Адалин Черно - Невеста старшего брата

Я столько раз пыталась поговорить с ним. Рассказать, что деньги нужны на операцию моей племяшке. Я сама заводила разговор. Утром, вечером, после секса или ужина, когда он был в состоянии слушать. Но вместо “Хорошо, я слушаю”, натыкалась на “Закрой рот, я не хочу ничего слышать. Ты моя и мне неважно, как я тебя получил”.

Максим

Мне надоедает ее постоянное пребывание на работе. Создается ощущение, что она забывает, где ее место. Прийти домой в восемь не равносильно тому, чтобы прийти в половине шестого или в пять. Вначале она врала о завале, но вот уже два дня с пяти вечера я сижу под стенами больницы, в которой она работает и… ничего.

Никакого, блядь, завала нет.

Внутрь не входит никто, а после того, как Яна выходит, охранник просто закрывает дверь. Хули можно делать два-три часа на работе, если нет пациентов? Сидеть и смотреть в потолок? Или она просто не хочет идти домой?

На третий день я просто срываюсь. Яростными и быстрыми шагами вхожу в холл поликлиники, предоставляю охраннику паспорт и спрашиваю, где кабинет моей жены. Я не знаю, зачем пришел и что буду говорить, но мне катастрофически не нравится то, что она зависает тут и совсем не собирается домой.

Едва закрываю дверь в ее кабинет и поворачиваю защелку, подхожу к Яне ближе и тяну ее за руки на себя. Я не хочу спать с ней, но замечаю ее приоткрытые в удивлении пухлые губы и прозрачные глаза, и решаю по-другому. Подавляю все ее препирательства и разговоры о том, что у нее еще будут пациенты.

Яна не противится. То ли потому, что я заплатил, то ли потому, что действительно меня хочет. И от неизвестности меня рвет на части. Я не могу со стопроцентной уверенностью сказать о ее желании. Как и не могу опровергнуть этот вариант, потому что как-никак, а между нами два года расставания и моя чертова любовь, которую я прячу куда подальше, хотя и понимаю, что в такие моменты, как сейчас чувства тупо рвутся наружу.

Яна едва ахает, когда я касаюсь ее кожи, провожу руками по животу и ухватываюсь рукой за стол. Задираю ее юбку вверх и рычу, когда пальцы натыкаются на кромку чулок. Прижимаю ее ближе к себе и проникаю пальцами под трусики.

— Течешь для меня, — говорю ей и прикусываю мочку уха.

Провожу пальцами по горячим, влажным складочкам и наслаждаюсь ее мгновенной реакцией и прерывистым дыханием. Едва справляюсь с брюками, расстегиваю молнию и освобождаю член. Хватаюсь за ее бедра и тяну на себя, касаясь головкой ее горячей плоти.

Смотрю на Яну и восхищаюсь. Даже сейчас, когда ее грудь и живот плотно прижаты к столу, а руки вытянуты вперед, она выглядит настолько целомудренно, будто проводит урок русского для первоклассников.

Да, блядь!

Вхожу в нее одним резким движением и слышу протяжный стон. Каждое движение отдается наслаждением. Никогда за последние пару лет я не чувствовал себя настолько живым и реальным. Эмоции рядом с ней, чувства, желания.

— М-а-а-а-а-к-с, — едва протягивает она, срывая мой контроль нахрен.

Двигаюсь в ней еще быстрее, легонько шлепаю по ягодицам и глажу ее по спине. Яна вздрагивает и сдерживает стон, когда кончает. Я следую за ней и обнимаю ее после. Отстраняюсь и одеваюсь, глядя на то, как Яна делает слабые попытки стянуть юбку и оглядывается в поисках блузки.

По ее напряженной спине и движениям, больше похожим на действи робота, понимаю, что ей больно. Я чувствую ее боль так отчетливо, что не могу не думать — виноваты оба. Я, потому что не захотел слушать, Яна… я впервые думаю, в чем она виновата? В том, что ушла?

А я спросил о причинах?

В том, что решила выйти замуж ради денег? А я спросил, зачем деньги? Мне рассказал Вадим, но…

Да не-е-е-е-т!

Отгоняю прочь мысли о том, что брат соврал, потому что это уже слишком, да и бессмысленно. Однако смотрю на то, как Яна одевается, как механически натягивает блузку и снова загоняет себя в рамки. Уверенными движениями собирает свои тетрадки, закидывает в сумку журнал и ручку, бросает туда же телефон и ухватывается за застежку.

Сам не понимаю, как накрываю ее руку своей, останавливая. Я еще не придумал, нахрен мне это надо, но уже сделал. Яна поворачивается и смотрит на меня застывшим взглядом, а я не могу убрать руку. Мы просто смотрим друг на друга, и я не выдерживаю первым, обхватываю рукой ее подбородок и целую в губы. Легко, нежно, едва касаясь ее и пробуя на вкус.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она отодвигается и в ужасе смотрит на меня.

— Не надо, пожалуйста, — ее голос звучит тихо, а мне кажется, что он оглушает меня.

На ее лице буквально застыла гримаса боли, и я сжимаю кулаки до хруста в костяшках, понимая, что нам нужно поговорить.

— Поехали домой, — она дергается на слове “домой”, но быстро берет себя в руки и хватает сумку со стула.

Мы выходим из больницы, Яна садится в машину и тут же отворачивается к окну. В воздухе буквально витает напряжение, но я гоню машину, чтобы скорее приехать и поговорить. Сделать это настолько быстро, насколько вообще возможно.

Чтобы не передумать.

Едва мы оказываемся в квартире, и я закрываю дверь, Яна удаляется в ванную. Я не успеваю ни о чем спросить, поэтому тоже решаю принять душ. Когда выхожу, она уже лежит в постели, укрывшись одеялом под самую шею.

Я забираюсь к ней, обхватываю ее талию рукой и притягиваю к себе, то есть делаю то, что не делал ни разу за все то время, что мы вместе. Яна сразу же напрягается, но мне плевать, потому что я решил, что хочу знать. Мне интересно, какого хрена ей нужны деньги и почему она ушла два года назад.

— Расскажи мне все, — говорю куда-то в ее макушку.

— Что “все”, Максим?

— Все, Яна, потому что того, что я знаю чертовски мало, чтобы построить нормальные отношения.

Пауза.

— А ты хочешь нормальных отношений?

— Я хочу знать все.



Максим

Она рассказывает все до последнего, а у меня ощущение, что я попал под станок, снимающий кожу живьем.

Я чертов мудак, который на слово поверил всем, кроме нее.

Он, блядь, не врала! Никогда не врала! Всегда настоящая, а ты идиот, — кричит мой внутренний голос, буквально заставляя скручиваться пополам.

Я молчу, не зная, что говорить.

Яна рассказывает и прячет глаза, виновато опускает их и смотрит вниз, стараясь не встречаться со мной взглядом. По щекам скатываются слезинки, медленно опадают на руки, и она быстро смахивает их пальцами.

Когда она говорит я сгораю заживо, меня поджаривают на чертовом вертеле по кругу, участок за участком. Ощущение, что кожа стягивается вокруг костей и давит, давит, давит…

Я думал, что услышу что-то типа: “Я всегда любила только тебя, а деньги… кому они сейчас не нужны?”. Я ждал чертовых оправданий, рек слез и истерики, что я просто мужик, а еще лучше — мудак и нихера не понимаю в женщинах.

Да, именно этого я ждал.

А получаю больную племянницу и скупой рассказ, который выворачивает наизнанку душу и вспаривает сердце, стоит вспомнить все, через что я заставил Яну пройти.

“— Давай на кровать, — бросил ей неделю назад. — Нет, не так. Коленями на кровать, лицом вниз… да, та-а-а-к, умница, — провел рукой по ее ягодице и слегка шлепнул.

Яна слегка повела бедрами, сбрасывая мои руки, наклонилась, оперевшись руками на кровать и выгнула спину, выставляя напоказ упругую задницу и красивые бедра…

… Да, черт возьми!”

Нет… боже…

Воспоминания плавно вспыхивают один за одним.

Я не верю, что действительно делал это. Только не с ней.

Яна замолкает и все так же не решается сказать что-то еще. Я сжимаю кулаки до хруста, потому что единственное желание, возникающее в груди — крушить нахрен все, что попадет на руку.

Встаю и подхожу к окну, мне точно нужно успокоиться, потому что внутри пожар. Адское пламя захватывает сначала сердце, а затем легкие, не давая вдохнуть. И я делаю то, что должен. То, что поможет снять это чертово напряжение.

Беру в руки бутылку Мартеля и херачу ее об стену. За ней летит все содержимое бара, а в дополнение прибавляется мой крик, который я просто не могу сдержать.