Маша Драч - Нелюбимая

— Я видела Оксану и до этого. Она была в больничном кафетерии. Тогда я, правда, еще не знала, что это именно она, но дурное и отталкивающе впечатление Оксана всё равно на меня произвела.

— Знаешь, Арин, — Герман не без труда повернулся ко мне всем корпусом. — Наши отношения вначале развевались не совсем правильно, но после того, что мы с тобой пережили, после этого внезапного появления Оксаны, я в который раз нерушимо убедился в том, насколько сильно мне с тобой повезло.

Мы немного помолчали и казалось, что в этом молчании рождается что-то новое, что-то личное и такое правильное, что-то к чему я с Германом так долго и трудно шла.

— Не знаю, — вдруг продолжил он, — насколько я хороший муж для тебя, насколько вообще отвечаю твоим представлениям об идеальном мужчине, но я буду стараться. Никогда прежде я не хотел работать над собой. Разговор с теми, кому я не нравился, был предельно коротким. А ты, Арина, ты меня каким-то неуловимым образом заставляешь меняться в лучшую сторону и мне это чертовски нравится.

— Герман, пойдем со мной, — я стала на ноги и протянула руку.

— Зачем? — он показался мне немного сбитым с толку.

— Просто идем, — я улыбнулась, чтобы этот момент не выглядел так загадочно-мрачно.

Герман подал мне здоровую руку, и я осторожно повела его к выходу из спальни, затем по коридору и остановилась у приоткрытых дверей детской комнаты.

— Вика еще спит, поэтому постарайся не шуметь, — прошептала я.

Мы вошли внутрь и остановились прямо у кроватки. Герман крепче сжал мою ладонь и улыбнулся. Он долго рассматривал нашу дочку, ласкал ее отеческим взглядом и, кажется, дышал с ней в унисон.

— Мне не нужен никакой идеальный мужчина, — тихо проговорила я. — Именно ты, такой какой есть на самом деле, подарил мне возможность стать матерью. Ты, а не кто-то другой. Именно ты так сильно беспокоился о том, чтобы детскую сделали самой лучшей, самой комфортной и красивой. Ты ценой своей жизни ринулся защищать нашу дочь и после этого думаешь, что не соответствуешь моим представлениям о настоящем мужчине?

Герман слушал и смотрел на меня с высоты своего роста таким распахнутым, искренне удивленным взглядом, что я вдруг захотела смеяться. Сдержалась, чтобы дочку не разбудить. Иногда мой муж умеет быть забавным, причем это у получается него совершенно ненамеренно.

— Я люблю в тебе всё, Зацепин. Начиная от аромата сигар и заканчивая кончиками твоих ресниц. Поэтому советую тебе это запомнить, — я приподнялась на носочки и легонько ткнула подушечкой указательного пальца прямо в центр лба, где у Германа чаще всего возникает глубокая вертикальная морщинка, когда он думает или злится. — И если тебе трудно принять ту мысль, что ты не хуже остальных, то у нас впереди есть еще вся жизнь, чтобы я тебя научила принимать и любить себя.

— Не знаю, готов ли я стать учеником. Характер у меня та еще заноза в одном месте, боюсь, ты посчитаешь меня безнадежным и окончательно разочаруешься, — Герман тоже подхватил эту незримую волну легкой игривости.

— Даже не мечтай об этом, — я прижалась щекой к его груди и услышала, как бьется родное сердце. Мне так сильно не хватало этой мелодии. От удовольствия глаза сами собой закрылись.

— Любимая, — тихо в волосы выдохнул мне Герман и обнял одной рукой за талию. Такое простое слово, которое почему-то редко можно услышать среди людей, чаще, наверное, брань звучит, чем что-то хорошее.

— Любимый, — я смущенно улыбнулась и почувствовала долгожданную свободу от прошлого, от обид и всего того, что мешало мне прямо смотреть в будущие.

Сокровенный момент полного единения двух людей, их душ, нарушился забавным детским кряхтением. Всё-таки разбудили. Я осторожно выскользнула из объятий Герман и включив светильник, взяла Вику на руки, чтобы предотвратить ее плачь и окутать родительской любовью, которую ни за какие деньги мира не купишь.



Три года спустя…

— Мамочка, у тебя так сладко пахнут руки, — прощебетала Вика, рассматривая мои напрочь измазанные в гуаши пальцы.

— Правда? — я как-то никогда не заостряла внимания на аромате красок, хоть и постоянно работаю с этой субстанцией.

— Правда, — дочка улыбается так, будто открыла для нас новую, еще совсем неизведанную Вселенную и теперь очень гордится собой.

Я присаживаюсь на корточки перед Викой и кисточкой, которую только-только обмакнула в черный цвет рисую на курносом носике маленькое аккуратное сердечко. Дочка смеется, ей нравится, когда я так делаю.

— Не пачкай ребенка, — беззлобно бормочет Герман, сидя в своем гамаке и что-то быстро-быстро печатая на ноутбуке.

— Пап, мы чуть-чуть, — Вика поднимает с земли свою, минуту назад брошенную мягкую куклу с причудливыми рыжими кудряшками, и мчится буквально на всех порах к Герману.

Маленькие ножки в белых носочках и сандаликах с блестящими бабочками на задниках, быстро перебирают, спотыкаются и в конечном итоге Вика непременно упала бы, но Герман вовремя подхватил ее одной рукой.

— Поймал, — он с легкостью усадил дочку к себе на колени и продолжил что-то активно печатать.

На первый взгляд может показаться, что Герман типичный трудоголик и ничего дальше экрана своего ноутбука он не видит. Но это далеко не так. Не знаю, как так получается, но Герман, будучи полностью погруженный в деловую переписку, ощущает Вику, словно радиоприемник, настроенный на определённую волну. Даже я не всегда успеваю среагировать, а он действует просто молниеносно. Вот и сейчас уберег нашу дочь от нежелательного падения и слёз, как последствия.

Вика явно, даже не сообразив, что случилось, удобней устроилась на руках у отца и приняла сосредоточенный вид. Она еще не умела читать и вряд ли вообще понимала, чем именно занят Герман, скорей, ей просто хотелось скопировать мимику папы, как-то обратить на себя внимание, но сделать это надо таким образом, чтобы не получить выговор.

— Малыш, дай закончить, — сосредоточенно проговорил Герман, целуя дочку в макушку, при этом не отрывая взгляда от экрана.

Вика не стала капризничать или пытаться с помощью слёз манипулировать своим отцом. Она вообще девочка очень умненькая и терпеливая, откуда только это терпение у нее в генах поселилось, не знаю.

— Мы можем погулять по саду, пока папа закончит с делами, — предложила я, усердно оттирая на пальцах краску.

— Нет! Я уже закончил! — торжественно заявил Герман и одним легким движением усадил Вику себе на плечи. Дочка заливисто засмеялась и уцепилась одной ручкой за папины волосы, боясь упасть. А я вот не боялась, ни капли, потому что знаю, Герман скорее сам разобьется, чем позволит нашей дочке упасть.

— Милая, ты сделаешь меня лысым, — немного скривившись, проговорил Герман, — лучше уже за уши меня держи. Не волнуйся, не уроню.

— Мамочка, идем с нами гулять! — Вика призывно помахала мне рукой.

— Хорошо, — я бросила тряпку и присоединилась к своей семье.

Мы неспешно прохаживались по саду, грелись под теплыми лучами июньского солнца, ту слушали щебет птиц и стрекот кузнечиков, затаившихся в зарослях сочной зеленой травы.

— Ну как? Морально готова к своей первой выставке? — поинтересовался Герман и сорвав маленькую ромашку, вручил ее Вике.

— Готова, но всё равно немного переживаю, — честно призналась я.

— Это нормально. Первый раз всегда самый сложный, потом быстро привыкаешь к публичности.

— Я знаю, но всё равно ладошки только от одной мысли о завтрашнем дне, тут же становятся влажными, — я спрятала руки в глубоких карманах своего легкого цветастого комбинезона.

— Не волнуйся, завтра я буду рядом и поддержу тебя.

— Правда? — я от удивления даже остановилась и уставилась на своего мужа изумленным взглядом.

— Да, — он заулыбался.

Дело в том, что у Германа завтра тоже намечалось какое-то серьезное собрание на работе, время его проведения совпало с началом моей выставки. Я, конечно, огорчилась, но решила, что не стану по этому поводу устраивать скандал или демонстративно показывать свою обиду. А теперь вдруг Герман огорошил меня такой замечательной новостью.

— Мы с Викой заедем, заберем твоих родителей и сразу же к тебе на выставку направимся, так что не о чем беспокоиться.