И все же, мое сердце разрывалось всякий раз, когда Алиса смотрела на Соколова. Я понимала, что между ними вполне может что-то возникнуть, ведь у них так много общего, одинаковый взгляд на жизнь, оба увлекаются тем, что предполагает постоянное движение вперед. И, самое главное, Коля был парнем – сильным и не лезущим за словом в карман. Он мог, что называется, закатать в асфальт любого, кто хотя бы просто посмотрит на девочек. Собственно, никто больше и не пытался – после всего, что пришлось пережить новеньким, их наконец оставили в покое, перестали дразнить и даже в какой-то мере признали своими. Все-таки, как я и говорила, класс у нас хороший, просто ребята иногда слишком перегибали палку. Да и авторитет Соколова был не последним аргументом тому, чтобы все, наконец, заткнулись…
Итак, у новеньких появился официальный защитник, с которым даже Голикова связываться не решалась. Что же касалось меня, то я снова была одна – все вернулось на круги своя. Вот только я слишком привыкла, что могу поговорить еще с кем-то, кроме родителей и сестры, и возвращение назад, к привычному, оказалось совсем нелегким делом.
Аня подошла ко мне на следующий же день после нашей ссоры с Алисой и попросила просветить ее, что же все-таки произошло.
- Спроси подругу, - буркнула я.
- Спрашивала, - Аню ничуть не смутила моя грубость. – Она сказала, что не собирается повторять то, что ты ей наговорила.
- Я всего лишь пыталась сказать ей, что гомосексуализм – большой грех.
- Ты сама послушай, как ты произносишь это слово – «гомосексуализм», - девушка поморщилась. – Как будто тебе лет восемьдесят и ты еще Сталина живым видела.
- А что не так с моим произношением?
- Послушай, та неприязнь, которую ты пытаешься сейчас продемонстрировать, вовсе не твоя, - Аня заглянула мне в глаза. – На самом деле ты ведь вполне нормальная девчонка, без всех этих заморочек, просто у тебя никогда не было своего мнения. Ты сама говорила, что никогда не поступишь, как наши бывшие друзья, но сейчас ты повторяешь их действия в точности!
Как же больно такое слышать…
- Когда я это говорила, то еще не знала всего, - я выдержала Анин взгляд, и, как бы она ни старалась заглянуть мне в душу, у нее это не вышло. – Мне трудно общаться с человеком, который живет неправедной жизнью, это противоречит моим убеждениям.
- Такое ощущение, будто я вообще с другим человеком разговариваю, - Аня скептически приподняла бровь. – Ау, Таня, где ты?
- Я всегда была такой. Просто мне не хочется вас обижать вместе с остальными. Это не по-христиански.
- Ну, что ж, это твой выбор, - Аня пожала плечами, все еще выглядя удивленной. – Только вот я правда не понимаю, зачем ты пытаешься выдавить из себя то, чего в тебе нет.
Она отошла и больше ни она, ни Алиса, ни даже Соколов со мной не разговаривали. Первое время я еще ловила на себе взгляд Алисы, она как будто ждала, что я подойду и поговорю с ней, скажу, что была не права, но потом, наверное, поняла, что мое решение перестать общаться окончательное, и перестала даже смотреть. Если бы она только знала, что я чувствую на самом деле, если бы вдруг увидела, что за показным безразличием прячется боль…
Как мне хотелось подойти к Алисе и рассказать о своих переживаниях! О том, что на самом деле я умираю всякий раз, когда вижу ее в компании Коли и представляю, что у них уже, возможно, все серьезно, просто пока они это не афишируют по каким-то своим соображениям. Ни о какой любви к ближнему, конечно, тут уже думать не приходилось… Мне хотелось сказать, что я была дурой, когда решила, что в Алисе есть место для всей той людской грязи, которая в большей или меньшей степени ложится на каждого. Как бы мне хотелось признаться, что я люблю… Но нет, нужно отводить взгляд, держаться на расстоянии, лгать во спасение.
Возможно, кому-то моя логика покажется странной. Если любишь, то зачем отдаляться от своей любви, зачем делать ей больной своим фальшивым безразличием, зачем врать? Но на самом деле мое поведение было продиктовано только желанием сделать, как лучше, а лучший вариант был всего один. Что было бы, дай я волю своим чувствам? Алиса снова вынуждена была бы пережить тот кошмар, который был в ее московской школе. Нет, я не могла подвергать подругу этим испытаниям снова… Пусть лучше она будет считать меня своим врагом, пусть забудет, что мы вообще были когда-то друзьями, пусть ходит под руку с Соколовым и наконец-то станет счастливой – она это заслужила. А я буду жить прежней жизнью, так, как привыкла за шестнадцать лет. Да, мое мнение о многих вещах изменилось, теперь нужно будет учиться совмещать старые убеждения с новыми, но в целом ведь все останется по-прежнему. Единственно, что точно изменится, так это длинные монологи папы о геях и лесбиянках, которые я не смогу больше выслушивать с молчаливым согласием…
И все же, осуществить задуманное оказалось делом невероятно сложным. Каждый день приходить в школу и видеть Алису было для меня настоящей пыткой, и все же я не могла не смотреть на нее, не напрягать слух, пытаясь разобрать, о чем разговаривают они с Аней, не упиваться звуками ее смеха. Теперь ее глаза были так далеко, что я могла только вспоминать их изумрудный блеск, а улыбка, хоть больше мне и не предназначалась, все равно грела мою грешную душу.
Успеваемость стала потихоньку скатываться вниз, учеба почти перестала вызвать у меня интерес. На уроках я часто думала о своем, не замечая ничего вокруг, и не всегда осознавала, что учительница уже раза три ко мне обратилась, пока я была где-то в другом мире. Разумеется, плохие оценки не могли долго оставаться тайной от родителей, поэтому меня нисколько не удивило, что однажды вечером мама предложила мне посидеть на кухне и поговорить.
Раньше подобные посиделки были у нас довольно часто. Мама хотела быть для нас с Соней вроде старшей подруги, к которой можно придти в трудную минуту и пожаловаться, но сестра была еще слишком маленькой, чтобы что-то скрывать, а я – слишком большой, чтобы делиться своими переживаниями… Так что «кухонные» разговоры устраивались скорее для удовлетворения маминого самолюбия, чем действительно из необходимости поговорить. Обычно мама выбирала тему, а я вежливо ее поддерживала, иногда всерьез увлекаясь, иногда откровенно скучая, поскольку эти темы оригинальностью не отличались. Вот и в этот раз я пришла на кухню, точно зная, что речь пойдет о моей успеваемости, тут не надо обладать пророческим даром. Мама наверняка хотела спросить, почему я так сильно съехала, и предупредить, что, если мой дневник захочет посмотреть отец, мирным разговором за чаепитием я уже не отделаюсь.
- Ну, и кто он? – спросила мама, усаживаясь напротив меня.
- Кто – он? – не поняла я.
- Тот мальчик, что завладел твоими помыслами.
- Но я вовсе не…
- Не бойся, я не буду тебя ругать, - мама доброжелательно улыбнулась. – Знаю, мы с отцом всегда воспитывали тебя в строгости, но тем не менее в жизни каждой девочки наступает момент, когда она осознает, что ей нравится мальчик. Даже если девочка христианка и всегда слушает родителей.
- Но с чего ты вообще взяла, что мне кто-то нравится? – я покорно начала краснеть.
- Рассеянный взгляд, тройки в дневнике, постоянно думаешь о чем-то, - мама с видом профессионального психолога перечисляла все эти очевидные признаки влюбленности. – Меня не обманешь, я ведь и сама когда-то в первый раз осознала, что люблю. Помнится, мне тогда хотелось кричать о своих чувствах на весь мир, но я тогда была слишком застенчивой, чтобы даже просто сказать ему «привет».
- Это ты сейчас о папе?
- Нет, что ты, - мама лукаво подмигнула. – С твоим папой мы познакомились намного позже, уже в институте, а это была моя первая школьная любовь. Его звали Стас, мы учились в одном классе, но он меня не замечал и гулял с девочкой и параллельного. Я тогда очень переживала…
- И чем закончилась эта история? – честно говоря, разговор я поддерживала без особого интереса.
- Стас так и не узнал о моих чувствах, - мама грустно вздохнула. – Конечно, оно и к лучшему, но иногда я думаю, как у него сложилась жизнь, кем он стал… А еще представляю, как все могло бы быть, если бы тогда мои чувства оказались взаимными.
Странно слышать такие откровения от собственной матери. Особенно в том состоянии, в котором я находилась из-за всех недавних событий… Но мама, похоже, всерьез вознамерилась вытащить из меня подробный рассказ о «мальчике», и на своем примере показывала, что сейчас можно делиться любыми, пусть даже самыми сокровенными переживаниями.