Пропускаю его «ты» мимо ушей, отвечаю односложно:
— Нет.
— Плохо, — Глеб Самойлович разворачивается на сто восемьдесят градусов и скрывается в своём кабинете.
Срочно звонить Лине!
Судорожно набираю её номер, быстро пересказываю проблему — черноволосая фея появляется в приёмной через тридцать секунд.
— Он у себя? — нервно шепчет она, тут же подходя к моему столу.
— Да, — киваю, с опаской поглядывая на дверь, — что происходит?..
— Татьяна — двоюродная племянница губернатора. Все её дни рождения проходят в рамках благотворительных вечеров со сбором средств для детей-инвалидов. У меня из головы вылетело, какой сегодня день, — Лина прикусила губу и бросила быстрый взгляд на кабинет шефа; затем серьёзно посмотрела на меня, — Он точно спросил, была ли ты у губернатора?
Затравленно киваю.
— Чёрт… — выругалась та и, быстро поправив свой костюм, прогарцевала к двери Глеба; осторожно постучалась, дождалась ответа, скрылась в кабинете… вышла через тридцать секунд, — Быстро одевайся, буду ждать тебя внизу.
— Что происходит? — повторяю уже с лёгкой паникой.
— Сегодня твой первый выход в свет. Ура, — сухо объявила Лина, — Так что с милостивого позволения шефа, мы идём делать из тебя человека. Не забудь скопировать все данные о запланированных встречах — пока будем ехать в машине, всех обзвонишь и всё отменишь. Пока у тебя недостаточно средств для удовлетворения «чувства прекрасного» у высшего света нашего города, я оплачу твои покупки — вернёшь мне с первой же премии.
— Спасибо, — одними губами ответила я, и Лина тут же скрылась в коридоре, торопясь за своими вещами.
Выполнив все задания, мчусь на лифте вниз, нервно размышляя о том, как резко изменилась моя жизнь. Идти на приём у губернатора желания нет… вообще. А всё из-за того, как резко испортилось настроение шефа, когда он вспомнил об этом чертовом дне рождения Татьяны! И почему Лина не предупредила меня об этом? Я должна быть в курсе таких важных мероприятий!
Внизу брюнетка подхватывает меня под локоток и утаскивает к подземной парковке. Свой вопрос я смогла задать только тогда, когда черный тонированный лексус вместе с нами обеими на борту выехал со стоянки на дорогу.
— Ты и не должна была помнить об этом дне — так что не переживай. Ругать он тебя не будет, — успокоила меня Лина.
Ну, это смотря что подразумевать под словом «ругать»: погнобили меня сегодня знатно — испытывать подобное ещё когда-либо желания не имею.
— Я знаю об этом только потому, что Глеб брал меня на приём в позапрошлом году, — продолжила фея, — Лучше начинай обзванивать всех визитёров! Иначе испытаешь на себе, что такое Бондарёв младший в гневе: он очень не любит не исполнительность…
Тут же хватаю свой телефон и блокнот вместе с предусмотрительно записанными контактами. Хорошо, что я подстраховалась! Следующие три часа проходят, как в тумане. Единственное, о чём я могла думать, это о том, какие цифры написаны на ценниках платьев, которые я примеряла по требованию Лины. Откуда эти цены!? У нас же в стране кризис!!! Кто вообще в здравом уме купит платье за двести тысяч рублей?! А туфли? Это же не туфли, а моя зарплата за целый месяц! Я не буду это надевать! Так и заявила Лине! Но под красноречивым взглядом сдулась…
Моё «буду» и «не буду» здесь никого не волнует. Как и моё неопределённое будущее, в котором я должна буду отдать фее из своего кармана сумму с пятью нулями.
Уже с какой-то тоской начинаю думать о кредите, а эта ненормальная тащит меня дальше! В салон красоты, где прайс лист убивает последнюю надежду уволиться через пару месяцев из этой адовой компании! Да мне придётся год работать только для того, чтоб с долгами расплатиться! Это, не говоря о том, что ещё и жить на что-то нужно будет! И за квартиру платить!
Тихо ненавижу Бондарёва и его Татьяну. Ненавижу губернатора и его особняк. Ненавижу всех, кого там встречу. Заранее.
Даже удивление от собственного отражения в зеркале не затмевает моей ненависти к высшему свету нашего славного города. Да, я гуманитарий и социальный работник, но это не значит, что я — человеколюб.
В данный момент я искренне желала, чтобы этот чертов приём не состоялся, и я смогла бы тихо пойти и сдать все покупки обратно в магазины… С салоном, конечно, так не получится — тут уж придётся влезть в долг и возвращать Лине деньги, но хотя бы посильную сумму! И всё равно уволюсь — терять мне уже нечего. Деньги на карте есть, первое время протяну; о Лене заботится смысла уже не вижу — она сегодня показала, что думает о моём повышении, причём достаточно откровенно. Так что помашу ручкой Глебу Бондарёву и пойду батрачить по специальности — уж там — то он не в силах закрыть передо мной двери. Не та зона влияния. В соц. сфере на Глеба Бондарёва всем глубоко наплевать! Как и на его связи. Надеюсь.
Чёрт…
— Так, Мила! Чего застыла перед зеркалом! — прикрикнула фея, — Бегом в машину, нам ещё в одно место заехать надо! А потом — ко мне домой, готовится к выходу! Глеб Самойлович заберёт тебя от меня — я его уже предупредила.
Иду… Сколько же в ней жизненных сил! И сколько бабла на её карте…
Мысль о деньгах снова вводит меня в уныние, а мы уже мчимся на всех порах в торговый центр — Лина решила, что мою косметичку нужно обновлять прямо сейчас. Могу её понять. Я своей косметикой тоже не люблю делиться, — но почему нельзя было повременить хотя бы с этой тратой?! Я итак теперь в долгах, как в шелках, и попала в абсолютную зависимость от шефа и от работы — а она по новому кругу начинает…
Погрузившись в глубокую депрессию, я уже воспринимала всё, как данность. Хуже, чем сейчас, быть просто не могло: потому смысла тратить свои нервные клетки на ситуацию, изменить которую я уже не могла, — я не видела. И тихо ушла в себя с мыслью, что я — самая большая неудачница в мире.
Вернулась в реальность только в квартире Лины (двухэтажные апартаменты в центре, со смелой планировкой и неожиданным дизайнерским решением — пространство было решено в стиле футуризма, с абсолютным отсутствием привычных мне предметов мебели и быта, отвечающих за само понятие «домашний уют»), перед зеркалом в полный рост, который отражал совсем даже не меня, а какую-то незнакомую мне, ухоженную девушку в невероятно красивом платье в пол цвета «шампань» с красивой вышивкой, украшенной кристаллами Сваровски, с убранными в сложную причёску волосами, спускавшимися на правое плечо тяжелыми локонами, с большими, яркими глазами, умело увеличенными косметикой, и с утончёнными чертами лица (тут уже моя внезапная худоба сказалась).
Звонок в домофон заставил нас обеих подпрыгнуть — и меня, и девушку в отражении, и с паникой в глазах посмотреть на хозяйку странной квартиры.
— Возьми вот это, — фея накинула на меня стильный плащ черного цвета, почти скрывший платье своей длиной, — Вернёшь завтра. И не забывай! Глебу нельзя пить! А он будет стремиться — Таню он на дух не переносит, — напутствовала та на прощание, провожая меня к двери.
— Что у них произошло? — удивилась я, натягивая новенькие туфли.
— Ты серьёзно? — Лина даже бровь подняла, — Я тебе что, всевидящее око? Или на Вангу похожа?
— Нет, ты похожа на фею, — пришлось признаться мне; на коварную фею, погрузившую меня в долговую яму и вынудившую ещё, как минимум, год батрачить на злобного принца.
— Не потеряй свои Manolo Blahnik, Золушка, — фыркнула Лина и вытолкнула меня из своей квартиры.
Я спустилась вниз на лифте, вышла на улицу и тут же нырнула в салон дорогой машины. Осторожно посмотрела на шефа. Разглядеть что-либо в темноте салона сложно, но взгляд зелёных глаз в такой близи завораживал…
Глеб сидел, не отрывая от меня тех самых зелёных глаз, и молчал. Секунды три молчал — должно быть, вновь сканируя на дефекты, — затем повернулся к водителю и спокойно приказал:
— Поехали.
Только тогда поняла, что не дышала все эти три секунды…
Глава 3. Это что, бал?
Несколько минут мы ехали в тишине. Я сидела, стараясь вообще не шевелиться, и искоса поглядывала на шефа. Хорош, засранец. Находиться так близко к нему и игнорировать этот факт — оказалось довольно сложно. Наверное, у всех плохих парней такие лица: с идеальными (для нас, простых смертных) чертами, с широкими скулами, с чувственными губами, слегка нахмуренными черными широкими бровями, с гладкой кожей без намёка на щетину и с чуть выпирающими желваками… а, это он сердится — вот они и выпирают…