Анна Голон - Неукротимая Анжелика

— Вы остановитесь на опушке леса. Если увидите на ветке второго дуба красный платок, пройдите еще немного вперед и издайте крик козодоя. Тогда еврей Раби выйдет из зарослей.

— Малышка, ты здесь? — произнес слабый голос старого Колоэнса. — Дай мне руку. У меня была десятилетняя дочка. Она махала мне чепчиком, когда я двадцать лет назад вышел в море. Она теперь, наверное, такая, как ты. Ее звали Марика.

— Вы ее увидите, дедушка.

— Нет, не думаю. Смерть скоро заберет меня. И это к лучшему. Что делать Марике со старым папашей-моряком, который вернется после двадцати лет рабства пачкать ей красивые плитки ее кухонного пола и нести вздор про солнечную страну? Я рад покоиться в земле Марокко. Вот что я тебе скажу, малышка… Я соскучился по садам Мекнеса. Я бы хотел снова увидеть, как носится галопом Мулей Исмаил, словно гнев Божий… Лучше мне было дождаться, чтобы он расшиб мою голову своей палкой…

Венецианец, парижанин и баск уходили под утро. Колен Патюрель знаком подозвал Анжелику.

— Я останусь со стариком, — сказал он, — его нельзя унести и нельзя оставить. Надо ждать! Другие пойдут, чтобы поспеть на встречу с Раби Байдораном. Они предупредят его и решат, как нам следует действовать. Вы хотите идти с ними или задержитесь здесь?

— Я поступлю так, как вы мне прикажете.

— Думаю, вам лучше остаться. Без вас они пойдут быстрее, а время не ждет.

Анжелика склонила голову и отвернулась, будто хотела отойти к убогому ложу раненого. Колен Патюрель удержал ее, видимо пожалев, что ему снова не хватило обходительности.

— Я считаю также, — добавил он, — что старый Колоэнс нуждается в вас, чтобы умереть. Но если вы предпочитаете уйти…

— Я остаюсь!

Поделили провизию и последние стрелы, Колен Патюрель оставил себе лук, колчан, дубину, буссоль и шпагу маркиза де Кермева.

Покидая стоянку, трое мужчин на мгновение остановились у свежей могилы бретонского дворянина.

Старый Колоэнс все больше слабел, бредил по-фламандски, хватаясь за руку Анжелики с судорожной цепкостью умирающего. Но сила этого старого стойкого тела внезапно вернулась, когда после лихорадочной ночи и мучительного дня он поднялся во весь рост. Потребовалась вся мощь Колена Патюреля, чтобы удержать его. Раненый боролся с ним, как боролся со смертью: с дикой энергией.

— Ты меня не возьмешь! — твердил он. — Не возьмешь!

Вдруг он узнал лицо того, кто стоял перед ним:

— А, Колен, мой мальчик, — сказал он ласково, — мне пора уходить, как ты считаешь?

— Да, друг, пора! Иди! — приказал неторопливый голос Колена.

И старый Колоэнс с доверчивостью ребенка забылся на руках нормандца.

Потрясенная этой ужасной агонией, Анжелика заплакала. Сквозь слезы она глядела на сухонького старика с седой облезшей головой, лежащего в объятиях вожака как на сыновней груди. Колен Патюрель закрыл Колоэнсу глаза, сложил руки.

— Помогите мне его перенести, — попросил он. — Могила уже выкопана. Надо действовать быстро. Потом и мы отправимся.

Они положил умершего рядом с маркизом де Кермевом, торопливо забросав землей. Анжелика хотела вырезать два креста.

— Никаких крестов! — сказал нормандец. — Мавры, которые пройдут здесь, живо сообразят, что христиане похоронены недавно и бросятся за нами в погоню.

И снова был изнурительный переход по горам, гребни которых в сиянии луны отливали металлическим блеском. Отдохнув за эти два дня, Анжелика дала себе слово, что Колен Патюрель не сможет упрекнуть ее в медлительности. Но сколько она ни старалась, ей было не угнаться за ним. Она вся напряглась и раздражалась, видя, что он ее ждет, часто оглядываясь, останавливается, возвышаясь в лунном свете, как статуя с дубиной на плече. Ей очень хотелось поскорее догнать других беглецов. Те, ругаясь, ворча и стеная, шли, по крайней мере, как простые смертные, а не строили из себя мифологических героев, не подверженных земным слабостям. Да что он, никогда не устает, что ли, этот чертов Колен Патюрель? Никогда не боится? Неужели он не доступен никаким страданиям, душевным или телесным? В сущности, он просто животное! Она и раньше так считала, но переход вдвоем укрепил ее в таком мнении.

Тем не менее они продвигались так успешно, что на следующий день к вечеру достигли опушки дубового леса, где должна была состояться встреча с Раби. Вот впереди виднеется перекресток дорог, проложенных по песку, где пробковые дубы глубоко пустили свои мощные корни.

Колен Патюрель остановился. Глаза его сощурились, и Она удивилась, видя, что он смотрит на небо. Анжелика взглянула в том же направлении, и ей показалось, будто солнце внезапно померкло от тучи грифов, медленно поднимавшихся с деревьев. Должно быть, их приход потревожил птиц. Покружившись в воздухе, грифы вновь опустились, вытягивая голые шеи в сторону большого дуба, ветви которого простирались до перекрестка. Только сейчас Анжелика наконец увидела то, что их так привлекало.

— Там висят двое, — сказала она приглушенно.

Он еще раньше заметил их.

— Это два еврея, судя по черным одеждам. Оставайтесь здесь. Я проберусь ползком, обогнув лес. Что бы ни произошло, не шевелитесь.

Ожидание было бесконечным, изматывающим. Грифы били крыльями, своим кружением и пронзительными криками указывая на приближение человека. Но Анжелика никого не видела.

Он появился внезапно, бесшумно, сзади.

— Ну?

— Один еврей, я его не знаю, должно быть, Раби Байдоран. Другой… Жан-Жан-парижанин.

— Боже мой! — воскликнула она, закрыв лицо руками.

Удар был слишком силен! Все погибло, их побег напрасен — теперь это очевидно. Долгожданное место встречи обернулось ловушкой.

— Я заметил там, справа, селение мавров, которые их повесили. Может быть венецианец и Жак д'Аррастега еще там, закованные в цепи?.. Я пойду туда.

— Это сумасшествие!

— Надо все испробовать. Я отыскал пещеру чуть повыше, в горах. Вы там спрячетесь и будете меня ждать.

Она никогда бы не осмелилась оспаривать его распоряжения. Но она знала, что это чистое безумство. Он не вернется.

Эта пещера с входом, скрытым густыми зарослями дрока, станет ее могилой. Напрасно она будет ждать возвращения своих погибших спутников.

Колен Патюрель устроил ее там со всей провизией и последним бурдюком воды. Оставил даже свою дубину. При нем был лишь нож за поясом. Снял сандалии, чтобы не мешали. Отдал Анжелике и трут с кремнем. Если появится какой-нибудь зверь, достаточно подпалить пучок сухой травы, чтобы отпугнуть его. Не сказав более ни слова, он выскользнул из пещеры и исчез.

Для Анжелики началось ожидание. Настала ночь с ее неясными шумами и отдаленными звериными криками в зарослях. Шорохи и царапанье, казалось, заполняли пещеру со всех сторон. Время от времени, не выдержав, она высекала огонь, но он освещал лишь скалистые стены. Это ее слегка ободряло. На своде пещеры она обнаружила маленькие мешочки из черного бархата, цепляющиеся друг за друга, и сообразила: летучие мыши! Вот откуда раздавалось это шуршание, тоненький писк, заставлявший ее вздрагивать. Вглядываясь в темноту, она старалась ни о чем не думать, лишь бы как-нибудь вытерпеть тревожное медленное течение времени. Треск ветки снаружи наполнил ее надеждой. Может быть, нормандец возвращается с Пиччинино и Жаком д'Аррастега? Как бы хорошо оказаться вместе!.. Но тут совсем близко раздалось мрачное завывание. Это гиена. Ее унылое и насмешливое ворчание удаляется. Должно быть, она спускается к перекрестку, туда, где висит тело Жан-Жана-парижанина. Он погиб, веселый писарь, любимый друг Колена Патюреля. И конечно, стервятники выклевали уже его быстрые лукавые глаза. Он мертв, как мертвы арлезианец, бретонский дворянин и старый фламандский рыбак. И то же будет с ними, последними из беглецов… Марокко не отдает своих пленников!.. Мулей Исмаил может торжествовать. Что с ней станется, если никто не вернется! Она даже не знала, где находится. Что произойдет, если, гонимая голодом, она покинет свое убежище? Сочувствия от мавров ждать бесполезно. Над нею не сжалятся даже их жены, существа угнетенные и запуганные. Как только обнаружат, ее вернут султану. Османа Ферраджи больше нет, некому защитить ее.

— О, Осман Ферраджи, услышьте меня! Ваша великая душа наверное блаженствует в магометанском раю…

Клекот грифов, возобновивших кружение вокруг повешенных, возвестил Анжелике, что взошло солнце. Густой туман заполнил пещеру. Беглянка пошевелилась, разгоняя оцепенение после долгих часов неподвижности, и подумала, что она переживает самое трудное испытание за всю свою жизнь. Не иметь возможности действовать, не сметь закричать, пожаловаться, сделать хотя бы попытку предпринять что-либо. Только терпеть и ждать. Затаиться в этой норе, с бьющимся, как у пугливого зайца, сердцем… Так приказал Колен Патюрель. А между тем солнце уже высоко. Беглецы не возвращаются… Они не придут никогда. И все же она продолжала из последних сил поддерживать в себе надежду. Не могла же судьба быть такой беспощадной!.. Но, собственно, почему не могла? И она вновь падала духом…