Хью остался в игре.
Вскоре Джордж Алдертон, уже сильно пьяный, недобрал взятку и получил ремиз, равный «банку», который теперь уже составлял три тысячи фунтов. Хью принял причитавшуюся ему долю выигрыша – почти восемьсот фунтов – с беззаботной усмешкой и при этом отпустил скабрезную шутку в адрес Алдертона, которую встретили дружным хохотом. При следующей раздаче каждый взял столько взяток, сколько заказывал. Потом последовала еще одна раздача без сюрпризов, за ней – еще одна. В результате «банк» достиг восьми тысяч фунтов, и Хью мысленно приказал себе играть особенно осторожно, хотя, по правде говоря, ему только и оставалось, что пасовать: ни одного туза, да и козырей почти не было.
Но потом… Случилось то, что случилось. Хью и сам не понял, как это произошло. Теперь на руках у него были вполне достойные карты – два марьяжа с тузами, – и он просто не мог остаться без взяток. Однако же взятки одна за другой уходили другим игрокам. Даже козырная дама не сыграла: попала под короля, что оказался на руках у Гринвила, – а Хью остался ни с чем.
На мгновение у него потемнело в глазах. Из-за шума в ушах он ничего не слышал. Он ошибся всего лишь раз, и эта ошибка стоила ему всего выигранного за вечер.
Алдертон хлопнул ладонью по столу и радостно воскликнул:
– Наконец-то! А я уже подумал, что он заговоренный!
Гринвил налил себе вина, поднял бокал, и не скрывая злорадства, объявил:
– Пью за графа Гастингса! И еще выпью за его денежки, которые мы с удовольствием заберем.
Каким-то чудом Хью заставил себя улыбнуться. «Выше нос и не ударь в грязь лицом», – мысленно приказал он себе и, покачав головой, подвинул почти все свои расписки на середину стола. Приданое Эдит уплыло из рук.
– Надо было вволю угоститься кларетом Алдертона, – изображая беспечность, заявил он. – Проклятая трезвость меня сгубила.
Гринвил подавился смешком. Алдертон же швырнул ему бутылку. Хью ловко поймал ее и, преодолевая отвращение, налил себе бокал вина. Сегодняшний вечер пропал даром, но Хью понимал, что ему придется еще не раз сесть за игровой стол с этими господами. Завтра он снова придет сюда. Ведь только здесь играли те, кто запросто мог позволить себе проиграть за раз ту сумму, которую ему надлежало выиграть. И потому Хью, раскланявшись с партнерами, ушел, зажав в руке бутылку.
Хью был в ярости. Где же он ошибся? Изображая пьяного, он шаткой походкой направлялся к выходу, мысленно проигрывая злосчастный кон еще раз. Нет, он все делал правильно, просто карты легли самым неудачным для него образом. Шансы такого расклада ничтожно малы, но удача – дама капризная.
Хью приложил все силы к тому, чтобы ничем не выдать своего гнева. Все, что ему требовалось, – это выиграть еще раз. Только один раз. Если бы у Гринвила была козырная дама, а не король, то в проигрыше оказался бы Гринвил, а у Хью, в кармане лежали бы тринадцать тысяч фунтов – более чем достаточно для приданого Эдит, – а сейчас его выигрыш составлял всего-то двести фунтов.
– Тяжелая потеря… – послышался голос у него за спиной, и Хью, очнувшись, обнаружил, что стоит в дверях, загораживая проход.
Пробормотав извинения, граф поспешил посторониться, но незнакомец не торопился покидать клуб: он смотрел на молодого человека с сочувствием и даже с некоторым интересом.
– Гринвил – хитрый ублюдок, – без обиняков заявил незнакомец.
– Неужели? – вымучив улыбку, спросил Хью. – Если ему и впрямь удается хитрить, будучи пьяным в стельку, то он просто уникум.
– В том-то хитрость и состоит: он пьет куда меньше, чем кажется окружающим, – пояснил незнакомец и, кивнув на бутылку в руке Хью, предложил: – Не хотите ли выпить что-нибудь приличное?
Подняв повыше бутылку, Хью с усмешкой сказал:
– Это единственное, что мне удалось сегодня выиграть. Так что я, пожалуй, останусь при своем.
– Хотите оставить себе эту дрянь на память? – Забрав у Хью бутылку, незнакомец поставил ее на поднос проходившего мимо официанта. – Джордж Алдертон пьет редкостную гадость. Я предпочитаю выпивку лучшего качества. Составите мне компанию?
Хью не обмануло показное дружелюбие незнакомца. Он сразу почувствовал, что имеет дело с человеком довольно жестким и мало склонным к сочувствию.
– Позвольте узнать, с кем имею честь, – холодно поинтересовался молодой граф.
– Кросс, – представился незнакомец. – Эдвард Кросс к вашим услугам, лорд Гастингс.
Хью ответил сдержанным поклоном. Чего же хотел от него этот Эдвард Кросс? Ничего хорошего от предстоящего разговора Хью не ждал. Кросс же едва заметно улыбнулся – словно прочел мысли собеседника и повторил, кивнув на свободный стол в углу:
– Давайте выпьем.
«Не ударь в грязь лицом», – в очередной раз приказал себе Хью и, кивнув, последовал за Кроссом. Клуб «Вега» мало напоминал обычный игорный клуб. Хозяин выделил отдельное помещение для того, чтобы завсегдатаи могли отвлечься от игры: перекусить, выпить или просто поговорить, сидя в уютных креслах. Сейчас, в половине четвертого утра, этот полутемный зал был почти пуст.
Усевшись в кресло напротив Хью, Кросс щелчком подозвал официанта и велел принести бутылку хорошего французского вина и два бокала. Хью же вытянул перед собой ноги и сложил руки на животе, приготовившись к разговору. Но о чем именно?.. А может, он должен денег этому господину? Впрочем… нет-нет – Хью всех кредиторов отца знал по именам, и Кросса среди них не было. Но, возможно, Кросс узнал о трудном положении графа Гастингса и решил выведать, какую выгоду может из этого извлечь. Хью уже получил два предложения касательно поместья Розмари, но вынужден был, к немалому своему огорчению, оба раза ответить отказом, хотя предложенные суммы были весьма щедрыми.
– Я видел, как вы играли сегодня, – сказал Кросс, когда официант, разлив вино по бокалам, удалился.
Хью покрутил бокал в пальцах и сделал глоток. Качество напитка было и впрямь весьма высоким. Окажись сейчас на месте Хью его отец – наверняка бы не упустил шанс и приобрел несколько дюжин бутылок.
– Зачем наблюдать за чужой игрой, когда «Вега» предлагает куда более интересные развлечения?
– Вы так думаете? – спросил Кросс с едва заметной ухмылкой. – Я бы никогда не сел играть с Гринвилом или Алдертоном, но позлорадствовать в случае их проигрыша всегда рад. Хью чертыхнулся про себя. Зачем он здесь? Неужели ради того, чтобы слушать глумливые суждения о людях, в общем-то ему безразличных?
– Сожалею, что не предоставил вам возможности позлорадствовать, – пробурчал молодой граф.
Кросс издал звук, больше походивший на лай, чем на смех и произнес:
– Вы хорошо играете.
«Недостаточно хорошо, если судить по этой ночи», – подумал Хью и, сардонически усмехнувшись, сказал:
– Вы, кажется, говорили, что наблюдали за игрой?..
– Так и есть, – нисколько не смутившись, ответил Кросс. – А что касается проигрыша Гринвилу, так вы не первый и не последний. Хотя… Знаете, а вы не теряли голову и играли хорошо.
– Но проиграл в конечном итоге, – глядя на свой бокал, заметил Хью. – А для меня хорошо играть – значит, не проигрывать.
– Как скажете, – пробормотал Кросс и подлил себе и собеседнику, хотя тот едва пригубил из бокала. – Достойно принимать поражение умеют не все.
– Неужели? – Снова усмехнулся Хью.
Странно, но у него возникло ощущение, что Кросс не лукавил. Неужели этого господина и впрямь впечатлило его умение делать хорошую мину при плохой игре? Сам же Эдвард Кросс не походил на человека, которому часто доводилось проигрывать, скорее наоборот. Хотя в его темных волосах и серебрилась седина, он был мужчиной довольно крепким и подтянутым. Лицо его покрывал здоровый румянец – верный признак того, что этот человек много времени проводил на свежем воздухе. В том, что перед ним не джентльмен, у Хью не было ни малейших сомнений, но этот мужчина носил отлично скроенный дорогой костюм с элегантностью, которой мог бы позавидовать иной джентльмен. Мистер Кросс был со своим богатством на «ты», что выгодно отличало его от многих выскочек-нуворишей.
– Да, держать удар дано не всем, – сказал Кросс.
– Джентльмен принимает и поражение, и победу одинаково сдержанно, ибо честь и достоинство всегда остаются для него в приоритете.
Повторив излюбленную фразу отца, Хью вновь почувствовал во рту неприятный металлический привкус.
– Редко кто так себя ведет, и это касается как джентльменов, так и всех прочих смертных, – заметил Кросс. – И выходит, что достоинство – величайшая редкость.