Весь смысл ситуации, в которую он угодил, дошел до Натаниэля в первый раз после того, как он проснулся с незнакомой женщиной в своих объятиях — женщиной, с которой он провел ночь, невинной, очевидно приличной молодой женщиной, о которой беспокоились, когда она пропала.
Обычный человек мог бы начать искать выход, лазейку, через которую можно было бы сбежать. Обычный человек мог просто сесть на свою лошадь и ускакать прочь, от столь очевидного недопонимания, оставив женщину позади себя пережить скандал так, как она сможет.
Натаниэль не был обычным человеком.
Глубоко вздохнув, что только ухудшило состояние его стучащей головы, Натаниэль повернулся к мисс Трент и низко поклонился:
— Мисс Трент, не окажете ли вы мне высшую честь, отдав мне вашу руку в браке?
Вилла долго моргала, глядя на мужчину. Мистер Натаниэль Стоунвелл стоял наклонившись, его рука была спокойно протянута к ней, в то время как Джон, ее опекун, ждал с лицом, почти фиолетовым от недостатка воздуха, а Мойра, жена Джона, спешила к ним со счастливыми слезами, уже появившимися у нее на глазах.
Только прошлым вечером Вилла сказала себе, что она смирилась с тем, что останется старой девой. А сейчас великолепный, красивый джентльмен стоит перед ней и просит ее руки.
Он был добр, когда разбудил ее. И терпелив, когда расспрашивал ее, даже когда она изо всех сил старалась не отвечать. О, он был так красив, когда утреннее солнце сияло в его спутанных светлых волосах…
Как во сне, Вилла смотрела, как она медленно вытянула руку и вложила ее в его руку.
— Да, — услышала она свой голос. — Я согласна.
Натаниэль сидел за грубым столом на постоялом дворе в Дерритоне с большой бадьей пенистого эля перед ним и огромным сыном огромного хозяина гостиницы рядом с ним.
Молодой человек — Дик? Или это Дэн? — был рядом с ним весь прошедший час, в течение которого он был представлен всей деревне, как мистер Стоунвелл, конечно же. Каждый раз его встречали лица, расплывающиеся в улыбках и благодарные рукопожатия. Каждый, казалось, одобрял этот брак, от торговца свечами и пекаря, до ухмыляющегося бондаря, который прямо сейчас сколачивал арку на поляне, где должен был пройти обряд венчания.
Очевидно, какое-то несчастье произошло недавно с маленькой сельской церквушкой — инцидент, упоминание которого вызвало несколько смешков и заверений в духе: «Не беспокойтесь, сэр. Она скоро перерастет это».
Натаниэль упорно пытался не думать о конструкции на лужайке и зловещей схожести ее с виселицей, когда мягко расспрашивал сельских жителей о Фостере. Он узнал не так много важного — только, что «настоящий джентльмен» остановился на ночь в гостинице, ни разу не выходил из гостиницы, даже не присоединился к поискам пропавшей девушки, но уехал до рассвета этим утром по дороге на юг.
Дерритон при какой угодно игре воображения был вовсе не на пути от места высадки Фостера в Крестфорде до Лондона. В действительности, путь Фостер был самым любопытным. Натаниэль следовал за ним сюда, в отдаленную часть Нортгемптоншира, к северо-западу от Крестфорда и решительно далеко на север от Лондона, не имея ни малейшего понятия, куда этот человек направляется.
Возможно, Фостер выбирал проселочные дороги, чтобы не быть узнанным. Его лицо было так же легко узнаваемым, как и лицо Натаниэля, так как они вместе были изображены на позорной политической карикатуре «Флер и ее поклонники».
Сам Дерритон не казался вероятным местом назначения Фостера. Деревня была процветающей, но не шумной, привлекательный образец тысячи других таких деревень, расположенных вдоль дорого Англии.
Совершенно обычная деревня, этот Дерритон. За исключением девушки. Сын хозяина гостиницы был странно сдержанным в отношении некоторых тем, но с готовностью обсуждал необычную мисс Трент.
Как оказалось, фактически она была под опекой хозяина гостиницы и бывшей горничной леди.
Очевидно, отец и мать девушки умерли от лихорадки несколько лет назад. Маленькая Вилла осталась без каких-либо близких родственников, и целая деревня взяла к себе девочку в возрасте двенадцати лет.
Вокруг Натаниэля сейчас шумели вышеупомянутые жители деревни. Жена хозяина гостиницы проплывала с улыбкой на лице и с руками, полными пожелтевшей ткани. Несмотря на утренние часы, пинты поднимались снова и снова, поздравляя «счастливую пару». Наиболее мирное урегулирование из всех, какие только виде Натаниэль.
Нет, Натаниэль решил, что Фостер должно быть просто захотел провести ночь в мягкой постели и выпить пинту доброго эля в течение своего путешествия. С подавленным стоном, Натаниэль покачал головой из стороны в сторону, чтобы успокоить стук в своей голове. Постелью Натаниэля была канава с травой, а от пинты эля, хотя и заманчивой, он должен отказаться. Он был при исполнении своих обязанностей.
Королевская Четверка всегда была при исполнении.
Быть избранным Коброй — неоценимый знак отличия, и Натаниэлю выпала честь стать таким образом ответственным за судьбу нации, и не важно знали об этом другие или нет. Четверка избиралась со времени Вильгельма Завоевателя, и, через разумное влияние и осторожность, она привела Англию к той империи, которой страна являлась в настоящее время.
Пряный запах эля доносился до Натаниэля. Запах был восхитительным. Но он печально отставил его прочь. Он был Коброй. Он был не тем человеком, каким считал его отец, легкомысленным транжирой, репутацию которого он с таким трудом заработал.
Он был человеком выше жадности, выше политики, выше себя.
И, к несчастью, выше эля, хотя ему ничего так не хотелось, как пинты. В его голове продолжался безжалостный стук, его кости ныли от падения, и его жизнь собиралась измениться навсегда.
В который раз.
Сегодня был день его свадьбы, и он женится на незнакомке.
— Но я же не знаю его! Вы на самом деле искренне ожидаете, что я выйду за него замуж сегодня…
Оставшаяся часть протеста Виллы была прервана тем, что Мойра, жена Джона Смита, натянула старое свадебное платье ей на голову. Очевидно, что этого от нее и ожидали. От старого шелка шел запах бензола и пыли. Вилла чихнула два раза, пока высунула голову из платья.
Они стояли в комнате Мойры и Джона, потому что в комнате Виллы ее имущество упаковывалось со скоростью молнии.
— Да будет вам, мисс, — успокаивающе сказал Мойра. — Он отличный парень. Я могу сказать это по его внешнему виду. Он может быть даже лордом. Джон говорит, что его лошадь — дорогое животное, и эти сапоги были сделаны специально для него на Бонд-стрит, запомни мои слова. Я была в Лондоне, вспомни об этом. Я знаю кое-что о таких вещах.
Вилла не стала напоминать Мойре, что ее поездка в Лондон была больше двадцати лет назад и продолжалась всего несколько недель. Даже эта маленькая экскурсия была больше того, чем когда-либо путешествовала Вилла, по крайней мере, после того, как она младенцем приехала в Дерритон по такому же пути.
Кроме того, Мойра развлекалась этой историей все эти годы, и в ее сознании Лондон стал мистическим местом с улицами, вымощенными золотом и кондитерскими на каждом углу. Конечно, в таком виде он был еще более заманчивым.
— Но он может быть кем угодно! Разбойником, или даже цыганом!
— Фу! Он отличный и привлекательный джентльмен. Он знает свои обязанности и с готовностью делает то, что правильно. Благородный, вот кто он. Это означает, что он идеально подходит для вас. Вы не обычная деревенская девушка, не забывайте. Вы такая же леди, как и любая дама в городе, вот что я думаю. Ваша дорогая мама, несомненно, была леди. И разве она не выглядела как картинка в этом платье?
Мойра засопела, потянул платье на место, и Вилла пожалела, что пробудила печальные воспоминания. Ее мать без сомнения была леди, и Мойра была ее верной служанкой до самой ее смерти.
Платье сидело отлично. Вилла прищурила глаза, глядя на собственное отражение в колеблющемся зеркале. Ее мать была стройной леди, с элегантными маленькими бюстом и попкой. Полная противоположность самой Виллы.
— Мойра, как получилось, что платье так идеально подошло мне?
Мойра была занята тем, что расправляла складки юбки.
— О, я перешила его три года назад. Когда думала, что Вильям Бекхем может быть тем самым.
— О да. Пара Вилла и Вилл[2]. Как ты думаешь, у него восстановился слух в левом ухе?