— Спрячьтесь! Спрячьтесь здесь, чтобы вас не заметили. Не выходите оттуда ни за что!
В дверь начали ломиться. Аника открыл засов на двери. В следующую минуту в воздухе мелькнул кулак и один из незваных гостей оглушенный упал на пол. С двумя остальными Аника расправился тем же способом. Упавший, было, на пол Лука поднялся, в руке его сверкнул нож.
— Отдай икону, — сплевывая кровь, и вытираясь рукавом, он злобно смотрел на Анику, — отдай, слышишь, не то худо тебе будет.
— Да ты постой, постой не горячись. — Аника сделал вид, что не понимает о чем речь. — Да какая икона — нет у меня никакой иконы, что ты! Я думал, ты грабитель, какой!
— Ты меня не дури, парень, мертвеца в участок ты определил, стало быть, то, что у него было теперь у тебя!
— Да нет у меня ничего! — изловчившись, Аника выбил нож у Луки и ударил его кулаком в челюсть. Лука остался лежать на полу без движения.
— Бежим! — Аника схватил Настю за руку и выскочил из комнаты. — Они теперь ненадолго, но отстанут.
Выскочив на улицу, Аника потянул Настю за собой в глубину дворов и двориков:
— Нам теперь до вокзала надо добраться, а там, на поезд до Москвы. Оттуда будем думать, как до Тобольска добираться…
— Аника! — Настя остановилась и посмотрела ему в глаза. — Спасибо, Аника!
— Не время сейчас благодарить. После …
Разношерстная публика вагона третьего класса как могла, устраивалась на ночь. Старушка, сидевшая напротив Насти и Аники, расстелила шаль и, завернувшись в неё, полусидя, прильнув к стенке, задремала.
— Представляете, еще каких-нибудь десять лет назад, чтобы взять билет на поезд до Москвы, нужно было за неделю писать заявление в полицейском участке, и только после получения специального разрешения, можно было купить билет и поехать в Москву. А паспорта пассажиров были у проводника и выдавались им по приезду на место, в обмен на сданный назад билет.
— Да и таких сговорчивых проводников тогда, наверное, не было.
— Ну не так уж он и сговорчив — я отдал большую часть нашего капитала за возможность ехать здесь сейчас. Да! День был не из легких! У вас сонный вид.
— Вы тоже не прочь поспать. Аника? — Настя, глядя на него своими широко распахнутыми серыми глазами, искренне улыбаясь.
— Как вы догадливы, мадемуазель, вторые сутки без сна — даже мне это не под силу. А, учитывая, что в кровати последний раз я спал…не помню когда…
— А давайте я пересяду к старушке напротив, а вы расположитесь на лавке как вам удобно, — она вспорхнула и пересела на противоположную скамейку, рядом со старушкой. Аника прилег и сквозь полузакрытые ресницы разглядывал её, задумчиво смотрящую в окно на проносящиеся мимо деревья. Строгое серое платье, застегнутое на все пуговицы, скромный платок, наброшенный на хрупкие плечи, холщовая сумка, купленная на вокзале и привязанная к тонкой таллии поясом, в которую она спрятала так драгоценный её сердцу образ — она была сама скромность, и при этом прекрасно сложена. Он любовался тайком её правильным профилем, нежным румянцем щек, длинной русой косой, завитками локонов у виска. Он практически не мог понять, даже на подсознательном уровне, зачем ввязался в эту историю и что его привлекает в этой девушке. Он не знал о Насте практически ничего, но что-то нежное, трепетное в её образе, голосе, манерах тянуло его к ней невидимым магнитом. Ресницы смыкались, становясь неподъемно тяжелыми. Под стук колес Аника проваливался куда-то в темную теплую яму…
Теплая ладошка потрепала его по щеке:
— Просыпайтесь, — Настя теребила его с испуганным лицом, — смотрите! Кажется, это он был у вас дома!
Аника протер глаза. В окна вагона радостно било лучами летнее солнышко. В конце вагона стоял, разговаривая о чем-то с жандармом, Лука. Под глазом его сиял фонарь. Аника мысленно похвалил себя за точность и красоту удара левой. От его неожиданного удара левой руки в бою неоднократно страдал не один соперник. Жандарм кивал головой и, оглядываясь по сторонам, неловко прятал купюру за пазуху.
— Повяжите голову платком, Настя, вашу косу ни с чьей не спутаешь. Я выйду в конец вагона — Жандарм будет искать девушку с парнем. По отдельности меньше вероятности быть пойманными, — он, неловко пригнувшись, старался ускользнуть от взгляда жандарма, который двигался в их сторону, вглядываясь в лица пассажиров. — На станции сходим. Встретимся там… — Аника, воспользовавшись тем, что жандарм пристально уставился на молодую парочку и потребовал у них документы, проскользнул в самый дальний угол вагона. У Насти тряслись коленки. При ней не было ни денег, ни документов, жандарм приближался. Настя положила руку на образ, лежавший в её сумке, мысленно прося помощи, образ, словно живой, был теплым. Жандарм мелькнул по ней, присевшей к старушке, взглядом и прошел мимо. Настя с облегчением вздохнула. Поезд, скрипя колесами, остановился на станции. Аники нигде не было видно. Это ведь еще не Москва. Настя тихонько спустилась на платформу и пошла к маленькому одноэтажному зданию станции. Ей стало страшно. Неужели Аника оставил её, или того хуже — его забрал жандарм… Она озиралась по сторонам. Немногочисленные прибывшие расходились, платформа пустела. Настя вошла в помещение станции.
— Наконец- то! — её потянули за руку и зажали рот, она попыталась вырваться.
— Тише, тише, это я, — она обернулась и увидела Анику, — смотри!
В дверную щель она смогла разглядеть спину Луки. Подобострастно раскланиваясь, он передавал что-то начальнику.
— Уходим, — теперь до Москвы рукой подать, а там нас сам черт не отыщет. — Они побежали вдоль дороги от станции к поселку, видневшемуся вдалеке.
Утреннее солнышко ласково пригревало. На порог станции вышел щуплый всклокоченный человек. Две темные фигурки удалялись по дороге, превращаясь в темные точки.
— Ну-ну, бегите, голубчики, скоро поквитаемся… — Лука злобно глядел им вдаль со станционных ступенек.
Небольшой станционный поселок расположился прямо возле пролеска в версте от станции. Настя еле поспевала за Аникой:
— Погодите, Аника, погодите, я так быстро не могу.
— Нужно торопиться, ведь вы не хотите давать объяснения в полиции, где ваши документы и что за икона у вас в сумке.
— Я…мне кажется, я сейчас умру от усталости и голода! Мне надо отдохнуть. — Она остановилась и села на лавочку у забора на окраине поселка. Аника обернулся. По её решительному взгляду было видно, что спорить бесполезно.
— Ну, хорошо. Попробуем разыскать харчевню или трактир, должно же здесь быть хоть что-то!
Как на грех ни харчевни, ни трактира в поселке не было. Умирая от голода, они постучали в ворота избы на окраине. Собака залилась лаем. Через несколько минут ворота приоткрылись и пожилой, седой человек осторожно выглянул в щель:
— Вам чего?
— Мы хотели купить немного еды — Настя просящим тоном попыталась разжалобить старика, — мы издалека, очень голодны, а харчевни у вас тут нет.
— Харчевня на станции, туда и ступайте!
— Нельзя нам на станцию, батя! — Аника смотрел прямо в глаза старика. Тот помялся, махнул рукой и отошел отворот, оставив их открытыми:
— А! Леший с вами, проходите!
Настя с Аникой прошли в избу. Грозный с виду, здоровенный пес, лаявший так, что в ушах закладывало, на поверку оказался ласковым и совершенно не страшным, крутился волчком под ногами хозяина, норовя сбить его с ног и облизать лицо. В покосившейся избе было неуютно и пыльно. Сразу было понятно, что живет здесь старый холостяк. Дед достал из печи чугунок с вареной картошкой в мундире, выложил на стол краюху хлеба и поставил жбан кваса:
— Вот, садитесь, ешьте, чем богаты…
Аника с Настей с такой жадностью накинулись на нехитрую еду, что даже на первый взгляд было ясно — не ели они не один день. Дед смотрел на них исподлобья, усмехаясь в бороду:
— Что, намаялись детки!
— Третий день ни крошки во рту, отец! — Аника оторвался от трапезы, — а что, отец, до Москвы далеко ли?
— До Москвы-то верст двадцать, только вот не знаю я, ребятки, как вам лучше — поезд следующий только завтра…
— А если не поездом?
— Ну, тогда и все пятьдесят будет — проселком, да через лес, потом на тракт выйдете, а там уж прямо, может, кто и подбросит, если повезет.
Настя оглядывала стены избы, у входа на гвозде висела упряжь: