— Что ты делаешь? — вдруг спросил меня тихий и немного хрипловатый голос.

Я подняла взгляд и увидела Германа. Он уже не спал и заинтересованно рассматривал меня.

— Вот, — я отложила карандаш на туалетный столик и села на край кровати, демонстрируя свою работу.

— Это я? — Герман удивленно посмотрел на рисунок, потом на меня.

— Старалась сделать максимально похожим, — в моем тоне отчего-то зазвучали извиняющиеся нотки.

— Будто на свою фотографию смотрю, — муж сел и взял альбом.

— Ты мне льстишь. У меня еще нет такого профессионального навыка, — я смущенно улыбнулась.

— Говорю то, что вижу, — отрезал Герман.

— Ладно, — я прикусила губу.

— Можно, я себе возьму это? — он вопросительно глянул на меня.

— Конечно, почему нет?

— Надеюсь, когда у нас появится ребенок, ты напишешь грандиозную картину нашей семьи, и я обязательно ее повешу в холле на самом видном месте.

Меня немного смутила та уверенность, с которой Герман говорил про ребенка. «Когда будет…». Не «когда-нибудь», или «когда мы решим стать родителями». Я морально не готова к такой ответственности.

— Когда доучусь, — тихо вставила я.

— Нет, — твердо произнес Герман. — Это можно сделать и раньше. Ребенок не станет преградой для твоей учебы.

Я на этот счет придерживалась другого мнения, но вовремя прикусила свой язык, чтобы не затеять очередной скандал.

— Идем, пообедаем, я жутко голодный, — Герман взял меня за руку и несколько хозяйским жестом притянул к себе, чтобы поцеловать.

На протяжении следующей недели я была вся как на иголках, несмотря на то, что в семейной жизни, всё вроде бы немного наладилось. Из головы никак не выходили слова Германа по поводу ребенка. Особенно становилось не по себе, когда наступала ночь. Муж делал всё, чтобы в ближайшее время я увидела на тесте две полоски. Такой напор со стороны Германа пугал меня, практически подавлял, и я не могла нормально готовиться к поступлению.

Этой ночью, всё снова повторилось без какой-либо контрацепции. Мы вернулись к исходной точке, когда сквозь стиснутые зубы я переживала очередную физическую близость. Натянув оделяло до подбородка, я практически перестала дышать. Зажмурившись, я решила попробовать поговорить с Германом на тему семьи. На мой взгляд, наша главная проблема — это не моя симпатия к Саше, а то, что мы не можем поговорить и услышать друг друга.

— Мне нужно еще поработать, — как обычно заявляет Герман, надевая пижамные штаны.

— Подожди, — я привстала, удерживая одной рукой одеяло у себя на груди. — Мы можем поговорить?

— О чем? — Герман сел на постель и внимательно посмотрел на меня.

— Насчет нашей семьи, — я старалась, чтобы мой голос звучал спокойно, но некий страх перед собственным мужем уже тенью скользнул в сознание.

— Слушаю.

— Почему мы не можем немного повременить с детьми? Мы вроде бы и так пока что нормально справляемся. Я очень хочу реализовать себя в любимом деле. Хочется быть хоть чуть-чуть самостоятельной, а не обычной содержанкой. И потом мне кажется, что я еще не готова к детям.

— Зато я готов, — безапелляционно заявил Герман.

— А как же мое мнение? Всё-таки ребенок в большей степени будет находиться под моей ответственностью. Тебе не кажется, что мы с тобой не настолько близки, чтобы… чтобы становиться родителями именно сейчас?

— Арина, — голос Германа отдавал металлом и это уже ничего хорошего мне не сулило. — Я пошел тебе на уступки с университетом.

— Но это потеряет всякий смысл, если я на первом же курсе уйду в академический отпуск.

— Моему бизнесу нужен наследник или наследница. Это для меня в приоритете. Хочешь реализации? Она у тебя будет, но лучше, если ты себя всё-таки посвятишь материнству.

— Ты меня не любишь, — прошептала я, глядя Герману прямо в глаза. — Ты говоришь об этом, но твои слова — неправда. Тебе просто нужен инкубатор, — жестоко, зато правдиво.

— А кто тебя тогда любит? Твои родители, которые посчитали правильным отдать свою дочку мне, только бы спасти бизнес? Или, может быть, Саша? М? — от этого имени меня всю передергивает. — Поверь, я тебя полюбил гораздо больше, чем кто-либо, несмотря на то, что это безответно, несмотря на разницу возрасте. И ты полюбишь. Не сейчас, конечно, потому что, ты слишком мала, чтобы здраво оценивать ситуацию.

— Как можно любить, не давая права выбора? — я невесело улыбнулась.

— Очень просто. Любовь делает из людей эгоистов.

Мне захотелось его ударить. Хотелось, чтобы Герман перестал быть таким придурком, который прикрывается какой-то болезненно-ненормальной любовью ко мне. Так не бывает. Люди так не могут любить. Это же светлое чувство, призванное делать нас лучше, разве нет?

Я на эмоциях, неосознанно замахнулась, но Герман в мгновение ока перехватил мою руку и до онемения сжал запястье. Казалось, еще одна секунда и я услышу треск собственных костей, но, кажется, муж прекрасно контролировал свои силы, несмотря на полыхающих гнев в темных глазах.

— Я никогда не полюблю тебя, — шиплю сквозь зубы, желая задеть Германа, но он непробиваем. Еще бы! По-другому быть и не может, ведь он — акула бизнеса. — Почему ты не хочешь этого понять?

Герман ничего не ответил, хотя я была практически уверена, что ему есть, что мне сказать. Но он промолчал. Взгляд всё сказал. Гнев смешен с едва заметной тоской, болью и чем-то еще, не до конца понятным мне. Мои слова задели его настолько глубоко, что, кажется, и для Германа стало это полной неожиданностью.

— Отпусти меня, — прошептала я, имея в виду свою онемевшую руку. Со стороны я сейчас непременно выглядела жалко.

— Никогда, — сухо ответил он, расценив мою просьбу совсем по-другому. Разжав пальцы, Герман зачем-то коснулся моего горла там, где отчетливей всего прощупывался пульс. Вдоль позвоночника змеей скользнул неприятный холод. — Никогда, — снова последовал один и тот же ответ, после которого муж быстро поднялся с кровати и ушел.

Это был тупик. Я не видела выхода, во всяком случае, на данный момент. Этот брак ломает нас, причем основательно.

На следующий день Герман как обычно рано с утра поехал на работу. Я была этому рада, так как не нужно себя вынуждать здороваться, фальшиво улыбаться и делать вид, будто всё в порядке.

Позавтракав, я битый час сидела перед своей едва начатой картиной и никак не могла вынудить себя взяться за кисточку. Это было для меня сродни пытке. Времени оставалось не так уж и много, но если я стану работать через силу, то знаю, что всё выйдет просто ужасно и мне уж точно не дадут шанса на художественном факультете. Пыталась настроиться: слушала музыку, двигала вазу с цветами и глиняную тарелку с фруктами то туда, то сюда, стараясь сделать композицию как можно лучше, красивее, но всё без толку.

В конце концов, я решила, что терять время зря всё равно никак нельзя, поэтому взяла подготовительный учебник для абитуриентов филологического направления и принялась его штудировать. Это был единственный способ отвлечься от проблем, так называемой, семейной жизни.

В полдень мне позвонила Алина. Я была рада ее услышать.

— Привет, дорогая, — я отложила учебник в сторону.

— Привет, я тебя там не сильно отвлекаю?

— Нет, всё хорошо.

— Слушай, у меня к тебе есть одна просьба.

— Да, говори.

— Мне на консультацию сегодня нужно, а Гриша ну никак не успевает до этого времени вернуться с работы. Родители сейчас заграницей тоже по рабочим делам, а мне одной так страшно идти, ты даже не представляешь.

— Я могу пойти с тобой.

— Правда? — Алина даже как-то немного оживилась.

— Мне не трудно.

— Как замечательно! Спасибо.

— Давай я сейчас соберусь и приеду за тобой.

— Хорошо.

Раз уж всё складывалось именно таким образом, то я решила, что сегодня сама проконсультируюсь с гинекологом насчет противозачаточных средств. Если бы поехала одна, то Алексей тут же всё доложил Герману и проблемы начали расти в геометрической прогрессии, а так… Так ситуация выглядела вполне естественно.

Спорить с Алексеем на тему того, что я могу самостоятельно встретиться с сестрой — бессмысленно. Этот урок был пройден и выучен мной еще в прошлый раз. Поэтому я молча села в машину и поехала к Алине.