Луиза Аллен - Невеста авантюриста

– Я полагаю, нет смысла просить тебя быть осторожнее, не так ли? – спросила Лина. Жизнь с Квином всегда будет такой, ей лишь нужно к этому привыкнуть. Если приручить волка, он превратится в домашнюю собаку, она же хотела именно его, этого дикого и свободного волка.

В дверь заглянула горничная.

– Найдите, пожалуйста, и позовите мою служанку. А еще принесите горячей воды и пошлите за доктором. – Лина вновь повернулась к Квину и помогла ему снять сюртук. – Слава богу, вы выбрали шпаги. По крайней мере, у вас открытый, чистый порез, а не пулевое ранение, опасное нагноением.

Беспокойство и забота о ране Квина помогли Лине забыть о других волнениях до утра. Квин же отказывался вести себя благоразумно, отдыхать и беречь себя, и Лина пришла к выводу, что именно таким, непокорным и неспособным сидеть на месте, он и будет в семейной жизни. Они отужинали в гостиной, почти не проронив ни слова. Лина почти неосознанно протянула руку, чтобы коснуться его руки, и, подняв глаза, встретила его взгляд. Все это казалось слишком чудесным, слишком прекрасным, так что слова могли только нарушить эту идиллию.

Часы пробили десять. Но они продолжали сидеть все в том же кресле. Лина уютно свернулась у него на коленях и положила голову ему на плечо.

– Ты должна поспать, мы отправляемся завтра рано утром. – И прошло еще полчаса поцелуев и целомудренных ласк, прежде чем он ушел из ее комнаты.

Уже у самой двери он обернулся и взглянул на нее с веселым, задорным огоньком в глазах.

– А ты не думаешь, что Саймон хотел свести нас вместе, добавив это оригинальное дополнение к завещанию? – спросил он. – Я подозреваю, старый хитрец был способен на это.

Теперь, когда они сидели в экипаже, запряженном четверкой роскошных лошадей, и неумолимо, миля за милей, приближались к Лондону, Квин, кажется, был более расположен к разговору.

– Так ты хочешь, чтобы мы сохранили Дрейкотт-Парк? – спросил он.

– Признаться, я даже не знаю. Люди были так враждебны к нам. Мне не хотелось бы бежать с позором, и я люблю это место, но будет не просто стереть из памяти тот день в церкви.

– Пока мы можем сдавать его внаем, а потом сделать частью наследства наших детей, – предложил Квин.

– Ах, детей. – Об этом Селина подумать еще не успела. – Ты бы хотел иметь детей?

– Мысль о том, что это будут твои очаровательные дети, мне импонирует. Для начала мальчика и девочку, а потом будет видно.

– Они же не рождаются по заказу. – Она покачала головой, озорно улыбаясь. – Придется принять то, что пошлет Господь.

Квин стал бы хорошим отцом, если только не станет целенаправленно втягивать детей в свои рискованные предприятия, вдруг с опасением подумала она. Интересно, в каком возрасте ребенку уже можно начинать ездить на верблюде? Она представила себе миниатюрную копию Квина, храбро идущую навстречу крокодилу.

– Мне нужно будет вернуться к мемуарам Саймона, закончить их и найти издателя, – продолжал Квин. – Этот дом в Лондоне устраивает тебя или, быть может, стоит поискать что-нибудь другое? Для начала, конечно, ты можешь обставить его по своему вкусу. Теперь он твой.

– Он и так безупречен, – сказала Лина, и тут ей в душу закралось сомнение, словно маленькое облачко, мимолетно скрывшее солнце, и ей стало неуютно. – Как много времени займет работа над мемуарами?

– Я должен буду вернуться в Константинополь до того, как осенние ветры и дожди отрежут нас от Средиземноморья, – сказал он. – Мне нужно заняться там организацией бизнеса. Но в действительности я сомневаюсь, что задержусь здесь даже до конца августа, если мне удастся найти секретаря и переписчика. Там уже давно не хватает порядка, и необходимо наладить каналы связи, – вот, пожалуй, и все.

Итак, он собирался уехать из страны уже через три месяца после свадьбы. Ей предстоял медовый месяц сроком в три месяца, и к тому же в компании мемуаров старого Саймона, а затем она снова останется одна.

– И как долго ты пробудешь в Константинополе? – спросила Лина, стараясь, чтобы голос ее звучал оживленно и заинтересованно. Ей и действительно было интересно, вот только… «Жены морских путешественников должны уметь ждать и терпеть расставания, – сказала она себе. – А он именно таков. Не старайся переделать и ограничить его. Помни о диком волке и комнатной собачке».

– А как долго ты бы хотела? – спросил ее Квин.

Лина озадаченно посмотрела на него. Конечно же ей хотелось, чтобы он пробыл там ни минутой дольше, чем должен. Но затем она вдруг поняла, о чем именно он спрашивал.

– Значит, я тоже могу поехать?

– А ты подумала, что я оставлю тебя? Ты подумала, что я могу оставить тебя? – Теперь была его очередь изумленно взирать на нее. – Селина, я люблю тебя. Это значит, что я хочу делить с тобой все, всю свою жизнь. И ты сама должна говорить мне, куда ты хочешь поехать и что делать. Да, в Константинополе меня ждут дела, но после весь мир принадлежит только нам. Ты хочешь увидеть крокодилов и легендарные пирамиды? Пересечь пустыню на верблюде или купить в Самарканде тончайшие восточные шелка? Совершить тур по всей Европе или отправиться в Америку через моря и океаны?

– Хочу побывать всюду, – вздохнув с облегчением и радостно рассмеявшись, сказала она. – Но только с тобой. – И вдруг ей в голову пришла неожиданная мысль. – А как же Грегор?

– А Грегор найдет своего верблюда, – сказал Квин и, в порыве нежности заключив Селину в объятия, припал к ее губам и целовал, целовал, пока ее милая новая шляпка не упала на землю.

1 июня 1815 года

Из коридора снаружи доносился несмолкающий шепот. Лина улыбалась, шепот, разговоры, смех и бесконечный шорох торопливых шагов не затихал сегодня все утро. Самые последние приготовления в день свадьбы никогда не обходятся без шума и суеты, но сегодня в них участвовали еще и три очаровательные обитательницы одного из самых роскошных борделей площади Сент-Джеймс, празднично одетые и изображавшие молодых леди из высшего света, которые превращали традиционную предпраздничную суету в полнейший хаос. Лина хотела, чтобы ее лучшие подруги и тетушка присутствовали в церкви и на свадебном завтраке. Квин был согласен. Однако все четверо отказались. Они готовы были быть с Линой до церемонии и после, на ступенях церкви, чтобы радоваться за нее, поддерживать и бросать в воздух рис, но затем они должны были исчезнуть.

– Половина гостей мужского пола непременно узнают нас, – объяснила тетушка Клара, и в конце концов Лине пришлось с ней согласиться – было бы ужасно и непоправимо, если бы какая-нибудь гостья обнаружила своего супруга бегающим за Кэтти по пустующей спальне.

Естественно, то, что юная леди, которая находилась в центре скандала с сапфиром Толхерста, теперь была невестой лорда Дрейкотта, породило немало толков и сплетен. Мистер Реджинальд Толхерст был так глубоко потрясен, обнаружив, что ошибочно обвинил ни в чем не повинного человека, что вынужден был отправиться в длительное морское путешествие, чтобы привести в порядок свои мысли, как поговаривали в определенных кругах. Это было невероятно, но тот факт, что мистер Джордж Толхерст был одним из гостей на свадьбе, положил конец наиболее вопиющим и неправдоподобным слухам.

Говорили, будто мисс Шелли заботливо возвращала сэру Хамфри его трость, которую он выронил на улице, когда торопился домой, предчувствуя первые симптомы сердечного приступа, который впоследствии и погубил его. А перстень со знаменитым сапфиром упал и закатился за кресло. Так по строжайшему секрету рассказывали своим друзьям особенно хорошо осведомленные господа. Довольно неловкая ситуация, особенно после того, какая невероятная шумиха была поднята вокруг этого дела.

– Если вы чуть наклоните голову, мэм, то я смогу застегнуть ожерелье, – сказала Пруденс.

Бриллианты ласкали ее кожу, а когда Лина подняла глаза, они буквально ослепили ее своим сияющим блеском. Квин, казалось, с наслаждением осыпал ее драгоценностями. Серьги, ожерелье, шпильки в ее прическе, диадема, которая удерживала фату, великолепное кольцо с бриллиантом на пальце. Она искренне протестовала и уверяла его, что украшения невесты должны быть гораздо более скромными, к примеру, жемчужными, но он столь же решительно не соглашался с нею – его невеста должна сиять во всем блеске своей красоты в роскошном обрамлении.

В противоположность драгоценностям, платье представляло собой саму простоту и скромность – корсаж и нижняя юбка из белого шелкового атласа и верхняя юбка из легкой газовой ткани, пронизанной тонкой золотой нитью. Кружевная фата была такой ажурной и драгоценной, что Лина и сама не смела прикоснуться к ней, после того как Грегор сказал ей, что это ручная работа фламандских мастериц семнадцатого века.