Она решительно тряхнула головой и убрала айпод в сумку. Ей нужно рассуждать здраво… В лаборатории стояла какая-то нездоровая тишина, у нее даже мурашки побежали по спине.
– Знаешь, у меня ведь лежит анкета для записи на курсы криминалистики. Очень хорошие курсы, но я все время откладываю запись.
– Почему?
Уложив вещи в сумку, она подняла на него глаза:
– Моя мама была художницей-криминалистом.
– Была? – удивился Дэвид. – Больше она этим не занимается?
– Она умерла. Десять лет назад. Покончила с собой.
Аманда сама себе поражалась. Она рассказывала о маме очень немногим, только тем, кого считала по-настоящему близкими, проверенными… Людям, которым она могла доверять. Очевидно, теперь в их число входил и Дэвид.
– Я понятия не имел… Извини. – Он стоял неподвижно, сохраняя внешнюю невозмутимость; не осуждал, не ужасался; лишь с легким интересом ждал продолжения.
– Спасибо. Но я говорю тебе об этом только для того, чтобы ты понял. Однажды мама нарисовала фоторобот, и на его основании человека признали виновным в убийстве. Он несколько лет просидел в тюрьме, а потом его оправдали. Она так и не простила себя.
Дэвид резко тряхнул головой, и Аманда подняла руку:
– Мама покончила с собой не из-за того случая, но он тоже способствовал… У нее несколько лет была депрессия. Возможно, у нее было биполярное расстройство, тогда его еще не научились определять. Знаю только, что у нее бывали настоящие эмоциональные взлеты, за которыми непременно следовали спады. В «плохие» дни она не могла себя заставить даже встать из постели. Работа была для нее спасением. Она любила свое дело, ей нравилось, что благодаря ей многое меняется. После того как того осужденного оправдали, мама перестала делать фотороботы. Ни разу не согласилась. По-моему, потеряв работу, она ушла в штопор, из которого так и не вышла.
– А сейчас мы вовлекли в это тебя… Если бы я знал, я бы не просил тебя.
– Я сделаю реконструкцию, – сказала Аманда.
Он с облегчением выдохнул:
– Я… Мне… Из-за чего ты передумала?
Из-за многого. «Из-за матери. Из-за того, что ту девушку убили…» Аманда показала на свой эскиз, который так и лежал на рабочем столе.
– Взгляни на нее. Она была хорошенькой. По крайней мере, мне так представляется.
Он потянулся к рисунку, но вначале все же спросил:
– Можно?
– Конечно.
– Потрясающе!
Он положил эскиз на стол и покосился на нее:
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Раньше мне казалось, что я не смогу заниматься тем же, что и мама, потому что буду очень сильно переживать. Сегодня я осознала, что все не так плохо. Более того, теперь я лучше понимаю маму… Через что ей каждый раз пришлось проходить. Странно, но мне казалось, будто все время, пока я работаю, она рядом со мной, и я даже немного ожила. – Почему она откровенничает с мужчиной, которого почти не знает? – Что-то я разболталась…
– Я тебя прекрасно понимаю. – Он подмигнул. – Прости! То есть нет. Я не понимаю. Надо было сказать: понятно, что у тебя каким-то странным образом проявилась любовь к такого рода работе.
В ответ Аманда лишь кивнула. Если она позволит ему анализировать себя, изучать ее побудительные мотивы, она не сумеет сохранять нужную для дела отстраненность.
Ни в работе, ни с ним.
– Если мне дадут слепок черепа, я попробую воспроизвести ее лицо. Для скульптурной реконструкции требуется гораздо больше деталей, чем для плоскостной…
Не заботясь о том, уместно это или нет, и забыв о том, что Пол совсем рядом, она подошла ближе к Дэвиду, привстала на цыпочки и обняла его за пояс, просунув руки под куртку.
– Спасибо, что настоял на своем. Наверное, мама намекает мне, что пора применить мой талант в большей мере.
Он попятился и широко улыбнулся. При виде его улыбки ее обдало жаром.
– Мы, Хеннингсы, любим исполнять свой гражданский долг. Как ты отнесешься к тому, что я, в знак благодарности, что ты спасла меня от гнева матери, как-нибудь на неделе приглашу тебя поужинать? К сожалению, сегодня не получится, потому что сегодня я ужинаю у родителей.
– Ты вовсе не обязан приглашать меня на ужин.
– Нет, обязан. Ты согласилась помочь, несмотря на все, что тебе пришлось пережить. И потом, на самом деле мне просто хочется пригласить тебя на свидание, так что с помощью ужина я убью двух зайцев одним выстрелом… Как говорится.
Какой же он настойчивый! И совершенно неотразим. Он, конечно, наглец, но наглецы иногда бывают такими милыми!
– Хорошо, я согласна.
Остановившись у ее дома, Дэвид выскочил, чтобы открыть для нее дверцу, отчего девочка, спрятанная в глубине души Аманды, польщенно заулыбалась.
– Я провожу тебя до двери.
Сгущались сумерки; в свете уличных фонарей ее дом жутковато мерцал. Аманды не было целый день, и она не оставила внешнего освещения. Подходя, она заметила что-то белое, приклеенное к двери. Рекламные агенты постоянно подсовывали свои листовки за ручку двери, но испортить саму дверь пока еще никто не додумался. Вот нахалы!
С помощью фонарика она прочла извещение – какого черта? – с шапкой «Город Чикаго, строительное управление». Под шапкой она увидела крупную надпись жирным шрифтом: «Запретная зона. Не входить!»
Аманда задумалась. Что произошло? Наверное, кто-то пошутил. Она оглянулась на Дэвида – он стоял на несколько ступенек ниже, – думая, что, может быть, он… Нет. Он ведь почти не знает ее и вряд ли стал бы издеваться над ней. Тем более что подобные шутки ее вовсе не смешат.
Совсем.
– Что случилось? – спросил Дэвид. – Ты что-нибудь забыла?
– Я… – Она споткнулась и оперлась рукой о дверь. – Происходит что-то непонятное. Тут извещение от городских властей, в котором мне запрещают входить.
«Наверное, все же шутка». Как же иначе? Если это не шутка, у нее большие неприятности. Но почему понадобилось опечатывать ее дом? Внутри все сжалось, напряжение поднялось выше, к груди. Если ей нельзя входить, она отрезана и от студии, и от дома. От всей жизни.
Дэвид нахмурился:
– Наверное, домом ошиблись. Кроме того, они ведь не загородили и не заперли входную дверь.
– Что это значит?
– Это значит, что дом не рухнет. Если бы угрожало обрушение, они бы перегородили все входы. А если проблема связана, например, с загрязнением, отравляющими веществами и дому не грозит обрушение, власти просто вешают объявление. Так они и поступили в твоем случае. Пожалуйста, не паникуй. Позвони домовладельцу и выясни, что случилось.
Да! Домовладелец. Власти наверняка связались с ним. Она не сразу нашла его номер в списке контактов.
– Я все убеждала его подать заявление, чтобы дом включили в список памятников культуры. Неужели теперь его хотят… снести?!
После третьего звонка Аманда проворчала:
– Он никогда не подходит, когда я звоню. – Она оставила сообщение на автоответчике и нажала отбой. – Позвоню в строительное управление.
– Можешь попытаться, но сейчас шестой час. Наверное, все уже ушли.
Она все же позвонила. Это не повредит. Не желая искать номер на своем телефоне, она позвонила в справочную, и ее соединили со строительным управлением муниципалитета. Ответил автомат, сообщив, что управление закрыто.
Просто ужас! Аманда постучала по экрану и зажмурилась, приказав себе сохранять спокойствие. Произошло недоразумение, только и всего.
Открыв глаза, она еще раз прочла извещение, и мысли у нее в голове понеслись галопом. Работа. Одежда. Чековая книжка! Лекарства от аллергии… Все там, внутри.
Она мигом забыла о необходимости сохранять хладнокровие.
Забыла о том, что нельзя паниковать.
Ее организм одновременно зачесался, зазудел. Весь этот эмоциональный мусор так вреден для нее, женщины, которая старается избегать взлетов и падений! Сейчас у нее одно сплошное падение.
– Не знаю, что делать. Там вся моя одежда! – Она всплеснула руками. – И потом… как же моя работа?!
– Погоди. – Дэвид спустился на несколько ступенек и окинул взглядом темное здание. – Здесь ведь есть черный ход? Там и войдем.
– Но здесь написано…
– Да, но ты же сама говоришь, что у тебя нет одежды. Осторожно войдем через черный ход, будем надеяться, что нас не заметят, ты упакуешь все необходимое на несколько дней, пока ситуация не разъяснится.
Лишившись студии, она не может работать. Без работы не сможет зарабатывать…
– Я снимаю бокс для хранения готовых картин. Туда можно отвезти кое-какие вещи, но работать там невозможно, слишком тесно… А ведь мне еще нужно закончить скульптуру!