Она сидела и ждала, моля бога о том, чтобы боль отступила, и у нее появилась хоть какая-то возможность исправить весь тот кошмар, в который превратилась ее жизнь. Кошмар, в который она превратила и жизнь Эрика.
Когда же боль притупилась настолько, что она смогла снова мыслить, Клэр стала молиться о том, чтобы он поскорее приехал. Ведь он должен был любить ее, иначе никогда бы не сделал то, что стал делать с первого дня их знакомства.
Она поступила с ним ужасно, прогнав из кабинета, но в тот момент ей было так ужасно больно, что она боялась, что если еще немного будет смотреть на него, у нее разорвётся сердце. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя, но даже в столь плачевном состоянии она понимала, что не собирается отказываться от него. Даже если он сам это намеревался сделать.
Поэтому она укрылась там, откуда он не смог бы выгнать ее. Как бы ни старался. Она не могла позволить, чтобы он выбросил ее из своей жизни. Особенно после того, как сама выгнала его из кабинета, заставив его подумать, будто она больше не желает иметь с ним ничего общего. И если он всё же вздумает подать документы на развод… Клэр не хотела об этом даже думать.
Но его не было целых семь дней.
Она уже не знала, что и думать.
Не в силах больше скрываться в своей комнате, Клэр пошла искать утешение в лоне церкви, но и там ничего утешительного не ждало ее.
Всё было кончено. Как неделю назад заставила его поверить она сама.
Едва бредя по слабо освещенным коридорам, Клэр добралась до своей комнаты и, войдя, увидела, как дворецкий лично топит камин большой гостиной.
— Миледи, вы вернулись, — с облегчением произнес он, выпрямившись и обернувшись к ней.
С тех пор, как Клэр приехала без Эрика, все слуги ходили за ней по пятам, беспокойно глядя на едва живую хозяйку, которая отказывалась выходить из комнаты. К ней даже приходил мистер Шоу, который требовал открыть дверь. И когда она это сделала, безразличная ко всему тому, что происходило вокруг, Шоу набросился на нее и сказал, что если она не съест приготовленный для нее ужин, он в ту же секунду отвезет ее обратно в Эдинбург. Мысль об этом ужасном городе так сильно перепугала ее, что Клэр всё же согласилась поесть. И это дало ей силы ждать еще немного. Еще чуть дольше старалось биться ее сердце.
Но все надежды был тщетны. Потому что он так и не приехал.
Взглянув на подаренный им рояль, Клэр с ужасом поняла, что он не приедет сюда. Вместо того, чтобы отмести свою боль и сделать то, что она намеревалась сделать — бороться за его сердце — она окончательно растоптала то малое, что вероятно он испытывал к ней. Теперь он даже не хотел видеть ее!
— Да, вернулась, — прошептала Клэр, едва сдерживая слезы. Вернулась, но не видела больше в этом никакого смысла. Пройдя вглубь комнаты, она испытала почти невыносимую потребность остаться одной. — Мистер Сандерс, благодарю, но я больше ни в чем не нуждаюсь.
Глаза дворецкого удивленно сузились.
— Не нуждаетесь? — голос его прозвучал с осуждением. — Вы сегодня хоть завтракали?
Господи, она больше не могла этого выносить!
Направившись к окну, Клэр взглянула на хлеставшие по стеклу капельки дождя, изо всех сил борясь с горьким осознанием полного краха своей жизни.
— Оставьте меня, прошу вас, — прошептала она, прикусив губу и закрыв глаза.
— Но, миледи… — начал было дворецкий, но хриплый голос оборвал его.
— Прошу вас.
Мольба в ее голосе была сильнее, но Сандерс не мог смотреть на дрожащие плечи, не предпринимая никакой попытки помочь своей хозяйке. Которая буквально таяла на глазах с момента приезда. Подойдя чуть ближе, он печально взглянул на худенькие плечи.
— Миледи, я могу вам чем-то помочь?
Клэр не смогла сдержать слезу, которая скатилась по щеке. Осторожно смахнув ее, она покачала головой, давая понять, что ей ничего не нужно. И ничто не в силах помочь ей.
Печально вздохнув, Сандерс направился к двери и вышел, оставив хозяйку одну.
Клэр вздрогнула, услышав щелчок дверного замка, который отделил ее от всего мира. Небеса разверзлись, давая понять, что даже от них не стоит ждать помощи. Клэр уже не знала, что ей теперь делать. Она сожалела, Господи, она так жалела о том, что не сказала Эрику всё то, что должна была сказать еще в ту ночь, когда они сидели на ступеньках дома. Она должна была обнимать его и шептать слова любви до тех пор, пока он в них не поверит. А теперь… теперь он сам заставил ее поступить так отвратительно, что даже она не могла простить себя, что уж говорить об Эрике?
Судорожно вздохнув, Клэр отвернулась от окна, дрожа от лютого холода. Едва передвигая одеревеневшие ноги, она подошла к камину и внезапно заметила на круглом маленьком столике графин с травяной настойкой на спирту, которую добавляли ей в чай. Горло царапало так, что, не задумываясь больше ни секунды, она схватила графин, вытащила пробку и сделала большой глоток. Слезы хлынули из глаз быстрее, но она больше не замечала их. Обжигающая жидкость огненным шаром прокатилась по перехватившему горлу и опустилась в пустой желудок. Ее затошнило, но она заставила себя сделать новый глоток. Тело дрожало так, что она могла бы упасть, и чтобы этого не произошло, Клэр двинулась к самому близкому, куда могла опуститься.
Мягкий стул перед большим роялем, на который она почти упала. Прислонившись к открытым клавишам, она сложила руки и заплакала, не в состоянии больше сдерживать себя.
Что ей теперь делать? Куда она могла пойти? Где могла найти хоть бы малую толику покоя? Ей не хотелось даже покоя. Она хотела, чтобы вернулся Эрик, но это уже было невозможно…
Ей следовало уехать из места, где всё напоминало о нём, но Клэр не представляла, как вновь сядет в карету. Это было немыслимо. Она не хотела уезжать. Она так устала от дороги, так смертельно устала, что вероятно до конца жизни не сядет больше ни в одну коляску. Она зачахнет тут и умрет, превратившись в привидение, которое будет преследовать обитателей Бедфорд-мэнор и мешать им наслаждаться этим дивным местом. Некогда благословенный дом станет ее вечным обиталищем. И никто, даже Эрик не сможет выгнать ее отсюда, даже если приведёт сюда новую жену…
Сделав еще несколько глотков, Клэр почувствовала, наконец, благодатное тепло, которое блаженно разлилось по всему телу, согревая ее от бесконечного холода. Слезы высохли настолько, что она смогла различать отдельные предметы. Затуманенный взор помимо воли упал на невероятно красивый рояль, который принадлежал ей. Как часто она пыталась на нем сыграть, но так ни разу не смогла этого сделать, словно позабыв о местонахождении каждой ноты.
Мелкие клавиши почему-то бегали перед глазами. Голова кружилась так, что, выронив пустой графин, Клэр была вынуждена вцепиться в крышку рояля, чтобы не упасть. Неужели ее силы были на исходе? Не так она представляла свою смерть. Клэр полагала, что умрет очень старой. И невероятно счастливой женщиной, сыграв в последний раз свою обожаемую Лунную сонату.
Опустив дрожащие руки на клавиши, она попыталась высечь первые аккорды сонаты. И когда это у нее получилось, от облегчения она чуть было не заплакала. Воодушевленная тем, что у нее хоть что-то получается, Клэр стала играть, но почти сразу же наткнулась на неправильную ноту.
Сердце резануло от боли, когда она поняла, что повторяется давний случай. Это показалось таким невыносимым испытанием, что сделав глубокий вдох, она попыталась вновь. И в очередной раз пальцы ее угодили на фальшивые ноты.
Это стало последней каплей. Резко отстранив от клавиш свои руки, будто бы обжегшись, Клэр смотрела на предательский рояль, с горечью понимая, что не может больше играть.
— Я даже играть не могу б-без те-тебя… — с мукой прошептала она заплетающимся языком.
— Ты играешь божественно, любовь моя.
Раздавшийся в тишине глубокий голос, вторгшийся в ее помутневшее сознание, заставил ее вздрогнуть так, что она чуть не упала со стула. Едва дыша, едва веря в то, что это на самом деле происходит с ней, Клэр медленно обернулась, чувствуя, как сердце, наполняясь тяжестью, почти замирает в груди.
Она, вероятно, бредит или спит. Не мог ведь Эрик стоять сейчас перед ней.
Но это был он.
В мокрой рубашке, прилипшей к телу, с влажными волосами и отросшей густой щетиной, с которых капли дождя падали ему на плечи и грудь, пропитав льняную материю так, что она стала почти прозрачной, не скрывая проступающих под ней мелких черных волос на широкой груди. В слабом сумраке пасмурного дня Клэр увидела его невероятно бледное, запавшее лицо и потемневшие от страданий почти остекленевшие обожаемые серо-голубые глаза, налитые кровью.