Наконец Кейт взглянула в его сторону. Когда их глаза встретились, его словно ударило током. Донован резко отвернулся, будто пойманный на месте воришка. Лучше уж не будить спящую собаку. Его решение окрепло, когда он увидел, что с Кейт заговорила Вэл Ковингтон. Из близких школьных подруг Кейт только Вэл осталась жить в Балтиморе и имела возможность прийти на похороны. Он был рад за Кейт – сейчас та нуждалась в любой поддержке, – но сам любой ценой постарался бы избежать необходимости составить компанию им обеим.
Толпа гостей быстро рассасывалась, напуганная перспективой снегопада. Донован было решил, что пора и ему уходить, когда повернулся и увидел Кейт, решительно приближавшуюся к нему. Блеск в ее глазах как бы говорил: «Давай наконец покончим с этим». Донован замер, не уверенный, стоит ли общаться с ней, но было уже слишком поздно, чтобы скрыться.
Он испытывал двойственное чувство. С одной стороны, Кейт была близким человеком, женщиной, которую он любил с полным самоотречением, возможным только в ранней юности. И в то же время она была незнакомкой, за десять лет изменившейся под влиянием событий и лиц, о которых он ничего не знал.
Но он не спутал бы ее ни с кем, несмотря на прожитые годы. Вьющиеся светлые волосы оттенял строгий черный костюм – она стала еще красивее, чем была в восемнадцать. Конечно, он заметил это, просто так отреагировал его организм. Они поженились, потому что не могли сдерживать обоюдную бушующую страсть, и она не испарилась только из-за того, что их брак закончился взрывом, более разрушительным, чем взрыв динамита.
Остановившись в метре от него, Кейт холодно проговорила:
– Не беспокойся, я не вооружена. Я решила, что сейчас надо быть ужасно, просто ужасно вежливой и подойти поздороваться. Как поживаешь, Донован?
– Бывало и лучше. Последние дни… – Его голос прервался, он снова вспомнил тот момент, когда здание обрушилось прямо перед его глазами. – Мне так горько, что это произошло с Сэмом, Кейт. Потеря одного из родителей меняет… все в жизни.
Он знал это по собственному опыту, поскольку остался сиротой еще до того, как ему исполнилось семнадцать.
– Да, я начинаю это понимать. – Она опустила веки, скрывая горе, на мгновение слишком явно проступившее в окруженных тенями глазах. – Но тебе можно приносить соболезнования так же, как и мне. Ты видел Сэма каждый день. Его смерть оставит в твоей жизни гораздо большую пустоту.
Она была права. Сэм, возможно, был самым важным человеком в его жизни. Донован уставился на стакан, который держал в руке.
– Трудно себе представить компанию без Сэма. Он был не просто основателем, а душой и сердцем «Феникса».
Кейт сделала глоток белого вина.
– Как это случилось? Я думала, что безопасность – святое для компании.
– Будь я проклят, если знаю, Кейт. Мы взрывали старый жилой дом в пригороде Вашингтона. Обычная работа. Почему-то взрыв раздался раньше, когда Сэм делал последний обход.
– У тебя нет никаких предположений, что заставило сработать заряды?
Он в растерянности покачал головой:
– Ни малейших. Может быть, остаточное электричество?.. Всегда есть такая опасность, если дует холодный, сухой ветер, но даже в этом случае взрыва не должно было произойти… Глава пожарной службы штата ведет расследование, но пока не пришел ни к какому выводу.
– Сочувствую тебе, Донован. И потому, что отец погиб, и потому, что ты при этом присутствовал. Должно быть, это было кошмарно.
Видение падающего здания снова пронеслось перед глазами Донована, в который раз за последние три дня.
– Я все думаю, мог ли я сделать хоть что-нибудь.
– А может, лучше этого не знать. – Она опустила глаза, разглядывая свой бокал, и легкие искорки пробежали по блестящим белокурым волосам. Прошло несколько мгновений, прежде чем женщина подняла голову. – Ты хорошо выглядишь. – Ее взгляд скользнул по его строгому костюму. Как непохоже на джинсы, в которых она привыкла его видеть. – От рабочего по сносу домов ты легко перешел к должности исполнительного директора.
– Одежда создает обманчивое впечатление. Я просто строительный рабочий. – Донован неуверенно улыбнулся. – Или, вернее, разрушительный рабочий.
Так вежливо, что он не понял, была ли это шпилька, Кейт проговорила:
– Вполне в соответствии с твоими талантами. – Она повернулась, чтобы уйти. – Приятно было повидать тебя. А теперь извини, мне надо поговорить еще кое с кем.
– Подожди. – Он поднял руку, внезапно осознав, что не может позволить ей уйти, не попытавшись определить границы той пропасти, что лежала между ними. – Десять лет назад ты исчезла так быстро, что у меня не было даже возможности сказать… попросить прощения.
Ее карие глаза потемнели.
– Не беспокойся, я все знаю. Ты всегда потом просил прощения.
Он вздрогнул, как будто она его ударила. Наступило напряженное молчание. Потом Кейт наклонила голову и прижала пальцы ко лбу.
– Прости, Патрик. Я не должна была так говорить. Но я не хочу обсуждать это. Ни сейчас, вообще никогда.
Она повернулась и пошла прочь, стройная и строгая фигурка. Донован перевел дыхание. Кейт называла его Патриком только тогда, когда не желала шутить, значит, тема их неудавшегося брака была закрыта. Наверное, он должен был испытывать благодарность.
И все же перестать думать об этом было не так легко, как прервать разговор. Сколько раз он мечтал о том, как они встретятся снова! Даже после того как она его покинула, он был уверен, что если бы только они смогли поговорить, если бы он смог извиниться, объясниться, то все опять было бы хорошо. Он разыскивал Кейт со все растущим упорством даже после того, как та подала документы на развод.
Через некоторое время Донован узнал, что после развода она сразу же улетела в Сан-Франциско. У него не было ни малейшего шанса переубедить ее. Как это похоже на Кейт – долго-долго терпеть и делать вид, что все прекрасно, пока не наступит переломный момент. Тогда уж она хлопает дверью, и это навсегда.
Когда он осознал это, то буквально рассыпался на куски. Если бы не Сэм, который возился с ним, как с любимым сыном, то Донован, наверное, не выжил бы. Скорее всего закончил бы свои дни, врезавшись в фонарный столб на скорости девяносто миль в час, как случилось с его отцом.
Сейчас Кейт была рядом, на расстоянии протянутой руки, но эмоционально – дальше, чем когда бы то ни было. Он не сводил с нее взгляда, пока она переходила от одной группы людей к другой, давая им возможность выразить соболезнования.
Строгий черный костюм был полной противоположностью тому наряду, который был на Кейт, когда «они встретились впервые. Донован в тот вечер подрабатывал, паркуя машины гостей, приглашенных на традиционный бал-котильон. Раз в год молодых леди из старинных обеспеченных семей выводили в общество. Когда ему предложили эту работу, Донован не сразу поверил, что подобные мероприятия проводятся до сих пор. Он согласился, – стипендии в колледже хватало только на оплату обучения, и он использовал каждый свободный час, чтобы заработать на учебники и прочие необходимые вещи. Кроме того, ему стало любопытно, как живет другая половина человечества.
Бал проводился в здании театра в центре Балтимора. И хотя место проведения не отличалось особым шиком, гости с лихвой восполнили этот недостаток. Донован просто выпал в осадок, наблюдая, как гордые отцы и взволнованные матери прибывали на бал со своими дочерями. Поскольку погода для декабря стояла теплая, дебютанткам не пришлось кутаться, словно эскимоскам. Даже дурнушки сияли как бриллианты в своих непорочно-белых платьях. Он и не подозревал, что в Мэриленде столько натуральных блондинок!
Если только они были натуральными. Он прекрасно знал, что ни одна из этих красоток не так невинна, как кажется. Большинство из них учились на первом курсе колледжей, и, наверное, среди них не осталось ни одной девушки, но Доновану понравилась эта иллюзия возвращения в прошлое, когда нравы были проще и чище.
Семья Корси прибыла на лимузине. Джулия была сама элегантность и аристократизм, а Сэм излучал уверенность, которую дают только успех и богатство. Появление Кейт, с того самого мгновения как она выскользнула из лимузина, заставило его позабыть обо всем. Ее белокурые волосы были зачесаны вверх, тонкую шею украшал жемчуг, наверняка настоящий, а улыбка в тот зимний вечер согревала всех вокруг. Актриса Грейс Келли восемнадцати лет в пышном белоснежном платье.