— А что, дедушка, у вас и лошадь есть?
— Есть-то, есть, милая, да она у меня одна!
— Так, может, вы её нам продадите? — Аника оживился, — а мы вам цену дадим хорошую.
— Эх, ребятки, да я бы с удовольствием превеликим, только врать не могу — больно старая она, грех за такую хорошие деньги брать, а на новую мне не хватит, поэтому останусь я при своем. Да и на тракте двое на одной лошади заметней, чем десяток путников на случайной подводе. Вы уж не обижайтесь. Оставайтесь, если хотите, отдохните, поешьте, а завтра с утра в путь. Через лес напрямую я вас к тракту выведу. А там уж — как бог даст.
— Настя вопросительно смотрела на Анику. Было видно, что ей очень хотелось отдохнуть.
— Ну что ж отец, коли не прогонишь, так и сделаем, — Аника тоже оглядел избу, — а что — один ли живешь?
— Один. Всю жизнь один!
— А что ж так?
— Не много больно охотниц со мной жить было. Я охотой да рыбалкой живу, да вот, что земля родит — тем и перебиваюсь. Как с войны пришел, так все один да один.
— А чем занимаетесь?
— Бортничаю! В этих местах мед знатный. Вы ешьте, ешьте, я чаю поставлю, да медом вас угощу! Такой мед — редкость, настоящий, лесной, — он вышел в сени и через час пришел с большущим дымящим самоваром:
— Вот сейчас чаю попьем, — он разливал по глиняным кружкам ароматный травяной чай, — а вот и мед! — плошка с янтарным, душистым медом тут же появилась на столе. — Пробуйте, детки, пробуйте!
Ничего вкуснее на свете в своей жизни Насте пробовать не доводилось. Бабушка её была любительницей меда, но то, что продавалось на городском рынке и то, что стояло на столе у деда разительно отличалось друг от друга. Насте было стыдно, но она не могла остановиться и как маленькая облизывала деревянную ложку от сладкой массы. Старик улыбался полубеззубым ртом. Она осмелела и спросила:
— А как вас зовут?
— Иваном, а вас?
— А меня Настя, а это, — она кивнула на Анику, — Аникей.
— И куда же вы путь держите, Настя и Аникей, и почему это вам на станцию нельзя? Беглые, что ли?
— Что-то вроде того, — Аника кивнул, — только не от каторги, а от лихих людей.
— Эвон как! А чего ж им от вас нужно?
— Вот это! — Настя вынула образ из сумки. Дед Иван выдохнул:
— Вот это да! Так это ж … Это ж…
— «Необоримая стена». — Настя подсказала деду, её украли, и хотели продать за границу, а мы теперь…
— Погоди, дочка, погоди, — он взял образ в руки, — я её видел, только называли её по другому, «Знамение», она из Сибири, точно! Вот видишь, святой Николай и святая Мария Египетская, это её отличие, это почти точная копия знаменитой иконы Романовых, что в Царском Селе, что Русь спасла.
— Откуда вы знаете?
— Я когда еще ребенком был, привозили её святые отцы в Москву, тогда многие из нашей деревни ходили поклониться ей, и мать меня водила. Точно, «Знамение», по-другому — «Стена Необоримая». Да как же она к тебе попала?
Настя вздохнула. Аника поглядывал на неё с осуждением, а на деда с опаской. Нельзя быть такой доверчивой!
Вечерело, когда Настя закончила рассказывать деду Ивану историю своих злоключений. Дед задул свечу и полез на печь:
— Ложитесь вот, хоть на лавке. А можете хоть на полатях. Там в углу рогожка и покрывала. Спать давайте, утром рано проведу вас через пролесок.
Он долго кряхтел и не мог улечься поудобнее. Настя растерянно глядела на Анику. Вдруг раздался громкий стук в ворота и пес заливисто залаял.
— Не к добру это, голуби! — Дед, словно молодец, спрыгнул с печи и открыл крышку подпола:
— Ну-ка, полезайте в подпол, сидите тише воды, ниже травы, как останусь один — выпущу вас!
Аника спрыгнул первый и помог Насте. Дед закрыл за ними крышку на задвижку и накинул на люк половик. Настя огляделась вокруг. Подпол был обычным, ничем не примечательным не в полный человеческий рост и заросший по углам паутиной. На полу стоял мешок с картошкой рядом в ящике были еще какие-то овощи. Рогожа и старое тряпье, словно пестрая занавеска висело на гвоздях, вбитых прямо в земляную стену. Сквозь редкие щели в полу можно было видеть и слышать, что происходило в избе. Настя испуганно присела на ящик, Аника расположился рядом. Прошло довольно много времени, они сидели плечо к плечу. У Аники было стойкое ощущение опасности и радости одновременно. Ток пробегал по коже оттого, что это маленькое хрупкое создание прижимается к нему. Её локон совсем близко. Он прислонил свою голову к её голове. Она не пошевелилась, может, заснула? Аника повернулся, чтобы разглядеть. В это время послышался страшный грохот. Дверь избы слетела с петель, и дед Иван упал на пол избы. Сквозь щель Аника увидел Луку и тех двоих, что были с ним в его комнате.
— Тихо! — он обнял Настю и прижал к себе, — тихо, ни слова, ни вздоха, — он старался шептать как можно тише, казалось, каждый шорох был слышен там на верху.
— Говори, говори, гад! Где эти двое! Полдеревни на тебя показало, что они к тебе зашли!
— Зашли и ушли! — дед Иван пытался встать с пола. Лука ударил его в живот сапогом, дед снова упал навзничь:
— они поесть попросили, я им хлеба дал, они взяли и ушли!
— Врешь, собака! Говори, где прячешь их, иначе тебе не жить!
— Да вы сами подумайте, ваше благородие — сплевывая кровь, дед Иван приподнялся на полу, — помилосердствуйте! Коли б они были здесь, так вы б их нашли сразу — изба то у меня маленькая.
Лука снова ударил деда в бок ногой:
— Куда они пошли?
— Так не сказались — пошли к лесу, а там — я разве знаю? Чужие они, чужие, зачем мне им помогать, помилосердствуйте.
Еще некоторое время Лука с помощниками избивал деда Ивана, требуя выдать гостей или место, куда они пошли. Один из подручных, видя, что старик уже не реагирует на удары, остановил его, взяв за рукав:
— Погоди, Лука, пусть один здесь останется, обыщет все как следует, а мы через лес пойдем — там верст пятнадцать до тракта будет, может потому и упустили мы их, что они через лес подались, а не через деревню пошли.
— Годится! Ты, Митяй, здесь побудь до светла, а завтра поездом в Москву, на станции встретимся. А мы через лес пойдем. Не иначе как эта шкура! — он поднял старика за шиворот, — им путь подсказала!
В руке Луки сверкнул нож! Что было силы, он ударил им деда Ивана в живот и бросил на пол.
— Э, Лука! — мы так не договаривались, я с покойником здесь ночью не останусь!
— Черт с тобой, сиди в сенях. Если появятся — вот, — он протянул ему револьвер, — кончай обоих, они нам ни к чему, бери икону и в Москву! Если к утру не придут — подпали тут все!
Голоса удалялись. Через щель в полу сочилась кровь. Аника подошел поближе к тому месту, где должен был лежать дед Иван.
— Дверь… — дед Иван хрипел еле слышно, — дверь там, уходите!
— Прости ты нас, отец…
Старик захрипел сильнее и дернулся. Сквозь щели половицы Аника смотрел в открытые остекленевшие глаза. Снова послышались шаги.
— Как же, жди! — Митяй вернулся в избу, — останусь я тут с мертвяком! Он будет кишки выпускать, а я тут оставайся, — шаги затихли в сенях.
Тишина длилась около часа. Аника сидел рядом с перепуганной Настей, гладя её по голове, словно маленькую. Выходить Аника не решался — в сенях слышался шорох и редкие шаги. Затем послышался треск. Оба не понимали что происходит. Дед Иван не подавал признаков жизни. Во дворе жалобно и утробно выл пес.
— Надо выбираться, — Аника попытался поднять крышку люка, — черт! Тяжелая!
— Погодите, Аника, дед ведь её на задвижку закрывал!
— Точно! Ну, ничего, я попытаюсь! — Он подпер люк плечом и надавил что было силы. Тщетно.
— Погодите! — Настя потянула его за рукав, — что это за запах?
Сквозь щели в полу Аника увидел, как избу медленно заволакивает дымом:
— Так вот что это был за треск! Он поджег дом!
— Боже! — Настя в ужасе заметалась, — мы погибли!
Аника вновь и вновь пытался сорвать крышку люка. Минуты шли, сквозь щели в полу дым стал проникать в подпол. Настя закашлялась.
— Тряпки! — Аника кивнул на висящую на гвоздях ветошь, — давайте их сюда! Попробуем заткнуть щели!
Настя кинулась срывать с гвоздей рогожу и другое тряпье и лихорадочно подавать все Анике. Тот, что было сил, старался как можно быстрее заткнуть щели в полу. Был слышен треск огня, Становилось жарко, казалось, что они были в бане по-черному. От дыма почти ничего не было видно. Настя закричала: