Потянула на себя за шею.
— Пожалуйста….идем. Ради меня.
Глаза закрыл, расщепляясь на атомы в звуке её голоса, чувствуя, что не могу сопротивляться ей. Словно животное, выдрессированное только на её голос, только на ее команды. Спустя время я буду силой вытравливать из себя эту привычку, ненавидя и Ассоль, и себя за неё.
А тогда я позволил себя увести из вольера в сторону небольшого закутка, отгороженного грязным куском ткани, подвешенным на бельевой веревке. Мы шли туда, наверное, целую вечность. Ассоль боялась причинить мне боль быстрым шагом, а я не торопился вставать перед ней под шланг, прикреплённый сверху к стене, пытаясь отсрочить собственное унижение. И в то же время понимая, насколько она права — мне нужно смыть с себя засохшую кровь и эту вонь немытого тела. А ещё…это было так глупо, но я боялся разорвать контакт с ней. Контакт, которого был лишён всё последнее время. Притом лишил себя его сам и сам же готов был волком взвыть без прикосновений к ней.
Когда дошли, Ассоль отодвинула в сторону занавеску, помогая мне подняться в квадрат "душевой". Смотрел на неё исподлобья, глядя, как поднимается на цыпочки, устраивая шланг правильно, отбегает в сторону, чтобы прокрутить вентиль шланга. Торопится, словно боится, что я передумаю.
Дьявол…а я в это время чувствовал себя таким жалким…и в то же время исступлённо впитывал в себя эту заботу, стараясь не вспоминать, как отдергивала руки, показывая, насколько ей противны мои прикосновения. Отгоняя от себя мысли, что это простая человеческая жалость.
Я стаскивала с него прилипшую к телу грязную футболку, пропитавшуюся кровью. Она отмокала под теплыми струями, а я смотрела ему в глаза, ощущая, как вода брызгает мне на платье и в лицо, и медленно тянула футболку наверх, и, если он вздрагивал, останавливалась, не переставая смотреть в глаза.
— Я эти дни искала тебя везде, — потянула материю еще выше и стащила через голову, чувствуя, как вода уже течет по моему платью, лицу и волосам, так же, как и по его лицу. Розовыми каплями по сильной шее, собираясь в ямке ключиц вниз по груди. И я платком мокрым вокруг ссадин провожу, вздрагивая, а сама не перестаю в глаза ему смотреть.
— Я бы умерла если бы ты не вернулся, — прошептала, проводя тканью по сильной груди, по плечу вниз к локтю, где остался длинный след от плети. Трогаю раны, а у самой саднит внутри будто мои они…не его.
— Больно… — губами по плечу вверх к ключице, собирая губами воду вскидывая руки на его затылок и ероша мокрые волосы — мне больно…
По шее, едва касаясь вверх к скуле.
— Я соскучилась по твоему запаху, Саааша. До безумия, слышишь?
И по телу дрожь волнами от того, насколько горячее его тело под струями воды. Тянусь к его лицу, а он прямой как струна, не наклоняется даже.
— По губам твоим соскучилась, — веду приоткрытым ртом по его щеке и осторожно губы целую. Нижнюю, верхнюю, проводя ладонями по спине, смывая кровь дальше…наслаждаясь каждым прикосновением, млея от наслаждения снова его касаться после дней нашего отчуждения.
Не отвечает, продолжает смотреть в глаза горящим взглядом, и я не могу прочесть, что в нем…впервые не могу.
Дернула пуговицу на ширинке.
— Я сниму…, - и еще одну.
Я понять не мог, что она делает. Почему трогает так, словно сама корчится от той боли, что меня раздирала изнутри. Осторожно…так осторожно снимает с меня одежду, а я даже руки поднять не могу. И не потому что больно, а потому что в оцепенение впал. Потому что мне стало казаться, что в этих прикосновениях что-то большее, чем просто забота. Но это бред. Это же бред? После нашей ссоры. После того, как видел своими глазами, насколько противен стал. Да и кому бы не стал? Сам бы к ней прикасаться не смог после других мужиков.
Логика? Она эту мою логику ладонью сжимала, деформируя, разбивая на осколки и кроша так, что та песком сквозь пальцы посыпалась. Ничего в голове не осталось. Чувства. Все пять чувств в теле взорвались одновременно. Запах её тела так близко к моему. Её горячее дыхание, ласкающее мои губы. Её мокрые волосы перед глазами, прилипшие к лицу…такая красивая мокрая, такая открытая для меня. Взгляд её то темнеет, то светлеет, вскидывает черные закрученные кверху ресницы, обжигая неким вызовом и бесконечной нежностью, вызывая желание прикоснуться к пухлым губам, с которых, черт бы ее побрал, слизывает маленьким язычком вкус моих губ. И во мне это движение лютым возбуждением отдается. Прострелило разрядом молний в позвоночнике, заставив выгнуть спину. Запах её вдыхаю и схожу с ума от этой близости. Такой неправильной после всего произошедшего. Абсолютно непонятной…но, Блядь, такой естественной с ней.
Шепчет лихорадочно…мне кажется, сама не понимает, что шепчет, а ведь каждое её слово во мне клеймом под кожей. Я ведь каждому поверил.
Сдерживаться от того, чтобы губу её прихватить зубами…сдерживаться, потому что померещилось: отвечу, и спадёт с нее это наваждение.
И в то же время отчаянно захотелось, чтобы продолжала. Потому что в голове всё еще воспоминанием её "возможно".
Когда дернула пуговицу на ширинке, резко воздух сквозь крепко стиснутые зубы в себя втянул и перехватил её запястье.
— Не стоит, — качая головой и глядя прямо в изумленные глаза, жадно следя за ее реакцией, — запачкаешься ещё.
Пальцы сильные и горячие. Меня током от них ударило. Так долго не прикасался, и кажется, кожа настолько изголодалась, что теперь дымилась под его пальцами, пропитываясь бешеной статикой. Осторожно руки свои из ладоней его высвободила.
— Я отвратительно чистая без тебя…мерзко чистая, Саша…Сашаааа, запачкай меня, пожалуйста. Я не могу больше без тебя…, - горячо прямо в губы, расстегивая еще одну пуговицу, жадно проводя по груди раскрытой ладонью, стараясь не задеть едва затянувшиеся раны.
— Запачкааай, у меня от чистоты этой крыша едет, — лихорадочно мокрыми губами по его мокрым щекам, ссадинам, сплетая пальцы с его пальцами. Сдернула штаны вниз и, дрожа всем телом, прижалась к нему, ощущая животом каменную эрекцию, задыхаясь от возбуждения и голода, дикого, щемяще нежного и до исступления жестокого.
Моя девочка. Моя грязная девочка. Запачканная нашей общей грязью. Неправильной, отвратительно мерзкой, грязной любовью. Она могла бы признаться мне в любви, могла бы начать шептать что сожалеет о своих словах…и я бы не поверил. Но это была моя Ассоль. и она знала, как заставить меня вскинуть голову кверху и, сцепив зубы, выругаться. Потому что я поверил. Потому что чувствовал каждое её слово на своей шкуре, и сейчас они все вместе внутри яростно пульсировали, требуя выполнить её просьбу. Запачкать собой везде, каждую клетку кожи.
— Запачкаю, — вдираясь зубами в нижнюю губу и застонав в ответ на её стон облегчения, — запачкаю так, что не отмоешься, — сдирая рукава платья в стороны, оставляя его висеть на ней клочками ткани, — никогда, мать твою, не отмоешься.
И снова к губам её, не обращая внимания на боль, вспыхнувшую от резкого движения. Ладонями сжал округлую грудь и снова застонал, когда прижалась к члену плоским животом.
— Проголодался, — опустив одну ладонь на ягодицу и сильно сжимая ее, — Сожрать тебя хочу, — в перерывах между поцелуями, бешеными, жадными поцелуями.
Стискивая в ладонях грудь, и чувствуя, как начинает колотить тело от этой близости. Ущипнул тугой острый сосок, спускаясь губами по шее, к выпирающим тонким ключицам.
Такая хрупкая, дрожит, взгляд потемнел, затуманившись, а меня начинает вести от желания сжать её в ладонях, чтобы окончательно поверить, что снова со мной. Снова моя.
Потянул её за собой, разворачивая к стене спиной, чтобы опереться об эту стену ладонями…потому что понимал, могу упасть в любой момент.
— Красиваяяяя, Блядь, какая же ты красивая, моя Ассоль, — снова накидываясь на её рот и опуская ладонь между стройных ног, по мокрой ткани трусиков, не снимая, не отодвигая, дразня через белье. Средним пальцем между складок плоти вверх-вниз, зарычав в ответ на её вздох. Поймал его губами, толкая своим языком её, сплетая их в безумном танце.
Забыла, когда целовать дико начал, забыла, насколько слаб, потому что страсть его оказалась настолько бешеной, что затмила все, выбила из меня остатки разума. Я не просто соскучилась по нему, меня колотило от адской невероятной жажды, меня от нее лихорадило так, что, казалось, мне кожу вместе с одеждой снять хочется. И поцелуи алчные, языком глубоко в рот толкается, пальцами мою плоть гладит сверху по платью…и меня ведет до сумасшествия.