Жасмин Майер - Несносные боссы

Я перенесла свои пробежки от побережья в парк. От безмятежного вида белых яхт на синем фоне внутренности скручивались узлом.

Но самое ужасное, что я потеряла всякий интерес к тому, чтобы сопротивляться напору Майка и его родственников. Ни желания, ни сил не было, чтобы повернуть вспять течение, которое подхватило и несло неудержимым потоком мимо свадебных магазинов, приготовлений, обсуждений. Ощущение, что я как будто смотрю на себя со стороны, только усиливалось день ото дня. Я говорила, встречалась с людьми, даже сходила на несколько собеседований, но все эти события как будто происходили без моего участия.

Только иногда ощущение реальности было таким острым, что резало каждой секундой. Чаще всего это случалось по ночам, из-за снов.  Несносные боссы так и не покинули их, и произошедшее в конференц-зале в сновидениях только в сто крат усилилось, а зрители больше не были помехой. И никто не останавливал двух мужчин от того, чтобы владеть моим телом так, как им одним хотелось.

Избитый штамп из любовных романов прочно вошел в мою жизнь. Если бодрствуя, я не позволяла себе и случайной мысли об Александре и Джеймсе, то ночью из-за сновидений мое тело раз за разом меня предавало. Я просыпалась из-за испепеляющего желания, которое не знало удовлетворения.

Боль от потери перемежалась с яростью за то лживое письмо моему начальству. Я ненавидела их обоих за то, что ни один так и не ударил палец о палец, чтобы объясниться со мной. И ненавидела себя за то, как долго я лгала Майку не в силах разрубить этот порочный круг.

Иногда я ночевала у него. За квартиру он заплатил, даже навел порядок. Он все также прижимал меня к матрасу, пока самозабвенно занимался сексом. И вроде бы со мной. Но все мои ощущения молчали, и взрывались фейерверком только, когда возвращались сны.

Я говорила Майку, что вижу кошмары. Он верил. Кажется, он верил вообще каждому моему слову. А еще даже не интересовался, что случилось и почему я перестала ходить в офис каждый день. По-моему, он никогда и не вникал в то, чем я зарабатывала на жизнь.

Сам Майк старательно рассылал резюме в надежде найти место в какой-нибудь команде в новом сезоне. Однажды он сказал, что у него завязалась переписка с каким-то клубом на севере. Иногда я думала о том, что, наверное, будет правильнее уехать с ним, если так сложатся обстоятельства. Больше всего на свете мне хотелось сбежать. Но трагедия была в том, что от себя-то не убежишь.

Пить Майк перестал. Позволял себе пива во время просмотра матчей дома или в баре, но надравшимся до бессознательного состояния я его больше не видела.

У него даже стали водиться деньги, но я не спрашивала откуда.

И очень зря.

В последнее время я часто думаю о том, что мне напоминает безмятежная поверхность бассейна. Ровная, гладкая и бесцветная.

Такая же, как и моя жизнь.

В бассейн я теперь хожу каждый вечер. Каждый вечер пытаюсь узнать, сколько нужно проплыть, чтобы боль в мышцах перебила другую, ноющую и прожигающую дыру в моей груди?…

Совет директоров все-таки настоял на слиянии. Со временем.

Разумеется, они не могли иначе. Они всего лишь дали нам с Джеймсом время, чтобы остыть. А после прислали нового агента, который стал посредником между мной и Джеймсом, давая понять, что слиянию быть. Несмотря ни на что. В бизнесе не может быть иначе.

На этот раз я настоял на том, чтобы посредником между нами был мужчина.

Новым юристом оказался безусый юнец только с университетской скамьи. Похоже, все остальные спецы в этом городе после сорванной в последней моменты сделки решили держаться от нас с Джеймсом подальше. Никакие проценты от многомиллионной сделки уже не мотивировали.

Этот новичок никогда не опаздывает. По утрам он пьет крепкий черный кофе без сахара. Так что больше никаких сливок и корицы в моем кабинете. А еще у Зака Пиллоу есть твердый кейс для ноутбука.

В первый же день я провел мистера Пиллоу во второй кабинет, чтобы Эмма Чамп не была в моих воспоминаниях последней, кто входил в этот кабинет, не считая меня.

Иногда я думаю о том, что, возможно, чтобы перебить воспоминания о том, как Эмма смотрелась в моей рубашке, мне стоит и Зака Пиллоу переодеть в одну из них.

В последний раз я видел Джеймса, когда он приехал ко мне домой и отдал тот самый байк. Мой собственный байк, который столько лет простоял в его гараже. Раньше у Джеймса еще была надежда, что однажды все исправится, теперь даже неисправимый оптимист, как он, ее потерял.

Мы и словом не обмолвились о том, что действительно волновало обоих. Говорили о резине, деталях и незначительных царапинах на черной отполированной поверхности.

Только в последний момент, на самом пороге, Джеймс сказал, что это лицемерие делать вид, что ничего не было. И что в прошлый раз с Розеттой я продержался целых десять лет.

– Насколько тебя хватит на этот раз, Александр? – спросил он с горечью в голосе.

Ответ ему не нужен был. Он прекрасно меня знал. Теперь и десяти лет будет мало, хотя бы потому что я больше не намерен впускать в свою жизнь ни Джеймса, ни женщин, которые будут знакомы с нами обоими. Это слишком больно. И слишком сложно днями и ночами жить дальше, как ни в чем не бывало.

Десять лет мне понадобилось, чтобы заново выстроить свою жизнь после того, как умерла Роза. А теперь я снова хожу по руинам. Так что на этот раз у меня нет никакого желания повторять этот порочный круг.

Знаю, что мои подчиненные возмущены дополнительными часами работы. Увы, я не могу объяснить им, что работа – все, что у меня осталось.

Я стал поистине несносным боссом.

Часто вижу отблеск раздражения в глазах Зака Пиллоу, который получает мои отказы раз за разом на спорные пункты контракта. Он слишком хорошо умеет держать лицо и никогда не позволит раздражению взять вверх над эмоциями.

Эмма так не умела. Я замечал, как она вскидывала брови или повторяла шепотом мои фразы, думая, что я ничего не вижу.

Работе над контрактом она отдавалась всем сердцем. Теперь я понимаю, что с каждым днем сам контракт волновал ее все меньше.

В той негативной характеристике, которую я отправил ее боссу, именно эту эмоциональную вовлеченность я добавил к негативным факторам, препятствовавшим осуществлению работы. Та характеристика стала единственным моментом, когда я позволил эмоциям одержать вверх над разумом. Иногда я перечитываю ее и удивляюсь, насколько сильной была боль, если она позволила мне все положительные качества Эммы в той характеристике превратить в отрицательные?

Эмма никогда не простит мне той бумаги. По крайней мере, я уж точно не могу простить себе этого. Как и Джеймс. Он больше не приезжал, ограничился звонком.

– Зачем ты сделал это, Александр? Ее уволили из-за этого.

Я рассчитывал, что это принесет облегчение. А осталось только отвращение к себе самому.

– Так иди и утешь ее, – отрезал я и положил трубку.

Больше он не звонил. Я представлял, как жизнерадостный Джеймс, который всегда слишком легко все прощал, звонил Эмме и после добивался того, чего мы оба так и не добились.

Какого черта мы творили в конференц-зале? Мы условились с Джеймсом, что лишь дадим ей понять, что приняли ее условия. Решили не тянуть, чтобы после конференции сразу же, как только будет возможно, уехать втроем.

Не вышло.

Эмма как наваждение. Крышу снесло обоим. А если бы кто-то обернулся? Невероятно, что никто ничего не видел. Из-за этого я иногда и сам перестаю верить в то, что это произошло на самом деле. Хочется позвонить Джеймсу и спросить, это ведь было? Это ведь произошло на самом деле? Вот почему сейчас так плохо?

С Розеттой все было проще. Это богохульство так говорить, но ее смерть поставила окончательную точку. Выхода действительно не было. Это был конец. Женщина была и вот ее не стало.

Я долго учился, как жить дальше. Без нее. И научился.

Теперь пытался повторить тоже самое и не мог, потому что знал – где-то там вне этих стен Эмма существует. Живет. Носит ноутбук в руках, пренебрегая защитой. И пьет сладкую бурду со сливками и, должно быть, тонной корицы. И уж точно она по-прежнему опаздывает, куда только можно.

А еще у нее на пальце, вероятно, до сих пор имеется то кольцо. Необъяснимая. Оглушающая новость. После которой в пламени ярости сгорели остальные эмоции.

Всеми силами я пытаюсь снова стать тем самым человеком, которым был когда-то, когда мисс Эмма Чамп впервые впорхнула на своих высоченных каблуках в мой офис, как всегда при этом опоздав на пять минут. Только, похоже, это тщетная попытка. Мне не быть прежним. Как бы я ни хотел добиться обратного, но эта женщина меня изменила. Показала, что вместо склепа, в который я превратил собственную душу, я еще могу чувствовать.