Ее чемодан и сумочка валялись на полу в маленькой комнате. Вся обстановка – двуспальная кровать под огненно-красным шелковым покрывалом, картина над кроватью, огромное зеркало, шкаф. Что ж, и это неплохо.

Она без сил опустилась на кровать, и дрема снова закачала ее в своих душных, темных объятиях. Но что-то в этой дреме вдруг припомнилось, отчего Вера подпрыгнула на кровати и открыла глаза. Вот черт! Она ж сюда не валяться и дремать приехала, а работать! Да. Напилась вчера до провала в биографии. Вела себя недостойно. Судя по всему, Ярослав Алексеевич не сердится, а так, подсмеивается над ней. У нее есть шанс загладить свою вину. Прямо сейчас привести себя в порядок, выйти к нему в гостиную и заявить, что готова приступить к работе!

Вместо умывания протерла лицо тоником, руки – влажными салфетками, припудрилась, причесалась, натянула трикотажные брючки и белый пушистый свитер. Приглаживая волосы, подошла к окну – и обомлела. За окном был лес. Самый настоящий зимний лес, сосны с заснеженными ветвями, голубоватые тени на снегу, испещренном следами. Кто там бегал, кто снег истоптал? Зайцы играли в пятнашки или лисичка ловила под снегом мышей? Или серые волки приходили посмотреть на дом, повыть о своей волчьей участи? Ну, это уж сказки. Нет тут волков, они уже только в зоопарках остались! Неплохо было бы побегать на лыжах по такому лесу... А какой снег идет! Крупные, густые хлопья кружатся медленно...

Вероника уверенно процокала каблучками по коридору и, войдя в гостиную, произнесла заученное:

– Ярослав Алексеевич, я готова работать.

– Ай, молодец, – отозвался из кресла Лапутин. В одной руке держал он коньячный бокал, в котором плескалась янтарная жидкость, в другой – толстенную сигару. – Тогда давай, сообрази нам обед.

– Обед?

– Ну, если хочешь, завтрак. Эх, я, башка баранья! Я ж тебе хозяйство-то не показал! Пошли, пошли, голуба, передам тебе арсенал!

Вероника старалась ничем не выказать своего потрясения. Да, ей никто не сказал о том, что ей придется готовить еду. Но, с другой стороны, Саша предупреждала – горничных с кружевными наколками в доме нет. Значит, следовало составить реальную картину вещей, а не предаваться мечтам о скатерти-самобранке!

– Ну вот. Кухня большая, просторная. Вода в кране есть, подается из емкости в подвале. Должно хватить надолго, но расходуй осторожнее, зря не лей. Плита газовая, на баллонах. А теперь внимание! Кладовая!

И провел Веру узким коридорчиком в холодную комнату, всю по стенам уставленную стеллажами. Банки с консервированной ветчиной и рыбой, со сгущенным молоком, с фруктами и фруктовыми салатами, соленьями и вареньями – Вероника присвистнула, как мальчишка. Ей вспомнились «дары» колхозников, съестное простонародное изобилие.

– В погребе картошка, капуста, свекла, лук и свежие яблоки. Тут, в ларе – хлеб, двадцать замороженных буханок. Понимаю, этого мало. Но муки сколько угодно. Печь-то умеешь? Ничего, научишься! Тут крупы – я гречневую кашу уважаю. Макароны, сахар, соль. Приправы, сушеная зелень. Сухофрукты. Сухое молоко. Тут вода минеральная, есть с пузыриками, есть без пузыриков. Как? Умеет Лапутин припасы делать?

О двух ящиках виски, стоявших в уголку под рогожкой, Ярослав Алексеевич деликатно промолчал.

– Двери в кладовую плотно прикрывай. На тепло мышки лесные побегут, все погрызут. Боишься мышей? Не боись, Лапутин всех победит. В морозильнике, в кухне, мясо. Курята, свининка, говядинка... Сосиски и колбаса. Настоящему мужику без мяса обед не обед, так ты и знай. Ты, смотрю, тоже на диете не сидишь, – добродушно нахамил хозяин. – Но мяса должно хватить. Если недостанет – пойду на охоту. Ружье с собой прихватил, подстрелю свежатинки. Со мной не пропадешь!

Вероника вежливо кивнула, но сердце у нее беспокойно заныло. Не много ли спиртного в «закромах родины» таится? В кладовой – виски, в холодильнике – упаковки с пивом, в шкафу – бесчисленные винные бутылки... Но, очевидно, все это держится на всякий случай, как и большинство припасов? Вдруг гости-охотники нагрянут, вдруг непогода застанет...

Рассуждения ее Ярослав Алексеевич тут же опроверг. Вызволил из громадного холодильника банку пива, дернул за колечко – взвился дымок – и сделал могучий глоток.

– Хочешь? – предложил, поймав взгляд Вероники.

– А? Нет, спасибо.

– Ну, как знаешь. Пойду сосну часок. До обеда.

И, коротко хохотнув, удалился.

* * *

С обедом Вероника расстаралась, как смогла. Подала куриный бульон с зеленью, гречневую кашу с тушенкой, соленые огурчики-помидорчики достала. Сама ела мало. Ее все еще мутило, кружилась голова, утешало только то, что хозяин воздал столу должное. Сыто отвалился, глотнул еще пива и указал ей на шахматный столик в углу.

– Шахматы. Шашки. Карты. Желаете?

– А работать? – заикнулась Вера.

– Хм, после такого обеда? Не-ет, голуба, сегодня отдых на полную катушку! В криббидж умеешь играть? Нет? Научим!

– Спасибо, я...

– Да не стесняйся! Нет так нет. Я радио послушаю, у меня приемник есть. А ты спать ложись или там чего по хозяйству шустри. Книги в доме тоже есть, ты не думай! – наивно похвастался Лапутин. – Там, в холле, в шкафу целая связка лежит.

Связка не связка, но кипа книг была значительная. Подобраны они были странно, и смысл этого подбора Вероника поняла, когда в одной нашла лиловый штемпель «Районная библиотека, г. Малосердобск», а рядом еще один – «Списано». Попадались занятные: «Поэзия Магриба», «Из филиппинской поэзии ХХ века», «Поэты Мексики»... Разноцветные ветхие томики она унесла с собой в комнату, прилегла на кровать и, невольно прислушиваясь к звукам из гостиной – Ярослав Алексеевич слушал трансляцию хоккейного матча, – раскрыла один, загадав мысленно на свою судьбу.

Звонаря я нынче повстречал нежданно,

он сказал, что хлеба мало соберем,

что богатая кузина за Хуана собралась

и что преставилась Сусанна.

Мы давнишние друзья со звонарем.

Он поведал, как любил во время оно,

и басил, и хохотал, как молодой.

И, косясь на катафалки, оживленно

вспоминал былых красоток поименно, —

жизнь и смерть переплелись в беседе той.

«Мой сеньор, а ваша свадьба?» —

«Что ты, милый!» —

«Ждете зиму? Так она почти пришла». —

«Коли будешь жив, старик, порой постылой,

когда смерть меня обнимет над могилой,

ты ударь, звонарь, во все колокола...»

– Спасибо вам, Рамон Лопес Веларде, – поблагодарила Вероника. – Веселенькое пророчество...

Сказала и вздрогнула. Почти неощутимое дуновение пронеслось по комнате, и сразу же стало заметно холодней. Окно раскрылось? Нет, деревянные рамы закупорены наглухо, даже не похоже, что они могут открываться. Или дверь распахнулась где-то?

– Однако холодновато, – пробормотала Вера и натянула на плечи плед. Шерстяной клетчатый плед – он был теплым, словно кто-то нарочно его согревал. Судя по звукам из гостиной, трансляция матча закончилась, заиграла музыка. Вероника начала задремывать, и в дреме привиделся ей кто-то спокойный, добрый и рассудительный. Лица его она не видела, а слышала только голос, и слова его звучали так:

Ты попала в странную ситуацию, но держишься замечательно. Одно тебе стоит усвоить и запомнить: этот дом не так прост, как кажется. У него есть своя тайна, своя душа... Можно сказать, что тут живет Нечто, но кто-то или что-то обитающее в этом доме никогда не было ни мертвым, ни живым. Пожалуй, оно гораздо старше этих понятий... Но ты ему понравилась, и тебе нечего бояться.

А потом Вероника видела во сне огонь – яркое, непобедимое пламя, но обжигающее не жаром, а холодом...

ГЛАВА 28

А утром она полезла в сумку за косметикой и обнаружила очередной неприятный сюрприз. Псевдокожаное дно и подкладка были аккуратно разрезаны. Из сумочки изъяли бумажник и мобильный телефон. Деньги, паспорт... Все пропало. Она даже заплакать не смогла, просто села на кровать и полчаса провела в прострации. Не хотелось разговаривать, двигаться, не хотелось готовить завтрак и видеть Лапутина. Хотелось лечь, накрыться одеялом и умереть. От невыносимо острой тоски Вероника принялась раскачиваться и тихо ныть сквозь зубы – из стона рождались неконтролируемые, жалобные слова:

– Господи, ну за что ты так со мной? Ну что ж я тебе сделала-то, Господи? Ну да, я тряпка, я дурочка, у меня ничего за душой и ничего на душе, да зачем же меня так добивать-то? Мамочка, миленькая, зачем ты меня оставила, ну ма-ама, мамочка, кто ж за меня заступится теперь, кто меня пожалеет?