А чего она ожидала? Любви до гроба?
Я удивился, почему она так спокойно все воспринимает, почему не спрашивает ничего. После вспоминаю, что деньги-то уже переданы. Ей, по сути, наплевать на все.
Какая разница, перед каким из братьев раздвигать ноги?
Я горько усмехаюсь и завожу автомобиль, чтобы добраться до автомастерской и начать первый рабочий день. До самого вечера я забываю обо всем, что произошло и только когда приезжаю домой, вспоминаю.
Вижу Яну, мирно спящую в кресле у окна. Она даже не переоделась. Как была в бледно-розовом пеньюаре утром, так в нем и уснула. Во мне снова просыпается долбанная жалость. Я чуть не совершаю ошибку и не подхожу к ней, чтобы прикоснуться к коже, почувствовать на ощупь ее волосы.
Я повернут. Безошибочно и бесповоротно.
Сжимаю руки в кулаки и отхожу подальше. Захожу в спальню, переодеваюсь и иду на кухню. На столе стоит несколько блюд на выбор, но ужинать не хочется. Снова возвращаюсь в гостиную, и в голову ударяет дурная мысль взять Яну на руки и отнести в спальню.
Я быстро отгоняю ее и толкаю девушку за плечо рукой. Она тут же вздрагивает и вскакивает, смотря на меня непонимающим взглядом.
— Прости, я уснула, — говорит настолько покорно, что мне кажется, она приняла бутылочку валерьянки, не меньше.
— Иди в спальню, — небрежно бросаю ей, наслаждаясь реакцией.
Она испугана. Смотрит на меня ошарашенным взглядом, слегка приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но как итог — полное молчание.
Яна просто молча разворачивается и идет в комнату.
— Прими душ, — кидаю ей вдогонку.
Пока Яна принимает душ, я иду в другую ванную и стараюсь отогнать мысли типа “так нельзя” и “что же я делаю”.
Все правильно я делаю. С суками только так и надо. Проучить, трахнуть, забыть.
На счет последнего не уверен, но первые два пункта буду выполнять так часто, как только смогу.
Через полчаса возвращаюсь в спальню. Яны все еще нет, и я решаю ускорить процесс. Правда, это мне не удается сделать, потому что она заперла двери. Мне совершенно не нравится такое положение вещей. И я нервничаю, потому что она закрылась в ванной, где есть лезвия, фен, вода.
Я параноик. Определенно. Знаю ведь, что она ничего с собой не сделает. Знаю, но все равно нервничаю.
Кричу ей, чтобы поторапливалась, и почти сразу двери в ванную открываются. Медленными шагами Яна подходит к кровати, садится радом и укладывает руки на колени.
Я стараюсь отключить мозг и просто опрокидываю ее на кровать. Целую, провожу руками по ее телу и чувствую, что она как не живая. Не сопротивляется, но и не отвечает. Просто лежит с закрытыми глазами и раскинутыми в стороны руками.
Не думать, Максим. Не думать!
Легко снимаю с нее одежду, раздвигаю ноги и помещаюсь между ними, но не могу так. Хочу видеть ее глаза.
— Посмотри на меня.
Яна мешкается всего секунду и распахивает глаза, в которых стоят слезы. Да блядь!
Я отстраняюсь и встаю на ноги, запускаю руки в волосы и чертыхаюсь. Что за хрень? Мне должно быть насрать. Она знала на что шла, и с удовольствием взяла бабки. Пусть отрабатывает.
— Прости, — слышу ее едва различимый шепот, который набатом бьет по голове.
— Привыкай, Яна. Сегодня у меня нет времени играться с тобой, поэтому я оставлю тебя, но привыкай, дорогая. Я не хочу заниматься сексом с плачущим бревном.
Выхожу из комнаты и иду на выход. Мне ненавистны сказанные слова, но я убеждаю себя, что так надо. Только так я смогу не сойти с ума и не влюбиться заново.
=Зависимая
Яна
— Мам, как у вас дела? — звоню матери, чтобы услышать ее голос и узнать, что у них все хорошо.
Внутренне молюсь, чтобы хоть здесь все было действительно прекрасно, потому что о своей жизни мне думать нельзя. Она под запретом.
— Привет, Яночка. Все хорошо. Мы уже в больнице. Машеньку прооперировали. Пока прогнозов не дают, мы на реабилитации. Но говорят, что операция прошла успешно.
Я выдыхаю. По щекам скатываются слезы, а в горле застревает крик радости и облегчения.
— Я рада, ты как? Не сложно?
— Нет, что ты. А вы… приедете к нам?
Мама спрашивает без какой-либо задней мысли, а я даже не знаю, что ей сказать. Что ответить, чтобы она не спрашивала “почему?”. Я грела надежду, что смогу поехать, но поведение Максима полностью выбило меня из колеи.
— Я не знаю, мам. У него много работы, а я не могу уехать сейчас сама, — вру, не краснея.
— Я понимаю. Звони, я буду держать тебя в курсе, — говорит мама.
Отключаюсь и отбрасываю телефон. Собираюсь на работу, которая за последние две недели стала моим вторым домом. Я нарочно остаюсь подольше, выматываюсь до состояния, когда безразлично абсолютно все и нет сил на сопротивление.
Прихожу и сразу окунаюсь в прием детей с ОРВИ, воспалением, ангиной, банальной сыпью, диатезом, коликами в животике. Под конец рабочего дня понимаю, что поставила минимум пятьдесят диагнозов.
За то время, что я провела в городе, уже успела заработать себе имя. Несмотря на то, что мне еще нет тридцати, я уже пользуюсь популярностью у мам и их детей. Они доверяют своих малышей мне, потому что знают — буду искать причину до тех пор, пока не найду и никогда не поставлю диагноз по предположениям.
Я люблю свою работу. И если бы не она, я бы зачахла рядом с Максимом. Медленно осела бы на пол и скатилась в бездну обиды и ненависти к любимому мужчине.
Я никогда не думала, что стану одной из тех женщин, которые испытывают любовь к мужчине, относящемуся к ним с пренебрежением и неуважением. Считала, что такая женщина слаба, что она не может взять себя в руки и жить самостоятельно.
А я могу?
Нет, не могу. Я знаю, что наша семейная жизнь продлиться ровно год. Но если бы его не было, и я бы могла уйти уже сегодня… вряд ли бы я нашла силы.
Это настоящая зависимость. Сильная эмоциональная и физическая привязанность. Понимаю, что от Максима, каким я знала его два года назад, не осталось и следа. Он кардинально изменился, стал циничным, злым, грубым. Прежний они никогда бы не сказал мне того, что говорил он, спросил бы, зачем мне нужны деньги.
Прежнего Максима нет. Есть иллюзия, от которой я никак не могу избавиться.
Слышу скрип открываемой двери и жду нового пациента, но вместо него на пороге стоит Максим. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь взять себя в руки. Вспоминаю курсы психотерапии, но они не действуют, особенно после того, как он поворачивает замочек на ручке и блокирует дверь.
— Что ты делаешь? — едва выдаю я. — У меня пациенты.
Но он, кажется, не слышит. Подходит к столу, разворачивает кресло и хватает меня за руку, рывком притягивая к себе.
— Там никого нет. У тебя рабочий день закончился час назад, — хрипло говорит, обхватывает рукой мои волосы, оттягивая голову назад, и прикасается губами к шее.
— Должны прийти… с анализами… — вру, потому что он прав — никто не придет. Даже девушки в приемном уже разбежались, и только охранник ждет, когда же я выйду из кабинета, чтобы выдохнуть и закрыть двери.
— Не ври, — Макс как будто чувствует меня. — Мы оба знаем, что здесь никого.
Он разворачивает меня к себе спиной, обхватывает рукой мою талию и проводит ладонью по животу. Касание его горячей ладони тут же отзывается внизу живота. Я ненавижу себя за эту реакцию, но ничего не могу с собой поделать.
Он наклоняет меня к столу, но делает это медленно и бережно, проводит рукой по спине, задирает юбку и гладит внутреннюю часть бедер. Я слышу его рычание, когда Макс касается кромки чулок, после чего следует поцелуй в шею.
Не понимаю, как остаюсь без блузки, но когда ощущаю его губы на своей спине, дрожу всем телом, сравнивая его прикосновения с воздушным зефиром, от которого я не могу отказаться даже под риском растолстеть.
Я забываю его резкие слова о том, что я лишь платная шлюха, что мне важны деньги и я бы не остановилась ни перед чем, чтобы их получить. Я знаю его настоящего, знаю, каким он может быть. Или просто рисую себе этот образ?