Она почему-то смутилась и потупилась. Бабушка что-то невнятно пробормотала и повернулась к ней.
— Эдит! Ты только взгляни. Это просто невероятно.
Она протянула внучке блокнот, и Эдит небрежно взяла его, ожидая увидеть любительский набросок, выполненный в ученической манере.
На листке плотной белой бумаги была изображена девушка. Голова ее была слегка откинута, глаза закрыты, на висок падал тонкий локон, на щеках лежали тени. Между бровями залегла печальная складочка, уголки губ словно застыли в недоумении — то ли опуститься вниз, то ли продолжать привычно улыбаться. Манера напомнила Эдит ранних итальянских художников, на картины которых она вдоволь насмотрелась в музеях Флоренции… По крайней мере, она была совсем не современной.
На рисунке была изображена и Эдит — и не Эдит. Она сама себя не узнавала — неужели у нее такое трогательно-наивное и вместе с тем одухотворенное лицо, такая загадочная полуулыбка? Настоящая спящая красавица. Она подняла глаза. Мэтью Смит смотрел на нее выжидательно, он явно хотел узнать ее мнение. Бабушка прижимала ладони к щекам.
— Поразительно, Эдит, но на этом рисунке ты — вылитая моя матушка. Как он сумел уловить в тебе твои французские корни? — Она стремительно повернулась к Мэтью. — Вы должны непременно закончить этот набросок, я куплю его у вас. У меня не осталось ни одной фотографии матери, к тому же вы, сами того не сознавая, выразили истинную сущность Эдит…
Нет, непременно закончите рисунок и, если можете, прямо сейчас!
— Миссис Грэхем, я с удовольствием его вам подарю. И если Эдит позволит…
Эдит, которая в это время размышляла, что у нее за сущность, слегка вздрогнула, услышав свое имя, произнесенное этим человеком. В тот же миг ее щеки запылали, словно их опалило пламя. Она вскинула глаза и увидела, что он сморит на нее в упор. И снова ее поразил контраст между легким, шутливым тоном и пристальным, сосредоточенным взглядом. Но, может быть, все художники так смотрят на свои модели, разбирают их по черточкам, по косточкам…
— Если бабушке этого хочется… — неуверенно протянула она.
— Постойте! — воскликнула бабушка. — Вы сказали, что вы не художник. Но рисуете вы так, словно учились этому. Неужели вы самоучка?
— Нет, я когда-то посещал детскую художественную студию, — усмехнувшись, ответил их гость. — А рисовать любил с самого детства. Чтобы меня унять, моей няне стоило только дать мне карандаш в руки. А сейчас занимаюсь этим все свободное от работы время.
— А кем вы работаете, позвольте спросить? — поинтересовалась бабушка.
— Чиновником в министерстве — довольно прозаично, — как-то небрежно произнес он, явно не желая задерживаться на этой теме.
— А вы не подумывали о том, чтобы стать профессиональным художником? — спросила бабушка. — Талант, как говорится, налицо. Так схватить характер незнакомого человека…
— Спасибо, миссис Грэхем, — улыбнулся он. — Это мне чрезвычайно приятно слышать. Мои друзья считают это блажью? А что насчет профессионального художника… Меня подводит фамилия Смит. Какая же это фамилия для художника? — шутливо вздохнул он. — Вот для чиновника в самый раз.
— Может быть, вам удалось бы ее прославить, — подала голос Эдит. — Люди станут говорить: «Что это у вас на стене? Неужели подлинный Смит?! С ума сойти!».
Все засмеялись.
— Послушайте, какая мне пришла в голову мысль, — сказала бабушка, обводя их загоревшимися глазами. — Но сначала скажите, Мэтью, приходилось вам писать настоящие портреты?
Улыбка вдруг исчезла с его губ.
— Я писал портрет моей матери… По просьбе отца.
Эдит показалось, что в его глазах промелькнула печаль. Но бабушка не заметила этой перемены в настроении их гостя.
— У меня к вам просьба, дорогой Мэтью. Я бы хотела, чтобы вы написали портрет Эдит, вот такой, какой вы ее видите. Я повешу его в спальне, чтобы смотреть на него, когда ты, Эдит, уедешь. И буду каждый день видеть перед собой сразу и свою внучку, и мать… Не судите строго сентиментальную старуху, Мэтью. Разумеется, вы вправе назначить цену.
— Но, бабушка, моих-то фотографий у тебя целая куча, — возразила Эдит. — И мистеру Смиту вряд ли интересно…
— Миссис Грэхем угадала мое желание, — произнес Мэтью Смит. — Едва я увидел вас в поезде, как в моем воображении родился портрет, я представил его со всей отчетливостью.
Это будет что-то в духе «Лукреции» Сальватоpa Розы. Конечно, последнее слово за вами, Эдит.
— Ну что же, Эдит?
Эдит растерянно молчала. Еще два дня назад она непременно посоветовалась бы с Сесилом. Впрочем, можно было не сомневаться, что Сесил бы категорически возражал. Его привела бы в негодование сама идея, что какой-то дилетант будет рисовать портрет его невесты. Эдит даже показалось, что она слышит его возмущенный голос, и в ней вдруг заговорило желание поступить вопреки воле Сесила. Тем более, что об этом просит бабушка, а бабушка прожила долгую жизнь и разбирается в людях. Она взглянула на Бланш и медленно кивнула.
— Если тебе так этого хочется, бабушка… Но только я не смогу позировать подолгу.
— Это и не понадобится, — успокоил ее Смит, вздохнув, как ей показалось, с облегчением. — Достаточно будет двух-трех сеансов.
Сначала я просто сделаю несколько карандашных набросков и перенесу на холст самый подходящий. А когда начну накладывать краски, то еще раз потребуется ваше присутствие, чтобы точнее передать цвет глаз, волос…
Бабушка с радостным восклицанием захлопала в ладоши.
— Спасибо, милая, это будет мне лучшим подарком на день рождения. Если вы не заняты в воскресенье, Мэтью, может быть, стоит начать не откладывая?
Не успела Эдит подумать, что бабушка уж чересчур торопится, как Мэтью произнес:
— Я и сам хотел это предложить. Если вы, Эдит, завтра свободны, то я могу заехать за вами.
Я живу на Хокстон-стрит.
— Ну.., я в самом деле завтра свободна, ответила Эдит, и бабушка удовлетворенно кивнула. — Мне всего удобнее в два часа. Запишите мой адрес, мистер Смит.
Он быстро записал продиктованный ею адрес: Гросвенор-сквер, шестнадцать. И в этот момент из бабушкиной спальни донесся негодующий плач: проснулась малышка Ви и громко требовала внимания. Эдит вскочила, Смит тоже поднялся.
— Большое спасибо за гостеприимство, миссис Грэхем. До свидания, Эдит. Завтра ровно в два я буду ждать у вашего подъезда.
Он улыбнулся, не усмехнулся, а именно улыбнулся, тепло и широко, и его улыбка была такой подкупающей и обаятельной, что Эдит не сдержалась и невольно улыбнулась в ответ.
Бабушка пошла проводить гостя до калитки, а Эдит поспешила к проснувшейся девочке. Дав ей в руки зеленого зайца, она украдкой взглянула в окно.
Бабушка о чем-то говорила Смиту у калитки, он ответил ей какой-то одной фразой и, наклонившись, поцеловал руку, потом выпрямился и бросил взгляд на окна. Эдит отпрянула в глубь комнаты, и ее сердце учащенно забилось. Она вдруг поймала себя на мысли, что очень хотела бы оказаться на бабушкином месте — чтобы это ей Мэтью Смит поцеловал руку.
Как удивительно, что в его несколько старомодных манерах не чувствуется ни малейшей рисовки или фальши.
Эдит натянула на Ви носочки и платьице и повела ее в гостиную. Бабушка как раз входила в дверь.
— Только не начинай упрекать меня, — с ходу сказала она. — Если ты хоть что-то смыслишь в живописи, Эдит, то согласишься, что у этого молодого человека несомненный талант.
И в какой оригинальной манере выполнен набросок! Но главное даже не это… — Она многозначительно посмотрела на внучку. — Если хочешь знать, меня просто потряс его рисунок.
Он совсем незнакомый человек… А ты действительно уверена, что вы незнакомы? — вдруг спросила она, уставившись на Эдит с подозрением. — Впрочем, это не важно. Ты не знаешь себя, Эдит, и не знаешь себе цены. Может быть, этот портрет откроет тебе глаза на саму себя, и твоему Сесилу тоже. Если бы он сумел понять тебя по-настоящему!
— Я ведь согласилась, бабушка, — примирительно сказала Эдит. — Но все-таки, как ты сама заметила, мистер Смит — совсем неизвестный нам человек. Представь, что сказала бы мама! А вдруг он окажется маньяком? — шутливо добавила она.
Бабушка укоризненно посмотрела на нее.
— Хочешь сказать, что я выжила из ума? Или совсем ничего не понимаю в людях? Да с этим человеком ты будешь в большей безопасности, чем со своим Сесилом.