Колін Маккалоу - Неприличная страсть

Что ж, для нее все эти женские уловки, возведенные в крайнюю степень, исключены. Дело просто того не стоило. В жизни есть вещи более важные и интересные, чем пляски вокруг эгоистичного самовлюбленного мужчины, хотя, похоже, большинство женщин предпочитают прожить свою жизнь именно так. Но для Онор Лэнгтри это не подходило. В ней не было ненависти или отвращения к представителям противоположного пола, просто она так устроена, что выйти замуж за одного из них стало бы ошибкой на всю жизнь.

И она продолжала заниматься своим делом, находя в нем те удовольствие и удовлетворение, которых ей по-настоящему не хватало в любви. Честно говоря, она обожала работу медицинской сестры. Ей нравилась больничная суета, постоянная занятость, нравился нескончаемый поток лиц, сменяющих друг друга. Вокруг нее постоянно возникали проблемы, которые поглощали все ее внимание. Ее друзья — а их было немного, но зато все настоящие — смотрели друг на друга и покачивали головами, Без сомнения, бедная Онор совсем помешалась на своей больнице.

Безусловно, у нее могли бы быть другие романы, и, возможно, кто-то увлек бы ее настолько глубоко, что она переменила бы свои планы в отношении дальнейшей жизни и склонилась бы к замужеству, но вмешалась война, и двадцати пяти лет от роду, она добровольно ушла на фронт одной из первых сестер милосердия. С этого времени ее жизнь исключала всякие попытки размышлений о себе самой. Северная Африка сменилась на Новую Гвинею; затем на острова, и с каждым новым пунктом назначения в ее памяти все больше сглаживались всякие воспоминания о нормальной жизни. Какое это было время! Изматывающий труд, отнимавший столько сил, он требовал знаний, всецелой самоотдачи, был непохож ни на что другое. Все, что было потом, уже не могло сравниться с ее жизнью в эти годы. Они составляли дружную команду — сестры действующей медицинской службы, и Онор Лэнгтри принадлежала ей душой и телом.

Однако война сделала свое дело. Впрочем, физически она выдержала эту жизнь лучше, чем многие другие, ибо была крепкой и благоразумной. Психика ее тоже пострадала в меньшей степени, ко на Базу номер пятнадцать она была рада приехать и восприняла свое назначение туда со вздохом облегчения. Собственно, ее хотели отправить домой, в Австралию, но она не согласилась, так как считала, что ее опыт и крепкое здоровье принесут больше пользы в таком месте, как База, чем где-нибудь в Сиднее или Мельбурне.

Спустя шесть месяцев, когда напряжение начало наконец спадать, на смену ему пришли размышления, а что же она намеревается делать со своей жизнью дальше. Тогда она и начала сомневаться, принесет ли ей возвращение к прежней работе в обычной больнице удовлетворение и полноту жизни. И еще она почувствовала, что не может больше отрешать себя от всего личного, обеднять свою жизнь отсутствием глубоко интимных переживаний, ограничиваясь одной лишь работой.

В сущности, если бы не Льюс Даггетт, вряд ли она дошла бы до состояния готовности ответить на чувства Нейла Паркинсона. Но когда Льюс появился в отделении, Нейл находился еще в тяжелейшем состоянии, и она не могла относиться к нему иначе, чем как к больному, требующему постоянного ухода. Но Льюс что-то сделал с ней, она даже толком не могла определить, что именно. Просто, когда он прошествовал в отделение, такой красивый, здоровый, в совершенстве владевший собой и ситуацией, в которой оказался, у нее захватило дыхание. За два дня он совершенно околдовал ее, заполнил собой все ее мысли, заставил чувствовать себя так, как она давно уже не чувствовала красивой желанной женщиной. Но, будучи тем, кем он был, Льюсом Даггеттом, он сам же все и разрушил. Трогательная, маленькая сестричка, рядовая, пыталась покончить с собой. Причиной был Льюс и то, что он с ней сделал, измучил и истерзал ее. Колосс оказался на глиняных ногах, и крушение иллюзий чуть было не заставило ее бросить все и уехать куда-нибудь подальше. Позже она признавалась самой себе, насколько глупо с ее стороны было так бурно реагировать на всю ситуацию, но тогда это потрясло ее, К счастью, Льюс так и не догадался, какое впечатление он па нее произвел, и получилось, что сестра Лэнгтри оказалась одной из тех немногих, без сомнения, женщин в его жизни, над которыми ему не удалось взять верх. Но тогда все для него было новым: отделение «Икс», лица, его окружавшие, и он опоздал с решающим шагом всего на один день. А когда он наконец попытался воздействовать на нее с помощью своего неотразимого обаяния, она резко высмеяла его, нимало не заботясь о предполагаемой хрупкости его нервной системы.

Однако это весьма незначительное отклонение в ее линии поведения ознаменовало собой начало перемен. Возможно, свою роль здесь сыграло осознание, что война выиграна, и той своеобразной жизни, которую она вела все это время, пришел конец, А может быть, все дело было в том, что Льюс, изобразивший в своем лице Прекрасного принца, разбудил ее от глубокого сна, в который она сама себя погрузила. Но как бы там ни было, с того момента Опор Лэнгтри начала подсознательно освобождать место в мыслях для других чувств, помимо чувства глубокой преданности своему долгу.

Таким образом, когда Нейл Паркинсон очнулся наконец от депрессии и начал проявлять к ней явный интерес, она смогла уже заметить, насколько привлекателен он как личность и как мужчина, и ее прежняя стойкая приверженность своим принципам, касающимся отношений медсестры и больного, начала ослабевать. Поначалу Нейл ей только очень нравился, а теперь она почувствовала, что начинает любить его. Он не был себялюбив, эгоистичен, восхищался ею и доверял всецело. И он любил ее. Мысли об их совместном будущем после окончания войны наполняли ее ощущением блаженства, и по мере приближения этой жизни нетерпение ее росло.

Но пока она призвала на помощь всю силу воли и запретила себе думать о Нейле как о мужчине, заставляла себя не смотреть на его губы, руки, не разрешала представлять себе, как целует его или занимается с ним любовью. Если бы это было теперь возможно, это бы уже случилось. Но тогда всему пришел бы конец. База номер пятнадцать — не то место, где можно начинать что-то, чему придаешь значение и хочешь продлить на всю жизнь. И она знала, что он это понимает, иначе все бы уже давно случилось. Но так странно было ходить по туго натянутому канату чувств над пропастью подавленных желаний, страстей, влечений, притворяться, что не замечаешь этого в нем…

Очнувшись, она посмотрела на часы: уже четверть десятого. Если она не поторопится, они подумают, что она не придет.

Сестра Лэнгтри вышла из кабинета и направилась по коридору к палате, не чувствуя, что равновесие в отделении «Икс», уже слегка нарушенное, продолжает сдвигаться все дальше.

Из-за ширм, отгораживающих кровать Майкла, доносились негромкие голоса. Она проскользнула между двумя ширмами и очутилась возле стола. На скамейке около ее кресла сидел Нейл, рядом с ним Мэтт. Бенедикт и Наггет примостились на скамейке напротив. Она тихонько заняла свое обычное место во главе стола и окинула взглядом всех четверых.

— А где Майкл? — спросила она, и почувствовала, как в груди зашевелился страх — Господи, как глупо, неужели она уже не в состоянии правильно оценивать положение вещей? Как она могла подумать, что ему не угрожает опасность душевной болезни! Война пока еще не закончилась, и отделение «Икс» по-прежнему здравствует. Обычно сестра Лэнгтри никогда не оставляла новичков так долго предоставленными самим себе в их первые часы пребывания в отделении. Что за несчастье преследует Майкла? Сначала она, заговорившись, оставила на столе его документы, а теперь — пожалуйста — даже не сумела уберечь его самого…

Она должно быть сильно побледнела, да и голос, судя по всему, тоже выдал ее беспокойство, потому что все четверо с любопытством посмотрели на нее. Если бы это было не так, слепой Мэтт ничего бы не заметил.

— Майкл в столовой готовит чай, — сказал Нейл, доставая портсигар и предлагая всем четверым закурить. Она знала, что он не допустит неосторожности и не предложит ей сигарету вне пределов ее кабинета.

— Похоже, наш новичок стремится приносить пользу, — продолжал он, поднося зажигалку всем по очереди. — Вот собрал грязную посуду после обеда и помог дневальному помыть ее. Л теперь готовит чай.

У нее пересохло во рту, но она побоялась усилить впечатление странности всей сцены и не рискнула облизнуть губы.