Катрин Корр - Неправильные

– Ты рассеянная.

– Звучит как упрек.

– Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сказать тебе правду, ведь я не слепой.

Бросаю на него негодующий взгляд и тут же встречаюсь с самоуверенной улыбкой.

Когда Марк уходит за спичками, я начинаю махать перед своим лицом ладонями, чтобы хоть как-то его остудить. Уже жалею, что нацепила на себя столько теплой одежды, потому что под ней мое тело постепенно плавится. Точнее, оно плавится от одного лишь взгляда на крепкое тело Марка. Интересно, моя бабуля в свои годы испытывает те же самые ощущения?

– Уже не нужно затапливать? – спрашивает Марк с улыбкой, когда проходит мимо меня и останавливается у печки. – От чая согрелась?

– Нет, мне по-прежнему прохладно.

Боже, ну что за дура?!

Марк едва заметно пожимает плечами и начинает разжигать дрова.

– Мне нравится ваш дом, – говорит он, аккуратно положив зажженную спичку в узкую щель между поленьями. – Очень просторный. Даже слишком, всего-то для двух-трех людей.

– Его строил папа, мечтал, что здесь все будут жить. Большой дружной семьей.

– Почему же ты не вернулась сюда после учебы?

– Как ты узнал, где я живу? – вырывается у меня.

Марк закрывает стеклянную дверцу и поворачивается ко мне, сидя на корточках.

– Я могу все.

Господи, как же меня выводит из себя эта его решительная самоуверенность. И, поддавшись порыву злости, я издаю недовольное «пфф» и резко поднимаюсь со стула.

Быстро споласкиваю кружку в раковине, хватаю полотенце, чтобы протереть руки, а Марк, словно пантера, бесшумно подкрадывается ко мне и внимательно следит за моими движениями.

– Когда скажешь своей семье радостную новость?

– А когда ты уберешься отсюда?

Он сдержанно улыбается:

– Грубиянка. Этому ты будешь учить нашего ребенка?

Нашего ребенка.

Что-то в этом слове задевает меня. До возвращения домой я с уверенностью полагала, что ребенок внутри меня – мой и только мой. А теперь, когда его биологический отец решил наглым образом ворваться в мою жизнь и завоевал доверие моей семьи, я путаюсь в собственных сетях, как маленькая безмозглая рыбка. Я признаюсь, меня тянет к Марку, но ровно так же, как и в Барселоне.

Исключительно физическое притяжение.

И Марк тоже чувствует это, но зачем-то пытается доказать обратное. Его не могут интересовать другие вещи, помимо секса. А может, он просто хочет попробовать себя в роли правильного?

– Ты высыпаешься, Марк? – спрашиваю я нарочито спокойным голосом. Сжимаю волю в кулак и как бы невзначай кидаю на мужчину рядом со мной томный взгляд.

Я докажу ему, что невозможно изменить свои принципы и правила за пару месяцев. Он все такой же похотливый мужик, каким и был с момента нашего знакомства.

– Да, здесь очень спокойно. Мне нравится жить за городом. – Он совершенно непоколебим. Просто смотрит на меня и даже не улыбается.

– А разве ночью тебе не бывает тоскливо? – Склоняю голову набок и придаю своему взгляду загадочность. Понятия не имею, как это выглядит со стороны, но мне кажется, что некую долю таинственности в моих глазах все же можно уловить.

Марк опирается плечом на холодильник и складывает руки на груди. Оценивающий взгляд темных глаз лениво проходится по мне, а я вопреки собственной воле ощущаю сладкое тепло в животе.

– Нет, солнышко, я не тоскую.

Мысленно чертыхаюсь и делаю небольшой шаг навстречу к нему.

– Не обманывай меня, здесь, в глуши, тебе должно быть, очень одиноко. Некуда сходить, негде повеселиться. – Подхожу к мужчине вплотную, и моя грудь касается его ребер. – Да и не с кем развлечься, да?

Поднимаю голову и смотрю в потемневшие глаза. Я помню этот хищный взгляд и знаю, что означает он лишь одно – возбуждение. Еще чуть-чуть, и Марк сорвется, а я с удовольствием тыкну его носом в эту мнимую мужскую ответственность, которой он прикрывается.

– Ну, почему же. Твоя бабуля задаст жару всем моим друзьям, с которыми я привык проводить свободное время. К тому же я давно нуждался в смене обстановки и отдыхе. Ни один курорт мира не сравнится с твоим домой и твоей семьей.

Что ж, пожалуй, придется воспользоваться тяжелой артиллерией, раз он так крепко сдерживает себя.

– Ну, хорошо. Рада, что не скучаешь. – Разворачиваюсь и не спеша подхожу к печке. Чувствую себя идиоткой, но сдаваться не намерена. Медленно наклоняюсь к потемневшей стеклянной дверце, за которой пылает огонь, давая возможно Марку насладиться моим мягким местом, но потом с ужасом понимаю, что на мне не обтягивающие джинсы, а широченные штаны, за которыми не видно совершенно ничего. Вуди Вудпекер истерично кричит, что больше не в состоянии вынести мой идиотизм, и, махнув крылом, уходит за успокоительными пилюлями. Скрипя зубами, чуть закрываю решетку, и огонь в печи успокаивается. – Что-то жарко стало, тебе не кажется?

Выпрямляюсь и, продолжая стоять спиной к Марку, снимаю толстовку, оставшись в бордовой тоненькой майке.

– Не знаю, по мне так здесь по-прежнему прохладно, – говорит он, совершенно спокойно. – Если хочешь, можешь и штаны эти снять. И майку. И белье. Главное, чтобы тебе было комфортно.

Я разворачиваюсь к нему и нарочито смущенно улыбаюсь:

– Не дождешься!

– Как и ты, зайка, – усмехается он. – Думаешь, я все так же хочу просто переспать с тобой?

Истеричный хохот Вуди Вудпекера доносится из хозяйственной комнаты, где хранятся коробки с лекарствами.

Меня же накрывает негодование, сменяющееся бешенством.

– Не спорю, даже в этом мешке ты выглядишь невероятно сексуально, и, будь ты не такой упрямой, я бы с удовольствием разорвал его и взял тебя прямо здесь, на столе. Но есть одно маленькое но, через которое я ни за что не смогу переступить.

Снова оглядев меня, Марк возвращается за стол и отпивает наверняка уже остывший чай. Он смотрит в витражные окна и делает вид, что меня здесь больше нет.

Я недоумеваю, глядя в темные глаза, излучающие серьезность и уверенность. И эта уверенность совершенно противоположна той, что всегда была с Марком.

Я все могу. Я все получаю. Я – красавец. Я – Аполлон.

Нет. Теперь в мгновение ока она превратилась твердую решительность, которой сложно будет противостоять.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, с опаской глядя в мужские глаза.

Марк допивает чай и, аккуратно поставив кружку на стол, переводит на меня серьезный и спокойный взгляд:

– Я знаю, чего ты добиваешься, и это понятно. Но дело в том, что та моя прежняя жизнь больше мне не нужна. И говорю сразу, тебе не удастся доказать мне обратное. Ты можешь хоть спать рядом со мной обнаженной – все равно проиграешь. Я хочу добиться тебя, и в конечном итоге я это сделаю. Хочешь капризничать – ради бога. Хочешь спрятаться – я тебя все равно найду. Если ты чего-то боишься – поделись со мной своими мыслями, мы все решим. Я не шутил, когда говорил о совместном проживании. И чем дольше ты будешь противиться, тем сильнее я буду давить.

– Ой, вы уже проснулись! – восклицает бабуля, подойдя к чайнику. – И печь затопили, какие молодцы!

Пока она звонко щебечет о морозной погоде, мы с Марком неотрывно смотрим друг на друга, как будто пытаемся помериться силой. Его слова взбудоражили меня, и, наверное, впервые, находясь рядом с ним, я почувствовала всю ту слабость, что скрывалась под маской ложной уверенности и неприступности.

– Послезавтра снова придется ехать в город, ведь колбаску, например, сейчас я не куплю! Она должна быть свежей, чтобы оливье получилось вкусным, – лепечет она, сидя на пассажирском сиденье. – Знаете, Марк, я так рада, что вы приехали к нам! Как будто Бог ответил на мои молитвы.