Кэролайн Линден - Невеста для графа

Хью вскинул руку, подзывая официанта и тихо прошептал:

– Немедленно приведите Дэшвуда.

– Я тоже в игре, – сказал он Саутбриджу, когда тот закончил раздавать.

– Что, азарт вернулся? – с ухмылкой спросил Гринвил.

Хью утвердительно кивнул.

– Выходит, что вернулся. С такими игроками грех не сорвать куш.

Все рассмеялись. Саутбридж сдал графу карты, и игра началась. Вскоре Хью краем глаза заметил подошедшего к столу мистера Дэшвуда. Хозяин заведения молча – словно призрак – стал у графа за спиной. Дэшвуд никогда не мешал игре. Будет нужно, он и час простоит, терпеливо ожидая, когда клиент сможет с ним поговорить.

При каждой раздаче Хью намеренно цеплял Гринвила. Вообще-то у него не было привычки говорить колкости, но сегодня – случай особый. Гринвила не так-то просто вывести из себя, и тем приятнее было замечать его нервозность и раздражение. И вот наконец в последнем кону Гринвил допустил промах: перетасовав карты, потянулся за вином, – и в этот момент Хью заметил карту в его рукаве.

– Знаешь, Гринвил, – произнес он, – мне кажется, что у тебя в рукаве карта.

Гринвил замер на долю секунды, а затем воскликнул с возмущением:

– Как вы смеете? Вы хотите сказать, что я шулер?

– Я всего лишь сказал, что у вас в рукаве карта, – отозвался Хью. – Полагаю, это та самая, лишняя, что сдал вам Саутбридж.

Гринвил шумно выдохнул. Саутбридж мигал как сонная сова.

– Сэр, вы зашли слишком далеко! – закричал Гринвил.

Хью откинулся на спинку стула и, кивнув Дэшвуду, сказал:

– Загляните в его рукав, я вижу ее край.

– Вы выдвигаете очень серьезное обвинение, лорд Гастингс, – проговорил мистер Дэшвуд.

Бросив карты на стол, Хью заявил:

– Если я ошибаюсь, можете лишить меня членства. – Пристально посмотрев на владельца клуба, он добавил: – Но если я прав…

– Вы не могли бы вывернуть манжеты, сэр? – вежливо попросил мистер Дэшвуд.

Гринвил взглянул на него насмешливо.

– А если я откажусь?

– Тогда я лишу вас членства, – спокойно сказал хозяин заведения, но в голосе его послышались стальные нотки.

Гринвил встал и, одернув сюртук, достал из рукава карту. Лорд Талбот в очередной раз выругался, а Саутбридж втянул голову в плечи.

– Не утруждайте себя! – бросил Дэшвуду не растерявший апломба Гринвил и швырнул карту Хью. – Мне опостылел ваш клуб!

Гринвил покинул помещение, и Дэшвуд принялся за Саутбриджа.

– Вы сдали ему ту карту?

Саутбридж злобно взглянул на Хью.

– Не помню. Наверное, я, но это вышло случайно.

– Постарайтесь в следующий раз не допускать случайностей при сдаче.

Дэшвуд сказал это так, чтобы Саутбридж не питал иллюзий. Было ясно, что вторую такую «случайность» ему не простят.

Словно по команде все игроки, кроме Хью, встали со своих мест.

Саутбридж наклонился над столом и прошипел графу в лицо:

– Отличная работа, Гастингс.

– Вы так считаете? – спросил Хью, собирая свои фишки. – Что ж, спасибо, я очень рад.

– Идиот… – брызжа слюной, прошипел Саутбридж. – Если уж кому-то и стоило помолчать, так это тебе.

Хью вопросительно приподнял бровь, а Саутбридж, пригладив напомаженные волосы, проговорил:

– Держу пари, что вы не видели, как Гринвил проделал тот же трюк с вами. Но, проиграв в карты, вы получили куда больше, чем потеряли.

«Проклятье! Мог бы догадаться!» – мысленно воскликнул Хью.

– Как вы верно заметили, – проговорил он ровным голосом, – все сложилось в мою пользу. Полагаю, Кросс именно этого и добивался.

– Вы получили куда больше, чем заслуживаете. Кросс сильно сглупил, выбрав вас. – С этими словами Саутбридж собрал свои фишки и вышел из игорного зала.

Хью еще долго сидел не шевелясь – словно окаменел. Этот последний удар добил его окончательно. Значит, Кросс выбрал его для исполнения написанной для него роли… И прекрасно все рассчитал. Ему вдруг вспомнились слова, которые Кросс ему сказал тогда, после проигрыша: «Не всякому дано проигрывать с достоинством». Но на самом-то деле он не проиграл – его просто обманули…

Хью тяжело вздохнул. Грудь его сдавила смертельная тоска. Конечно же, Элиза была не в курсе. Он уже достаточно хорошо знал свою жену, поэтому никак не мог заподозрить ее в соучастии. Элиза не выносила ложь. Она не способна на обман.

Но как мог Кросс так поступить со своей дочерью? Хью невольно сжал кулаки, его прямо-таки распирало от гнева. Ему ли не знать, какая она? Какого мнения надо быть о дочери, чтобы полагать, что мужчина по собственной воле не проникнется к ней симпатией? С чего он взял, что оказывает дочке услугу, добывая ей мужа шантажом и угрозами? Любой нормальный мужчина влюбился бы в нее, если бы провел в ее обществе несколько дней. Кросс мог бы почаще приглашать в гости молодых людей, а если в Гринвиче женихов мало, то мог бы снять дом в Лондоне и дать Элизе возможность пожить в столице. Позволил бы ей, в конце концов, пожить у леди Джорджианы – и у нее бы от поклонников отбою не было. И среди этих поклонников наверняка нашлись бы такие, кто сумел бы оценить не только состояние папаши, но и доброту Элизы, сердечность и дружелюбие… и даже красоту – не броскую, но от этого не менее притягательную.

«Спроси своего отца», – сказал он ей. Господи, куда же он ее отправил? К кому? Хью ужаснулся, осознав свою ошибку. Правду Кросс ей все равно не скажет. Все, что она может от у него получить, – это новая порция боли. И ведь этот человек заявил, что ни перед чем не остановится, если он окажется плохим мужем. Проклятье! Он отправил ее к тому самому человеку, который разрушит их брак и навсегда восстановит против него жену.

Хью вышел в вестибюль. За окнами уже брезжил рассвет. Форбс, управляющий клубом, подошел к нему с извинениями. Граф отмахнулся от него и, вручив ему свои фишки, попросил записать выигрыш на его счет.

– Мне надо немедленно ехать в Гринвич, – добавил он уже на выходе.

Элиза приехала в Гринвич с твердым убеждением, что справится с эмоциями и будет говорить с отцом совершенно спокойно, лишь задавая вопросы и воздерживаясь от оценок.

И дело вовсе не в том, что она не поверила мужу. Зачем ему лгать? Более того, она нисколько не сомневалась в том, что Хью ее полюбил. Но как же больно было услышать из его уст правду о начале их отношений… Нестерпимо больно! Она должна понять, почему с ней так поступили и каковы были истинные намерения отца, задумавшего все это…

О, папа… Элиза всхлипнула. Как мог он так с ней поступить?

Дворецкий, увидев Элизу, в изумлении раскрыл рот.

– Мисс Кросс? Прошу прощения, леди Гастингс… – смутился Робертс и низко поклонился дочери хозяина.

– Пустяки, Робертс. Какая разница, кто я? – сказала Элиза, передавая ему плащ. – Отец дома?

– Еще нет, мэм, но скоро будет.

– Я его подожду, – сказала Элиза.

Дворецкий бросился провожать ее в утреннюю комнату. Там было темно, и Робертс зажег все лампы, потом пробормотал:

– Я скажу ему, что вы здесь, сразу же как только приедет, сию же минуту.

– Спасибо, Робертс, – с улыбкой кивнула Элиза. Дворецкий, добрая душа, служил у них еще с тех времен, когда Элиза была маленькой девочкой.

– Может, хотите чаю? – спросил дворецкий.

Элиза знала, что и кухарка, и ее помощницы уже давно спали.

– Нет, не надо никого будить. Мне и без чая хорошо.

– Как скажете, мэм. – Робертс поклонился и вышел.

Элиза с удивлением осмотрелась. Она чувствовала себя… как-то очень уж странно в том месте, которое еще совсем недавно считала своим домом. Всего лишь за несколько недель ее представление о доме изменилось, и теперь не этот роскошный особняк, просторный и нарядный, а скромный и запущенный домик на площади Сент-Джеймс стал ей родным.

«Какой у меня был выбор? – звучал в ее ушах голос Хью. – Либо в тюрьму – либо жениться». Да, выбор ужасный… Но как замечательно он ухаживал за ней… Она прекрасно помнила его проникновенный взгляд, когда он сказал, что хочет ее поцеловать. И он не шел напролом, не торопил события. Он ждал от нее ответной реакции и действовал лишь при ее поощрении. Интересно, как бы он повел себя, если бы она сказала ему «нет», отвергла его, отказалась принимать его ухаживания?

По щеке Элизы скатилась слезинка. Она была уверена: Хью принял бы ее отказ и оставил в покое. Он просто не мог поступить по-другому. Она это точно знала, потому что видела, с каким отчаянным упорством он стремился уберечь свою сестру от горестного разочарования. И не только сестру. Он и ее старался уберечь изо всех сил, скрывая правду. У него были все основания ненавидеть ее отца. Будь Хью другим – мелочным и расчетливым, – он бы на следующий день после свадьбы все ей рассказал, и тогда бы она возненавидела их обоих: отца и мужа. Но Хью… был чуткий и добрый, порядочный и страстный, и он действительно ее полюбил.