятиях, вызвали скорую. В больнице ее родителям сказали, что у Кати порок сердца и, если продолжать подвергать ее таким нагрузкам, то оно может просто не выдержать. Так Катя была избавлена от миссии стать гордостью семьи, родители перевели ее обратно и вынуждены были смириться, что дочери уготована судьба самого обычного смертного.