Мэдэлин Шиэн - Неоспоримая любовь (ЛП)

Ева присела на ступеньки, сгорбилась и уткнулась лицом в ладони.

Ебать его. Случилось что-то плохое.

- Президент, тут что-то не то, - проговорил Кокс. – С твоей девочкой явно не все в порядке.

- До этого я сам дошел, - проворчал он. – И она не моя. Вообще не уверен, что когда-нибудь она блять была моей.

- Херня, - ответил Кокс. – Я видел, как вы оба смотрите друг на друга. Будто в мире никого больше не существует.

Он перевел взгляд на своего Дорожного Капитана.

- Ты, я смотрю, ебаный поэт?

Кокс пожал плечами.

- Если секс будет стоить мне поэм, то да – я ебаный поэт. Если надо изображу ебаного бухгалтера или сантехника. Временами мужчине приходиться делать то, что мужчина должен делать.

Кокс, прикидывающийся бухгалтером, со всеми его татуировками и пирсингом - это была, пожалуй, забавнейшая вещь, что он слышал.

- Давай, Босс. Двигаем в Квинс, - Кокс похлопал его по спине. – Мы здесь по делу. И это ебаное дело – оставить твою женщину в живых.

Они поехали в Квинс. Чтобы получить нужную им информацию, они пытали и убили двоих наемников, работающих на самих себя. Затем они пересекли Гудзон и добрались до своей цели. Этот говнюк собрал на Еву папку, толстую, как старая телефонная книга, с множеством фотографий, адресов, ее графиков. Несмотря на то, что необходимости исполнять заказ не было, пока Фрэнки жив, он был полностью готов в любой момент сделать свою работу.

Наемнику заплатили убить ее, он знать не знал Еву, но Дьюс знал ее, и он любил ее. Из-за этой любви, вместо того, чтобы даровать говнюку милосердную смерть, он продлил его боль, заставил его долго время истекать кровью, прежде чем, наконец, остановил его сердце. Это не облегчило его размышлений о мальчике-милашке, засовывающем язык Еве в глотку, но дало небольшой выход накопившейся злости.

Ровно до того момента, пока он не узнал, кем этот мальчик был. И вот тогда злость вернулась к нему в десятикратном размере.

Итак, он последовал за ней. Он наблюдал, как она покинула дом Ками и поймала такси. Он проследовал за ней к Вальдорф Астория, видел, как она помахала рукой швейцару, словно блять уже была знакома с ним, и исчезла внутри здания. Не прошло и десяти минут, как он увидел подъезжающего Чейза. Он вручил ключи от машины работнику гостиницы и взбежал по ступенькам к дверям.

Он хотел прикончить кого-нибудь. Нет, он хотел прикончить Чейза.

Но вместо этого он ждал. Он ждал весь день и всю ночь, и ни один из них не показался из здания отеля.

Ближе к рассвету, когда показалось солнце, Ева вышла через передние двери, выглядя сонной, бледной и растрепанной. Швейцар был готов сию секунду поймать ей такси, но он не дал ей выбора. Его Харлей ожил, он двинул прямо поперек четырех полос движения, с визгом шин останавливаясь перед ней, неся с собой запах паленой резины покрышек.

Ее рот открылся.

- Садись блять, - прорычал он. – Я не буду повторять дважды.

Еще несколько мгновений из ее рта не донеслось ни звука, и он уже почти потерял остатки своего ебаного терпения, когда она залилась слезами и бросилась к нему в объятия.

Блять.

Отмахнувшись от швейцара, он долгое время держал ее в руках, просто вдыхая ее, зная, что она недавно трахалась с другим парнем, чувствуя на ее коже его запах и запах секса, который был между ними, желая раскрошить ему за это череп голыми руками. Но он оставался спокойным, потому что она была в его объятиях, она искала утешения у него, она нуждалась в нем и неважно, что она блять натворила, пока они были порознь. Это не имело никакого ебаного значения, разве что она не начнет делать это снова. И поскольку он собирался отправить Чейза в могилу в первый представившийся момент, он был уверен, что больше она этого делать не будет.

- Садись, Ева, - сказал он. – Сейчас я отвезу тебя домой, а потом я заберу тебя домой с собой.

Блять, и она снова удивила его. Без единого слова она забралась, ни грамма сопротивления и ни единой попытки отмахнуться от него. Это напугало его больше, чем слезы, больше, чем то, что она торговала своей киской, чтобы спасти Чокнутого Фрэнки. Если его девочка была сломлена, кому-то блять придется сдохнуть.

Проповедник встретил его в холле клуба, Кокс и Мик стояли по сторонам от него. Он бросил один взгляд на его дочь с отекшим лицом и красными глазами и взорвался.

- Что за хуйня? – заорал он. – Что случилось?

Когда Проповедник попытался коснуться ее, она вжалась в него и спрятала лицо, уткнувшись в его подмышку – не первый среди вариантов, где прятаться, учитывая, что последние двадцать четыре часа он провел в одной и той же одежде, но ей, очевидно, было все равно, и он не отодвинул ее, просто обнял крепче.

Проповедник выглядел растерянно. Похоже, он действительно не догадывался, что с его дочерью было что-то не так.

- Что происходит? – потребовал ответа Проповедник.

- Не знаю, - ответил он. – Где ее сраная комната?

- И ты считаешь, что я позволю тебе отвести мою дочь в ее ебаную комнату? Я нахуй не забыл, что ты сделал, когда она была всего лишь ребенком.

- Папочка! – Ева вывернулась из его объятий и вытаращилась на отца. – Я трахалась с Дьюсом с восемнадцати лет! Я хотела трахнуть его еще, когда мне было шестнадцать! Может, я даже хотела его, когда мне двенадцать было! Кто знает! Что я точно знаю, так это то, что я была влюблена в него с пяти лет! Давай, смирись уже с этим! И не смей стрелять в него, или я пристрелю тебя!

Кокс захлопнул рот рукой и отвернулся.

Мик закатил глаза.

Челюсть Проповедника отвисла.

Вот же… дерьмо. По крайней мере он знал, что ее чувства к нему все еще ярко горели, но тем не менее… Вот дерьмо. У него не особо получалось ладить с отцами его сук. По какой-то причине они всегда недолюбливали его, и один вот, стоящий напротив, дважды по нему стрелял.

- Не смей, твою мать, стрелять в меня снова, - прорычал он. – Я ни черта с ней не делал, когда ей было двенадцать. Все это дерьмо, которое случилось в ее шестнадцать лет - это не моя вина. Я был пьян, она едва не трахалась с пряжкой моего ремня, и ее сиськи дергались прямо перед моим лицом, в общем – что за нахуй? Я всего лишь ебаный человек. И во всей этой ебанутой ситуации я виню ее сиськи. Но каждый раз, когда я трахал ее, она блять уже была старше восемнадцати. Так что никакой ебаной стрельбы. В этот раз я выстрелю в ответ.

- Тактичность, Президент, - пробормотал Кокс, - тебе ее слегка блять не достает.

Ева и ее старик вытаращились на него.

- Вот ты серьезно это все сейчас сказал моему папочке?

Он посмотрел на нее сверху вниз.

- А что? Это ты гребаная тупица, сдавшая нас обоих. В любом случае – это та самая ебаная правда.

- Ебаная правда? - проговорил Проповедник – Да я уже знал, что она добровольно повисла на тебе тогда, ебаный ты придурок. Это не меняет того факта, что ты позволил себе шестнадцатилетнюю девчонку.

- Пап, - сердито прошептала Ева, - сколько лет было моей матери, когда ты сделал ей меня?

Проповедник перевел взгляд на Еву.

- Дьюсу сорок восемь, Ева! Мне пятьдесят пять! Тебе не кажется, что это блять слегка ненормально?

- Сколько ей было лет, пап?

- Шестнадцать ебаных лет, - сказал он мрачно, глазея на нее.

Черт. Похоже, у его старика и Проповедника было общее дерьмо. По крайней мере, он к их ебаному клубу любителей малолеток не принадлежал. Ну, уже что-то. Кажется.

- Ага, - обратилась она снова к нему, - а сколько лет было тебе?

- Ева!

- Папа!

- Мне было двадцать четыре, - прорычал он.

Скрещивая руки на груди, она приняла заносчивую позу.

- Ха, – сказала она. – Интересненько.

- Да, - ответил он тем же тоном, - охуенно интересненько. Твой старик был ебаным идиотом, влюбившимся в подсевшую на наркоту бродяжку, сдавшуюся и в страхе бежавшую после того, как она дала тебе жизнь! Действительно, это охуенно интересненько! Я не проводил достаточно времени с ней, любя ее, заботясь о ней, хотя знал, сколько дерьма на нее вывалили родители, и все женщины, что были после нее, просто блять согревали мою постель и ничего больше! Прости блять, что не хочу того же дерьма для моей малышки!