Когда мы приехали домой, нас встретили мои родители. Они волновались и хотели поддержать Германа, но сегодня мой муж, кажется, ни в чьей поддержке не нуждался. Он сухо поздоровался с моим папой, что-то проговорил матери насчет ее хорошего внешнего вида и быстро ушел к себе в кабинет.
Мама помогла мне с Викой. Мы вместе помыли ее и перепеленали. Я старалась сильно не нервничать и так все нервы себе вымотала, но плохие мысли продолжали настойчиво заполнять мою голову. А вдруг Герман уже пожалел о том, что так резко повел себя со своей первой любовью? Меня даже посетил такой абсурдный страх, что из-за родов я немного прибавила в весе и теперь мой муж даже не захочет посмотреть в мою сторону. Это уже был какой-то откровенный бред, но я почему-то не сразу его от себя отогнала.
Ведь бывает так, что, встретившись через много лет с человеком, которого когда-то давно сильно любил, вспыхивает новая страсть и ради нее совершаются жертвы. Я не хотела стать той самой жертвой. Но молчание и уединение Германа только укрепляли во мне этот ядовитый страх.
27.
Мы ужинали в полной тишине. Я накормила Вику и теперь она безмятежно посапывала в своей уютной кроватке. Евгения приготовила замечательный грибной суп и вишневое суфле. Герман от еды отказался, поэтому за столом сидели только я и мои родители. Аппетитные запахи будоражили, отчего в желудке незамедлительно заурчало. Я ела суп, но вкуса почему-то не чувствовала. Надо бы просто расслабиться, отпустить ситуацию и не накручивать себя понапрасну, но после родов всё во мне словно безвозвратно переменилось. Мало того, что я сильно беспокоилась по поводу здоровья своей дочери, так теперь тревога усилилась из-за состояния Германа.
— Всё образуется, — вдруг проговорила мама.
Я не сразу обратила на нее внимания, вперив взгляд в одну точку.
— Не тревожь ее, — рассержено проговорил папа. — Видишь, ей и так плохо.
— Мне просто хочется помочь, поддержать.
— Я в порядке, спасибо, — зачерпнув ложкой суп, я отправила ее тут же в рот, но кроме тепла, что разлилось в груди и затерялось в желудке, никакого вкуса всё равно не ощутила.
— Ариш, я хотела с тобой серьезно поговорить, — мама промокнула губы салфеткой и вздохнула, будто набираясь каких-то внутренних сил, чтобы продолжить нелегкий для нее разговор. — Для начала мне бы хотелось извиниться перед тобой. Я была неправа, когда пыталась отгородиться от твоих проблем, когда не оказывала тебе должную поддержку. Ты можешь не принимать моих извинений, можешь выгнать меня, я пойму твои чувства. Это будет заслужено.
— Мам, что ты такое говоришь? — я немного оживилась и прекратила хмурым взглядом терроризировать невидимую точку в пространстве. — Я не собираюсь тебе прогонять.
— Ты не заслужила такого отношения к себе, я должна была больше уделять времени, а вместо этого спряталась за спинами нянек и пыталась научиться жить после смерти нашего с отцом первенца, — голос мамы задрожал, а в глазах блеснули слёзы.
— Мам, не надо, — я встала из-за стола и подсела ближе. — Это всё уже в прошлом. У меня были обиды. Я часто вспоминала, прокручивала их в голове, но теперь это неважно. У меня есть ребенок, муж, будущие.
— Ты у нас уже совсем взрослая, — мама улыбнулась и заботливо поправила воротник на моей блузке. — Я всё смелости набраться никак не могла, чтобы прощения у тебя попросить. Признавать собственные ошибки — дело очень трудное. Но когда произошел весь этот кошмар, когда ты остался с ним наедине, я поняла, что вела себя самым некрасивым образом. Мы с отцом каемся за то, что не смогли стать для тебя образцовыми родителями.
— Мамочка, папочка, я всё равно вас люблю. У нас были непростые времена, но мы же не будем постоянно оборачиваться назад, правда? Мы всегда были и останемся семьей.
— Солнышко, — обратился папа. — Я не умею красиво говорить, просто хочу, чтобы ты знала, мы всегда готовы тебе помочь с Викушей и вообще со всем, чем угодно. Время назад не повернуть и ошибки уже не исправить, но мы хотели хотя бы для внучки стать хорошими бабушкой и дедушкой. Хотя, так странно, когда только в старости ты, наконец-то, осознаешь, что деньги — не центр твоей жизни. Искреннюю любовь и доверие за них не купить, тёплые отношения в семье — тоже, — папа невесело улыбнулся. — Знаешь, дочка, я дам тебе один совет — если ты хочешь быть счастливой, просто стань ею. Откинь любой страх, ведь чаще всего он бывает надуманным и делай то, что считаешь нужным.
— Пап, ты прав, — немного помолчав, ответила я. — Действительно, прав, — я поспешно поднялась из-за стола. — Спасибо за совет, — не раздумывая, я отправилась к Герману. Если продолжу изводить себя ложными страхами, прятаться за ними, то ничего кроме какой-нибудь нервной болезни не получу. Нужно действовать, нужно жить и помогать, а не жалеть себя и надеяться, что всё само собой разрешиться.
Надо же… Такая очевидная истина, а я ее почему-то прежде совсем не хотела замечать.
Я тихонько прошла в кабинет, в надежде именно там найти своего мужа, как это уже бывало раннее, но его здесь, к моему удивлению, не оказалось. Сердце трепетало в груди, будто в предвкушении чего-то нового, чего-то такого, что окончательно поставит точку в этом сложном отрезке моей жизни. Немного страшно стало и в то же время приятно-волнительно.
По пути я заглянула в детскую, чтобы проверить Вику. Она всё еще спала и, кажется, совсем не собиралась просыпаться. Я оставила дверь приоткрытой. Хоть в комнате и была установлена радио няня, но доверять всем этим новомодным устройствам на сто процентов я всё равно не могла.
Германа я застала в нашей спальне. Он стоял у моего небольшого рабочего стола и просматривал в альбоме всякие наброски. Они были сделаны не для университета, а так… Когда вдохновение моментами посещало меня. Я не стала возмущаться и вырывать несчастный альбом, стыдясь того, что муж заглянул в мои незаконченные, а, может, уже и в конечном варианте, мои черновики. Не то что бы я была уверена в своих способностях на все сто процентов, просто как-то с самого начала не испытывала перед Германом в плане своего занятия стеснения. Ему мои работы нравятся, так зачем же устраивать истерику?
— Привет, — прошептала я, прижимаясь виском к холодному деревянному косяку. Глупое начало разговора, но лучше уж так, чем просто стоять молча.
— Привет, — Герман аккуратно закрыл мой альбом и так же аккуратно, словно держал в руках нечто неоценимо дорогое, вернул его на место.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — Герман сел на край кровати. — А ты? Вика спит?
— Всё хорошо. Спит, — я немного неуверенно перешагнула через порог и подошла к мужу, присев рядом. — Не хочешь поговорить? Уже вечер, а ты еще не ел. Не думаю, что это хорошая идея. Тебе сил нужно набираться, всё-таки пулевое ранение получил.
— Справлюсь. На мне всё как на собаке заживает, — Герман едва заметно улыбнулся. — Когда много думаю, кусок в горло не лезет.
— О чем думаешь?
— Обо всём, но в основном о том, что случилось сегодня в больничном дворе.
— И какое твое мнение? — я говорила осторожно, каждое мое слово будто напоминало нерешительный шаг человека, который ходит по тонкому льду и вот-вот может в любую секунду провалиться в холодные водные глубины.
— Я рад тому, что всё сложилось именно так, как есть. Наверное, какие-то высшие силы вовремя отвели от меня Оксану. Я ни о чем не жалею. Просто… Мы не виделись уже очень много лет, и я не был готов к этой встрече. Вообще не думал, что она когда-либо состоится. И тут всё случилось как раз наоборот. И знаешь, такое чувство сразу странное возникло, — Герман смотрел перед собой и казалось, что он не со мной разговаривает, а просто исповедуется перед своей совестью. Я не мешала этой исповеди и даже не обижалась, просто тихонько сидела рядом. — Будто эхо из прошлой жизни в голове зазвенело. Так страшно стало, конечно, не в той степени, когда я узнал о том, что Вику похитили, но всё же. Словно опять юнцом стал на секунду. Я, конечно, не святоша, но к своей семье всегда старался лояльно относиться, на многое глаза закрывал и когда тебе нож в спину, когда через столько лет приходят к тебе, чтобы нагло солгать, глядя прямо в глаза, про любовь. Это, конечно, выбивает почву из-под ног.