Прежде чем Уилл успел ответить, на лестнице послышались шаги, и в комнату вошла хозяйка с побледневшим лицом.
— Солдаты, сэр, — прошептала она, прикрывая рот передником. — Джейк говорит, что «круглоголовые» на дороге, в пятидесяти ярдах от дома. Они направляются сюда, сэр. Что делать? — Голос ее дрожал. — Они сожгут дом и угонят коров, они…
— Нет, не бойся, хозяйка. Они ничего не сделают, — с неожиданной решимостью сказала Генриетта. Она стянула с кровати покрывало. — Уилл, полезай под кровать. — Затем взяла ночной колпак и натянула его на голову, подобрав волосы. — Побыстрее, Уилл… О, не спорь со мной… Сэр Дэниел, вам придется спрятаться в сундук, хотя он немного тесноват. — Генриетта подняла крышку, и комнату наполнил сильный запах камфары.
— Я не хочу прятаться там, как крыса в норе, — запротестовал сэр Дэниел. — Это нелепо, детка.
— Они не войдут в комнату, где лежит больная чумой, — сказала она. — Хозяйка скажет им, что в доме чума. Все остальное предоставьте мне. Есть у вас несколько ароматических свечей?
— Да, есть. — Женщина наконец пришла в себя. — И уксус. В прошлом месяце в соседней деревне была чума, и то, что зараза пришла к нам, не покажется странным.
Надо было действовать. По крайней мере этот план давал надежду на благополучный исход. Подавив свою гордость, Дэниел забрался в сундук, чуть не задохнувшись от камфоры, когда Генриетта поспешно закрыла тяжелую крышку.
Она с трудом освободилась от огромного платья, прыгнула в постель и натянула покрывало до самого подбородка. Воздух наполнился едким запахом уксуса. Это хозяйка побрызгала им пол и одеяло. Затем она зажгла ароматическую свечу.
Снизу послышались позвякивание шпор и стук копыт. Генриетта испустила леденящий кровь крик агонизирующей больной.
Хозяйка с непритворным выражением ужаса на лице поспешила вниз, когда раздался новый душераздирающий крик.
— О, милостивые господа, что вы делаете здесь в такое время? — задыхаясь, сказала она, выходя во двор, где стоял отряд всадников, вооруженных сверкающими на солнце пиками и алебардами, в круглых шлемах, которые выдавали их приверженность парламенту.
— Что за дьявол? — Капитан, возглавляющий отряд, бросил взгляд вверх, на окно, откуда слышались крики.
— Это моя дочь, сэр. У нее нарывы. Я пыталась проткнуть их, но они не лопаются.
Капитан побледнел и инстинктивно зажал рукой рот и нос, как будто таким образом мог предохраниться от вредных испарений.
— У тебя в доме чума, женщина?
— Да, сэр. Мы во власти Божьей, — запричитала она, закрывая лицо фартуком.
Капитан все еще смотрел вверх, откуда доносились ужасные звуки, когда в окне появилась фигура девушки в одной белой сорочке. Она взобралась на подоконник и, опасно раскачиваясь, начала царапать свое тело с ничего не видящим, диким взглядом.
— О Боже милосердный, сэр, она убьет себя, — прошептала хозяйка. — Вы не поможете привязать ее к кровати? Я не могу с ней справиться, она очень сильна, когда впадает в безумие.
— Проклятая баба! Ты хочешь, чтобы я заразился? — Капитан быстро отъехал в сторону с выражением ужаса на лице. — Иди внутрь и закрой все окна и двери. — Затем развернул лошадь и галопом поскакал прочь от чумного дома. Отряд двинулся за ним, преследуемый страшными криками, от которых волосы вставали дыбом и по спине пробегали мурашки.
— Они ушли, — сказала Генриетта спокойным голосом, слезая с широкого подоконника. — Я чуть глотку не надорвала. — Она потерла горло.
Из сундука, задыхаясь, вылез Дэниел, а из-под кровати выкатился Уилл. Они оба с испугом смотрели на нее.
— Никогда не слышал такого ужасного крика, — сказал сэр Дэниел. — Неудивительно, что у тебя заболело горло.
— Однако хитрость удалась. — Девушка, сияя, посмотрела на них. — Хозяйка выглядела очень убедительно.
— Ради Бога, сэр, вам лучше поскорее убраться отсюда. — Наверху лестницы появилась хозяйка. — Юная леди кричала совсем как моя Марта, когда чума забрала ее. Этот крик пробирает до костей.
— Да, — согласился Дэниел. Генриетта сыграла ужасную роль, но это было крайне необходимо, и теперь он испытывал явное облегчение. — Генриетта, тебе лучше снова надеть мужской наряд. Мы поскачем на одной лошади. У тебя есть лошадь, Уилл?
— Конечно, сэр. У меня есть и лошадь для Гэрри, — сказал Уилл. — Она оставила ее на постоялом дворе. Я привязал их обеих за мельницей.
— Это хорошо, но она еще очень слаба, чтобы держаться в седле. Ты можешь пока вести ее лошадь на поводу. Поспеши одеться, детка. Хозяйка, мы должны рассчитаться с вами. — И Дэниел спустился вместе с ней на кухню, оставив Генриетту и Уилла одних.
— Мне это не нравится, — заявила Генриетта. — Мы не можем путешествовать с сэром Дэниелом. Хотя он и оказал мне большую услугу, мы не обязаны подчиняться ему, Уилл. Мы в состоянии сами добраться до Лондона, и, если ты не женишься на мне, я найду работу в каком-нибудь доме…
— В качестве кого? — спросил Уилл. — У тебя даже нет приличной одежды.
— В качестве воспитательницы, — решительно ответила девушка. — Я могу учить грамоте. — В ее голосе звучала уверенность. — Готова поклясться, что есть много семей сторонников парламента, желающих воспитать своих дочерей в дворянском духе.
Уилл с сомнением посмотрел на нее:
— Возможно. Но ты принадлежишь к древнему роду, Гэрри, и любая порядочная семья захочет узнать, какое имя ты носишь.
— Я могу соврать. — Она критически осмотрела свою одежду. — Штаны еще послужат, но рубашка разорвана пикой, а жилет испачкан кровью… Мне надо достать подходящую одежду, если я собираюсь наниматься на работу…
— На работу! — Это восклицание исходило от сэра Дэниела, появившегося в дверях. — Трудно представить, что человек, который наймет тебя, сохранит здравый рассудок.
— Вы не знаете меня.
Это было заявлено с необычайным достоинством, и Дэниел на секунду замолк. Затем улыбнулся.
— Возможно. — Он повернулся к Уиллу: — Почему ты не ведешь сюда лошадей? Том упаковывает ранцы, и ему требуется помощь. — Уилл принял указание без возражений и даже с некоторым облегчением.
— Я принес рубашку, — обратился Дэниел к Генриетте. — Хозяйка сказала, что она принадлежала Джейку, когда он был поменьше, и должна подойти тебе.
— Спасибо. — Девушка взяла рубашку и с серьезным выражением лица начала приготовленную речь: — Я очень благодарна вам, сэр Дэниел, за заботу, но вынуждена отклонить ваше предложение сопровождать меня. Уилл и я не хотим обременять вас своим присутствием. Мы сами доберемся до Лондона.
— Но если наши пути совпадают, имеет смысл объединить силы, — небрежно заметил Дэниел. — Мы могли бы помогать друг другу. Нам предстоит длинное, опасное путешествие, и без надежного сопровождения будет трудно.
Генриетта стала надевать рубашку. Несмотря на то что рана почти зажила, плечо еще плохо двигалось, и потому она возилась довольно долго, что, впрочем, давало ей возможность обдумать ответ.
— Позвольте мне застегнуть вам пуговицы. — В низком голосе Дэниела снова послышались веселые нотки. Генриетта посмотрела на него и увидела в черных глазах одновременно насмешку и понимание.
— Благодарю, я сама справлюсь.
— Не сомневаюсь, госпожа Эшби, но я сделаю это быстрее. Нам надо торопиться. — Он осторожно отвел ее руки и застегнул пуговицы. — Ну вот и все. — Дэниел приподнял пальцем подбородок Генриетты, и глаза ее встретились с его веселым взглядом. — Доверься мне, — сказал он тихо. — Я не позволю, чтобы кто-нибудь причинил тебе вред. — Что заставило его произнести эти слова… и взвалить на себя такое бремя? Он не обязан был отвечать за Генриетту Эшби. Но слова вылетели сами, и он не попытался удержать их.
Ее большие карие глаза расширились от удивления, и выражение твердой решимости на лице исчезло.
— Вы не заставите меня возвращаться домой?
— Я не позволю, чтобы кто-нибудь причинил тебе вред, — повторил он.
Ее брови озадаченно сдвинулись.
— Не понимаю, как вы можете предотвратить неприятности, если я должна вернуться домой. Я дочь своего отца, и он сделает со мной все, что захочет.
— Не думай об этом, — сказал Дэниел с уверенностью, которая встревожила его самого. Девушка говорила правду. Кто он такой, чтобы вмешиваться в дела чужой семьи? Но он дал слово. И он исполнит его, когда возникнет необходимость. Ее глаза все еще были устремлены на него, и в них смешались доверие, надежда и сомнение. Улыбнувшись, он поцеловал девушку в уголок губ, убеждая себя, что это лишь проявление сердечности, которое он выражал по отношению к Лиззи или к Нэн, когда они нуждались в утешении. Хотя в действительности это было не совсем так.